Денис Джонсон. Сны поездов

• Денис Джонсон. Сны поездов / пер. с англ. С. Кумыша. — М.: Синдбад, 2021. — 144 с.

Денис Джонсон — классик современной американской литературы, поклонниками которого были Джон Апдайк, Джонатан Франзен, Чак Паланик и многие другие собратья по перу. За свою жизнь он написал девять романов, два сборника рассказов и несколько книг эссеистики, стал финалистом Пулитцеровской и лауреатом Национальной книжной премий, а известность ему принесла книга «Иисусов сын». Стиль повествования Джонсона сравнивают как с Буковски, так и с Чеховым — из-за простого слога текстов, которые в то же время наполнены тонкими описаниями человеческих отношений и чувств.

Повесть «Сны поездов» рассказывает историю отшельника Роберта Грэйньера, живущего среди холмов, рек и железнодорожных путей Северного Айдахо. Это книга о красоте мира, наполненного страданиями. Таким мог бы быть сон, привидевшийся поезду, — если бы поезда могли видеть сны.

 

7

<...>

В Трое, на восточном холме, была автозаправка, принадлежавшая коротышке-немцу по имени Хайнц, но у него тоже были какие-то нелады с Эдди и он отказывался продавать ему бензин. Грэйньер не знал об этой проблеме до тех пор, пока Эдди не подвалил сзади с пронзительным гудком, чуть не обратив лошадей в бегство. «Эти девочки на своем веку чего только не повидали, — сказал Грэйньер, подойдя к форду, когда они съехали с пыльной дороги. — Они ко всему привычные, но вот гудков не переносят. Так что не жми на эту штуковину в присутствии моих кобыл».

— Тебе придется вернуться и купить пару галлонов топлива, — сказал Эдди. — Этот паршивый колбасник в мою сторону даже не посмотрит. 

— Что ты ему сделал? 

— Да ничего! Клянусь тебе! Ему просто нужно кого-нибудь ненавидеть — почему бы и не меня, среди прочих.

У старика тоже был «Форд-Т» — стоял у входа. Крышка капота была откинута, обнажая часть машинной горловины — так ее про себя называл Грэйньер, прежде не имевший дела с этими взрывоопасными штуковинами. «Ты правда знаешь, как работает мотор?» — спросил Грэйньер. 

— Я все знаю, — Хайнц фыркнул и задымился, как будто был продолжением автомобиля. — Я Бог!

Грэйньер поразмыслил над ответом. Разговор, казалось, зашел в тупик. 

— Тогда тебе известно, о чем я хочу попросить. 

— О бензине для твоего дружка. Он Сатана. Думаешь, я продам бензин Сатане? 

— Покупатель-то я. Мне нужно пятнадцать галлонов — и канистры в придачу. 

— Как насчет пяти долларов? 

— По рукам. 

— Ты славный малый, — сказал немец. Какой же он был низкорослый. Он подтащил ящик, чтобы, забравшись на него, посмотреть Грэйньеру в глаза. — Так и быть. Четыре доллара. 

— Тебе бы с ним помириться, — сказал Грэйньер Эдди, когда подошел к его форду с тремя оливковыми армейскики канистрами, полными бензина. 

— Он ненавидит меня, потому что его дочь приторговывала собой у парикмахерской в Трое, — ответил Эдди. — А я был одним из ее самых благодарных клиентов. Теперь она живет в Сиэтле, этакая светская дама. Так с чего бы ему на меня злобствовать?

На ночлег они остановились в лесу к северу от Ноксона. Грэйньер проспал допоздна, растянувшись в пустой повозке, пока Эдди не привлек его внимание тирольской песней автомобильного гудка. Эдди выкупался в ручье. Впервые за все время их знакомства Грэйньер увидел его без шляпы. Его светлые волосы, теперь почти полностью седые, были растрепаны. Он побрился, залепив мелкие порезы пластырем. Воротника у него не было, тем не менее он повязал шею красно-белым галстуком, свисавшим до самой промежности. На нем была все та же старая рубашка с субботней распродажи или из пожертвований для лютеранской церкви, но он надраил свои жуткие рабочие ботинки, а парадные черные брюки накрахмалил до такой степени, что штанины затрудняли ходьбу. Это внезапное внимание к давно и упорно игнорируемой области жизни являло собой нарушение миропорядка — как будто Всевышний головой ушибся, — и Эдди прекрасно это понимал. Он вел себя как сдержанный, умеренный психопат. 

— Терренс Нейплс пытался подкатывать ко вдовушке, — сказал он Грэйньеру, вытянувшись по стойке «смирно» в своих накрахмаленных штанах и неловко шевеля ртом, чтобы кусочки пластыря не отклеились от порезов. — Но я сказал старине Терренсу, что теперь моя очередь попытать счастья с этой дамой, иначе я его физиономию по всему округу размажу. Так-то, пришлось его припугнуть. Но слово-то я, если что, сдержу. Буду его лупить, пока все внутренности наружу не повылезают. Для молодух я слишком безобразен, и она — мой единственный шанс, если только я кутенеечку не заарканю, или не перееду в Спокан, или не переберусь в Уоллес. — Уоллес, штат Айдахо, славился борделями и шлюхами, с одной из которых можно было договориться о совместном ведении хозяйства, после того как она отойдет от дел. — И мы с Клэр давно знакомы, не то что они с Терренсом, — сказал он. — Подростком я какое-то время, стыдно сказать, увлекался религией, и даже обучал мелюзгу в воскресной школе — и среди них была она. Кажется. Да. Вроде бы.

Грэйньер знал Клэр Томпсон, правда, тогда ее фамилия была Шук, по школе в Боннерс-Ферри — она училась на несколько классов младше. Она по-прежнему выглядела молодо — ее нисколько не испортила ни некоторая полнота, ни проступившая в волосах седина. Во время Великой войны* она работала медсестрой в Европе. Замуж вышла достаточно поздно и несколько лет спустя овдовела. Теперь она продала свой дом и сняла коттедж в Сэндпойнте, у дороги, тянувшейся по всему Айдахскому Ухвату.

Ноксон располагался на южном берегу реки Кларк-Форк, а дом вдовы — на северном, поэтому они не смогли даже в магазин за содовой заехать и направились прямиком ко двору Клэр, вынесли все из дома, загрузив в повозку столько ее мирских пожитков, сколько могли утащить лошади — по большей части тяжелые запертые сундуки, домашнюю и кухонную утварь, — а остальное загрузили в форд, навалив кучу, превышавшую рост человека с вытянутой вверх рукой и тяпкой в придачу, а на вершине — два матраса, двое детей и маленькая собачонка. К тому времени, как Грэйньер их заметил, дети сидели слишком высоко, чтобы можно было определить их возраст или половую принадлежность. Работа спорилась. В полдень Клэр подала им чай со льдом и сэндвичи с олениной и сыром, и к часу дня они уже были в пути. Вдова села спереди, рука об руку с Эдди; на ней было черное платье, купленное, вероятно, в прошлом году по случаю траура, голову она обмотала белым шарфом; она смеялась и болтала, а ее возница пытался рулить одной рукой. Грэйньер пропустил их вперед, но то и дело нагонял на долгих подъемах, когда автомобиль не справлялся и начинал пыхтеть, а Эдди заливал внутрь воду из бутылей, которые дети — похоже, все-таки мальчики, — наполняли в реке. Караван двигался достаточно медленно, так что любимец детей, щенок, мог спрыгивать со своего насеста на самом верху багажа и гоняться за сусликами, обнюхивать их норы, затем вскарабкиваться по обочине дороги на высокое место и спрыгивать к детям, которые сидели, сцепив руки и вытянув ноги, держась за веревочные крепления.

Несколько часов спустя они заехали к соседу, чтобы забрать еще одну вещь — двустволку, которую муж Клэр Томпсон оставил в качестве залога по ссуде. Томпсон, очевидно, так и не заплатил, но, чтобы почтить его память, жена убедила соседа отдать старую двенадцатикалиберку. Об этом Грэйньер узнал, остановив кобыл на обочине, чтобы они пощипали траву и налакались из соседского водозаборного ящика.

Хотя Грэйньер стоял совсем близко, Эдди выбрал именно этот момент, чтобы поговорить по душам с вдовой. Она сидела рядом с ним в автомобиле, отряхивая серую пыль с головной повязки и протирая лицо. «Я что хочу сказать», — начал было Эдди, но, похоже, почувствовал, что так не пойдет. Он довольно-таки резко распахнул дверцу, выскочил наружу, суетливо, как будто машина тонула в трясине, перебежал на пассажирскую сторону и встал рядом с вдовой. 

— Покойный мистер Томпсон был прекрасный человек, — сказал он. На неловкую минуту он умолк, видимо, раскочегариваясь, потом продолжил. — Прекрасный человек. Да. 

— Да? — сказала Клэр. — Да. Все, кто его знал, говорят, что он был отличным парнем и самым… самым, скажем так, отличным парнем. Говорят. По крайней мере те, кто его знал. 

— А вы его знали, мистер Сауэр? 

— Не сказать, чтобы мы общались. Нет. Однажды он мне свинью подложил… Но он был прекрасный человек, говорю вам. 

— Свинью подложил, мистер Сауэр? 

— Задавил моего козла — налетел на него своей повозкой и шею свернул. Та еще он был сучара — скорее украдет, чем работать станет, так ведь? Но я это к чему. Вы выйдете замуж? 

— У вас есть кто-то на примете?

Эдди не сразу нашелся с ответом. Тем временем Клэр открыла дверцу, потеснила его и выбралась из машины. Повернулась к нему спиной и с интересом посмотрела на лошадей Грэйньера.

Эдди подошел к Грэйньеру и сказал: «Кто, по ее мнению, у меня есть на примете? Вот кто! Я!» 

Грэйньер лишь пожал плечами, усмехнулся и покачал головой.

Эдди, стоявший в трех футах от вдовы, обратился к ее спине: «Так я ж говорю. Достойная партия! Я то есть!» 

Она обернулась, взяла Эдди за руку и отвела обратно к форду. «Мне так не кажется, — сказала она. — Вы мне не подходите». Она больше не выглядела опечаленной.

Когда они отправились дальше, она села рядом с Грэйньером в повозке. Грэйньеру было неловко — он не хотел оказаться под носом такой чувствительной женщины как Клэр Шук, ныне Клэр Томпсон: его одежда воняла. Он хотел извиниться за это, но както к слову не пришлось. Вдова молчала. Грэйньер почувствовал, что должен заговорить. «Ну», — сказал он. 

— Ну — что? 

— Ну, — сказал он, — вы с Эдди поладите. 

— Нам не придется, — сказала она. 

— Вероятно, — сказал он. 

— В большом мире вдовам особо не приходится выбирать, за кого выйти замуж. Слишком многие бегают без мужей. Но здесь, на выселках, мы в почете. Можем взять кого захотим, хотя выбор, в общем, невелик. Проблема в том, что вы, мужчины, слишком рано стареете. Ты-то жениться не собираешься? 

— Нет, — ответил Грэйньер. 

— Нет. Тебе не нужна обуза, так ведь? 

— Да. Не нужна. 

— Что ж, значит, больше ты не женишься. Никогда.

— Я уже был женат, — сказал он, почувствовав, что должен как-то защититься. — И более чем доволен тем, что имею сейчас. — Похоже, он и правда защищался. Чего вот она на него накинулась со своей женитьбой, как с призовой лошадью? «Если ты ищешь себе мужа, — сказал он, — то выйти за меня будет самой большой ошибкой». 

— Полностью с тобой согласна, — сказала она. Этот факт ее, похоже ни радовал, ни огорчал. — Я лишь хотела убедиться, что наши мнения касательно тебя сходятся, только и всего, Роберт. 

— Ну и хорошо. 

— Богу нужны отшельники не меньше, чем проповедники. Ты когда-нибудь задумывался об этом?

—Я не считаю себя отшельником, — ответил Роберт, но до самой ночи продолжал об этом размышлять, спрашивая себя — а не отшельник ли он? Может, так оно и есть?

Эдди снюхался с женщиной из кутенеев, которая стягивала волосы в пучок, как роковая кинодива, и красила губы чем-то влажно-красным. Когда Грэйньер впервые увидел их вместе, то не смог даже предположить, сколько ей лет; кожа у нее была смуглой, морщинистой. Она где-то обзавелась парой шестиугольных затемненных очков с синими линзами до того глубокого оттенка, что за ними было не разглядеть ее глаз, и невозможно было сказать, видит ли она хоть что-нибудь, если только солнце не в зените. С ней, наверное, было легко уживаться, потому что она вечно молчала. Однако стоило Эдди с кем заговорить, она принималась что-то бормотать себе под нос, вздыхать, кряхтеть, а еще насвистывать — еле слышно и фальшиво. Будь она белой, Грэйньер решил бы, что она чокнутая. 

— Она, небось, и по-английски-то не говорит, — сказал он вслух и тут же осознал, что вокруг никого нет. Он был один в своей лесной хижине, разговаривал сам с собой, пугаясь звука собственного голоса. Даже собака куда-то убежала, ночевать так и не пришла. Он смотрел на языки пламени, мерцавшие сквозь просветы в печи, и на колыхавшуюся завесу глухой темноты.

---

* Имеется в виду Первая мировая.