Долгом биографа является честное и достоверное изложение жизненных обстоятельств своего героя...

Выступление историка Александра Познанского, автора книги «Петр Чайковский. Биография» (СПб., Вита Нова) на презентации издания в духовно-просветительском центре «Святодуховский» Свято-Троицкой Александро-Невской Лавры 23 июня 2009 г.

Многоуважаемые дамы и господа!

Прежде всего, я хотел бы поблагодарить издателей моей книги и организаторов сегодняшнего праздника. Мне приходилось сотрудничать с американскими, английскими и немецкими издательствами, и я должен сказать, что ни в одном из этих случаев я не встретил столь высоких профессиональных стандартов и делового энтузиазма, как в моей работе с издательством «Вита Нова». Ещё раз спасибо!

Теперь несколько слов о моей работе над книгой, как возникла идея её написания и в чём я вижу её главный смысл.

Музыку Чайковского я очень люблю с ранней юности и много читал о нём ещё до отъезда из Советского Союза. Немногие доступные тогда биографии композитора, идеологически подогнанные к тогдашним требованиям, и исполенные больше риторики, нежели фактов, так и не создали для меня убедительного представления о его личности. Правда, уже тогда я был в курсе слухов об особенностях его личной жизни, но не придавал им большого значения. Мне хотелось стать историком русской культуры, но в советских условиях честные исторические исследования, как мы хорошо знаем, не были возможны. Осознание этого факта и послужило причиной моей эмиграции.

Работая в библиотеке Йельского университета, я впервые получил возможность осуществить это призвание и погрузиться в изучение русского общества и русской культуры XIX в., бывшего периодом великого расцвета не только литературы, но и музыки. Именно тогда мне попалась на глаза публикация в одной эмигрантской газете музыковеда Александры Орловой о якобы сенсационных обстоятельствах кончины Петра Ильича. В ней сообщалось, что великий человек был приговорён к смерти за безнравственное поведение неким «судом чести» и, повинуясь его решению, принял яд. Дикость этих утверждений у меня не вызвала ни малейших сомнений. К тому времени, вследствие моих научных занятий у меня сложилось детальное представление об общественной и частной жизни России того времени, и я понимал, что версия событий, изложенная Орловой, неправдоподобна по определению, тем более что она покоилась единственно на сплетнях, даже не из вторых, но третьих и четвёртых рук. Но ещё более поразительным оказалось то, что на Западе она была принята на ура, как в консервативных кругах, так и среди нетрадиционно настроенных меньшинств. Жуткая расправа над гениальным композитором, напоминавшая мрачное средневековье, отлично вписывалась в демонизацию российской истории, характерную для некоторых направлений западной академической мысли и, в ещё большей степени, массовой культуры. Моё возмущение росло, побудив меня в конце концов взяться за опровержение нелепых домыслов. Принимая во внимание устойчивость предрассудков, моё опровержение должно было быть подробным и, по мере возможности, неопровержимым. Оно было написано и опубликовано в специальном английском музыковедческом журнале. В результате возникла жаркая дискуссия, иногда даже — со стороны моих оппонентов — с переходом на личности, но, в конце концов, к моему немалому удовольствию, истина восторжествовала: думаю, что сейчас и на Западе уже не осталось серьёзных авторов, верящих в «суд чести» и вынужденное самоубийство.

Трагедия смерти Чайковского заключалась в том, что он скончался в расцвете творческих сил от случайного заражения холерой.

По ходу дела, я практически целиком переключился на работу с биографическими материалами о Петре Ильиче, приступив к написанию по-английски монографии о его жизни, вышедшей в США и Великобритании в 1991 году под названием «Tchaikovsky: The Quest for Inner Man». За ней последовала серия более специальных книг о нём, включая хронику последних дней его жизни с указанием всех без исключения известных нам фактов. В изменённом виде, книга эта была дважды издана в России.

Ныне не для кого не секрет, надо полагать, что в своей личной жизни, до недавнего времени остававшейся за семью печатями, композитор был, как теперь говорится, «нон-конформистом» и предавался чувствам, долго считавшимся патологическими, а то и криминальными. Факт этот не есть клеветническое измышление русофобов, но документально доказуем. В плане жизнеописательном он породил на Западе и в СССР две концепции его личности Чайковского, противоположные по существу, но одинаково мифологические и далёкие от оригинала. В западной биографической литературе он представал, в соответствии с распространёнными фантазиями о «безумной» русской душе, как невропат, мучимый сознанием собственной греховности и постоянно пребывавший на грани коллапса. После этого неудивительно, что тамошняя общественность с энтузиазмом восприняла версию о его самоубийстве.

Этот подход отражался, к сожалению, даже на интерпретации и исполнении его произведений, вплоть до того, что некоторые критики объявляли музыку его порождением истерии и поэтому лишённой высоких художественных достоинств. Эту тенденцию удалось переломить лишь сравнительно недавно. В Советском же Союзе, напротив, в силу постановлений партии и правительства 1940 г., объявивших Чайковского классиком и предметом национальной гордости, было решено запретить упоминания чего бы то ни было, способного, по мнению властей, хоть отдалённейшим образом бросить на него тень. Его обширная, и часто очень откровенная переписка подвергалась при публикациях жесточайшей цензуре, вплоть до комического: так, например, убирались упоминания о расстройствах желудка, а в одном случае имя его знакомого, известного сомнительной нравственностью, было переделано с Ленина на Лепина, дабы уберечь репутацию вождя мировой революции. Наконец, в работах советских авторов Пётр Ильич, человек верующий, консервативных взглядов и убеждённый монархист, изображался представителем «прогрессивно-демократической» интеллигенции и едва ли не предтечей большевизма. Развенчание обоих этих мифов, западного и советского, я считал важной задачей своей работы.

Для этого пришлось заново и тщательно пересмотреть огромный эпистолярный корпус Чайковского (боле 70 000 писем) и реконструировать цензурные купюры, а также переосмыслить весь имеющийся мемуарный материал. Уже после выхода моей англоязычной книги я получил возможность работать в архивах Дома-музея Чайковского в Клину, за которую я чрезвычайно признателен научному руководству Музея. Исследуя оригинальные документы я убедился, в точности практически всех ранее предпринятых мной реконструкций.

Книга, которая сегодня представляется читателю не тождественна американскому и английскому изданиям, но есть результат многих лет дополнительных изысканий и рассчитана в первую очередь на российского читателя. В этой связи необходимо сказать следующее. Ныне модно пытаться низвергнуть с пьедестала великого человека, вытаскивая на свет пикантные подробности его интимной жизни единственно на предмет сенсации или скандала. Я ни в коей мере не ставил себе такой цели, полагая подобные попытки отвратительными, как этически, так и эстетически: они свидетельствуют не столько о порочности субъекта биографии, сколько о комплексе неполноценности её автора. С другой стороны, долгом биографа является честное и достоверное изложение жизненных обстоятельств своего героя. Более того, вопреки модным теориям, даже музыкальное творчество, хоть оно ни в коей мере не сводимо к биографическому контексту, вне его также не может быть исчерпывающе понято и сопережито. Личная жизнь составляет ключевую сферу нашего психологического опыта, а для художника события её становятся одним из источников творческого вдохновения. В случае Чайковского, с его необычайной способностью к выражению в музыке силы чувств, особенно важно знать, какие именно переживания он испытывал в тот или иной период своей деятельности, каковы были их причины и могли ли они, в сколь угодно преображённом виде, отразиться в его произведениях. Отсюда — необходимость описания в том числе и перепитий его любовных увлечений. Эта тематика требовала такта, знания и стремления к пониманию, и насколько я преуспел в её изложении, будет решать читатель. И вообще, как мне кажется, вряд ли стоит заниматься долгие годы биографией человека, к которому не испытываешь подлинной любви.

Из сказанного не следует, что Пётр Ильич был всегда нравственно безупречен. Ему были свойственны великие достоинства и многие недостатки, как и каждому из нас — я имею в виду наши недостатки, о наших же достоинствах судить не нам. Как и каждый большой художник, он обладал сложным характером, знал взлёты и падения, умел смотреть в небо и в бездну, и не был лишён мелочных предрассудков. Тем не менее, в личности его добродетели многократно перекрывали пороки, придавая ей особенное обаяние, очевидное для всех, кто его знал. Исключительная щедрость, дар сострадания, преданность друзьям — лишь некоторые характерные черты, позволяющие говорить о его не только творческом, но и человеческом величии. Мне хотелось бы думать, что моя книга именно об этом.

Дата публикации:
Категория: Анонсы
Теги: Александр ПознанскийИздательство «Вита Нова»П. И. Чайковский
Подборки:
0
0
3558
Закрытый клуб «Прочтения»
Комментарии доступны только авторизованным пользователям,
войдите или зарегистрируйтесь