Зульфю Ливанели. История моего брата

• Зульфю Ливанели. История моего брата / Пер. с тур. А. Аврутиной. — М.: Издательство «Э», 2018. — 352 с.

Зульфю Ливанели (р. 1946) — музыкант, политический деятель и романист, живой классик турецкой литературы, именем которого уже при жизни названы культурные центры и сквер в Стамбуле, по всей стране ему поставлены памятники. «История моего брата» — первый роман писателя, который выходит на русском языке. Начинается он как детектив, но, как и любое произведение высокого искусства, не укладывается в жанровые рамки.

 

7
Визит соболезнования
и кошка с окровавленным носом

Войдя в дом, я сразу отправился в душ и долго стоял под горячей водой. Потом поужинал оставшимися в холодильнике полуфабрикатами и запил все вином из той бутылки, которую откупорил, угощая журналистку. Она назвала это дорогое вино газировкой. Я невольно усмехнулся. Наверно, сейчас она в Стамбуле вместе с родителями.

Я лег в кровать и, слушая раскаты грома и шум волн и ветра, задремал. Сон мой был глубоким и без сновидений.

На следующее утро никакие синие зайцы вокруг меня не скакали. Все окутала тишина. Даже ветер не бил в ставни. Потеплело. В комнату проникали тусклые солнечные лучи. Когда я встал и открыл окна, то увидел, что шторм успокоился.

Мне пришла в голову мысль, что в этот день непременно нужно сделать что-то важное, но что именно — я понять не мог. Такое было чувство, будто я что-то запланировал. За чашкой кофе я вспомнил: мне нужно было пойти в дом к Али, как бы ни был неприятен ему и мне этот визит. В противном случае возникла бы ненужная и тяжелая напряженность.

Я оделся по погоде и, взяв с собой Кербероса, направился к дому Али по залитым водой вчерашнего дождя дорогам. У дома никого не было. Перед калиткой я привязал Кербероса. Пес помалкивал, потому что был очень доволен прогулкой после многочасового сидения на цепи. Хатидже-ханым, должно быть, хорошо его покормила.

Войдя в сад, я сразу вспомнил позавчерашнюю вечеринку: тогда над нами светила полная луна, дом был превращен в галерею. На стенах висели новые картины Али. Приглашенные, быстро взглянув на полотна, почти сразу выходили в сад, принимаясь за выпивку и разговоры в группах по несколько человек. Все гости были известными в Стамбуле личностями в сферах прессы, рекламы, торговли. На самом деле все эти мужчины и женщины были скучными и мелочными, соперничали и ненавидели друг друга, но все без исключения делали вид, будто друг друга обожают и от души веселятся. Запах жасмина пьянил, гости безостановочно опрокидывали спиртные напитки, разносившиеся на подносах. В одном из углов сада был накрыт «шведский стол». Вечеринку обслуживала стамбульская кейтеринговая компания.

На Арзу было красное платье на тонких бретелях, которое открывало загорелые ноги и едва прикрывало грудь. Она обнималась с гостями, большинство которых были ее старинными приятелями, чокалась с ними и хохотала. Казалось, что она опьянела. Я тоже взял бокал шампанского с подноса у официанта, но, как только сделал глоток, сразу понял, что компания сэкономила — вместо шампанского было газированное вино. Я стоял, не зная, что сделать с бокалом. Я не мог на глазах у всех оставить его на столе. В тот момент мне на глаза попался Мухаррем, который тащил стопку грязных тарелок.

— Возьми, — сказал я.

Парень унес все на кухню.

Я не знал почти никого из гостей и не собирался ни к кому подходить, но Арзу, завидев меня, принялась приговаривать: «Ой, кто пришел, кто пришел!» и подошла ко мне вместе с группой гостей, с которыми в тот момент разговаривала. Подойдя, она рассказала им обо мне, назвав меня выдающимся инженером и очень образованным человеком. По ее словам, если бы кому-то довелось увидеть мой дом, они бы не поверили своим глазам, потому что он как Национальная библиотека Турции — я целыми днями читаю, но при этом очень хороший друг. Все эти слова не произвели на меня никакого впечатления, но они весьма заинтересовали гостей, жаждавших приключений.

Арзу познакомила меня с каждым — кто-то оказался известным телеведущим, а кто-то популярным колумнистом центральной газеты, и каждый из них протягивал мне руку. Увидев, что я в ответ не пожимаю рук и только киваю в знак приветствия, гости удивились. Улыбнувшись, Арзу добавила: у этого инженера очень странный характер, и он ни к кому не прикасается. В ответ на это один журналист с белой бородой и раскосыми глазами пошутил: «Что, и к тебе, приятель, никто не прикасается?» На что Арзу ответила: «Нет, не прикасается!» Тут бородатый расхохотался и сказал: «Действительно, очень странный человек». Остальные засмеялись вслед за ним. Я тоже засмеялся. Так мы вместе посмеялись над моим странным характером.

Я предположил, что Арзу спит с этим человеком — очень уж они бесцеремонно общались. Я хотел, чтобы Арзу наконец отвлеклась от меня. В это время подошла новая группа гостей, и они обо мне тут же позабыли.

Той ночью месяц безжалостно освещал землю. В доме на десять минут погасили освещение. В ярких лучах лунного света все, кто был в саду, превратились в темные силуэты. Повисла напряженная тишина. Эти минуты были похожи на пролог спектакля, который намекал на то, что вскоре будет пережито в доме. Я подумал об этом позднее, когда вспоминал произошедшее. Конечно, в ту минуту я не знал, что произойдет, но тем не менее на мгновение во мне возникло неприятное чувство, созданное лунным светом. Мне показалось, что я один в целой Вселенной. Лунный свет, который почему-то вдохновляет поэтов и влюбленных, всегда напоминал мне свет на операционном столе.

Когда огни загорелись вновь, я ушел в дом. Раздвижные двери первого этажа были раскрыты, пространство гостиной объединилось с садом. Пол был покрыт белым мрамором, стены были белоснежными. Картины Али с изображением луны показались мне типичными образчиками романтики китча, однако, когда через некоторое время он подошел ко мне, я сказал:

— Какой ты молодец. Уверен, все картины быстро раскупят. Какая хорошая идея устроить открытие выставки картин о луне во время полнолуния.

Он простодушно поблагодарил меня. Вечеринка мне казалась сущей глупостью, картины, в общем, тоже, однако мне не хотелось вступать в бессмысленные споры и начинать бессмысленные ссоры. Я научился не говорить правду. Мне порядком действовала на нервы громкая музыка, игравшая в саду. Каждому приходилось развлекаться самостоятельно. Большинство гостей танцевало. Самым смешным, конечно, был тот бородатый журналист. Если я сейчас вздумаю уйти, это непременно кто-то заметит, и Арзу придется сказать что-нибудь насмешливое. Поэтому я поднялся в кабинет Али, нашел книгу про Альваро Аальто, сел на кожаную кушетку и принялся читать. Рядом на журнальном столике стоял хрустальный графин с водой, я налил из него рюмочку. В кабинете было спокойно, меня никто не видел.

Примерно через десять-пятнадцать минут открылась какая-то дверь, перед открытой дверью кабинета прошла Светлана в белом переднике. Мы молча поздоровались, вскоре раздался звук спускаемой воды. Светлана вновь прошла мимо кабинета и вновь кивнула мне. В молчании этой женщины таится многое, подумал я. Она прочла много книг, так как училась в еще советской Болгарии, она не такая, как все эти пустышки внизу. К тому же она красивая женщина со стройной фигурой.

Я долго разглядывал белые здания Аальто и думал о том, как похож на стиль его архитектуры стиль музыки Сибелиуса, о том, что в его простоте кроется глубина и о том, что лаконичность дизайна японцев присуща и финнам. За этими размышлениями я задремал и, видимо, какое-то время проспал. Меня разбудил автомобильный гудок. Белая кошка Арзу пришла и свернулась клубочком рядом. «Тебе что, тоже шум надоел?» — спросил я ее. Она молча посмотрела на меня и ничего не ответила. Кошка эта с горделивым нравом.

Спустившись, я увидел, что вечеринка подошла к концу. Несколько автомобилей выезжали со двора, Арзу, наверное, кого-то провожала. Я подождал, пока машины уедут, а затем не прощаясь покинул вечеринку и в полной темноте зашагал домой.

У меня было странное чувство, когда я вновь шел в этот дом. После дождя сад не блестел, как той ночью. Все словно бы испортилось, развалилось, сгнило. Я сделал несколько шагов по мокрому газону, и он отозвался чавканьем.

Раздвижные двери гостиной были сомкнуты. Я уже собирался войти, как передо мной возникла Светлана. Неизменная белая униформа, волосы, затянутые в тугой узел. Я спросил, где Али. Он спал.

— Он очень устал.

Она проглатывала турецкие слова, говорила со славянским акцентом. Мы сели в гостиной, она принесла чай. Я спросил, как дела.

— Меня возили в полицию, — сказала она.

— Я знаю, меня тоже возили. А потом что было?

— Прокурор с судьей все вопросы задавать, задавать. Я рассказать им — у меня друг есть, ее звать Фериха, она тут в доме работает. Той ночью все, кто в доме был, уехал в Стамбул, Фериха ко мне пришла. Она боится быть одна. Я взять разрешение у Арзу-ханым, Фериха пришла, Эмир наверху поел, потом уснул. Мы в моей комнате смотреть телевизор. Потом уснуть мы с Фарихой. Али-бей закричать, мы проснулись, побежали вниз — так и увидели Арзу-ханым. Инспектор спрашивал Фериху, и меня выпустить.

— Хорошо, что у тебя есть Фериха и она свидетель. Кто, по-твоему, мог это сделать?

Светлана наморщилась, подняла глаза к потолку, какое-то время думала, а потом сказала:

— Не знать. Не знать я. Никто на ум не приходит.

Я спросил ее про кошку:

— Правда, что она лизала кровь Арзу и мордочка у нее была вся в крови?

— Да, — отозвалась она. — Я чуть сознание не потерять, такой страх. Вся морда красной стала. Это не кошка, это шайтан. Ей-богу, серьезно говорить, шайтан.

— А где сейчас кошка?

— Я прогнать шайтана из дома, к тому же огреть палкой, — ответила Светлана.

В этот момент я услышал, что Али спускается по лестнице. У него по-прежнему были распухшие глаза, и, казалось, он испытывает вину из-за того, что спит после всего случившегося.

— Я с той ночи глаз не сомкнул, — сказал он извиняющимся тоном, — так что просто выключился.

— Ну конечно. Ты же не в состоянии не спать до конца жизни.

Затем я выразил ему соболезнования, как полагается, и извинился за свое поведение у прокурора.

— Ты меня знаешь, — сказал я, — это у меня болезнь какая-то.

— Я знаю, — сказал он, — я просто растерялся в тот момент и обо всем забыл.

Он задумался и, помолчав какое-то время, продолжил:

— Арзу тебя очень любила. Она говорила, что, когда разговаривает с тобой, чувствует себя очень нужной.

Ему было непросто договорить эти слова, голос его задрожал, и он заплакал. Светлана отправилась в кухню, видимо, чтобы заварить ему чай. Я от всего сердца пожелал, чтобы она поскорей вернулась, потому что не знал, как себя вести с человеком, который так рыдает. Но Светлана долго не шла, и я молча сидел, разглядывая картины. В свете дня они выглядели еще более отвратительными. Снаружи раздался яростный лай Кербероса.

— Я привязал у калитки собаку. Мне пора идти, — объявил я, вставая. Али продолжал сидеть, обхватив голову руками. Когда я подошел к железной калитке, то понял, отчего Керберос лает как сумасшедший. Кошка Арзу хотела вернуться в дом, однако Керберос не давал ей пройти. Кошка шипела. Мне показалось, что я вижу у нее на морде кровь, несмотря на то что прошло немало времени. Кошка вела себя дико. Наверное, она видела убийство. На ее морде застыло хищное выражение. Я подошел к ней и сказал:

— Ты наверняка что-то знаешь!

Она зашипела и на меня и, отступив, выгнула спину. Мы с ней никогда не могли договориться, она не желала устанавливать со мной никаких отношений. В ответ на это я спустил Кербероса с поводка, и он бросился на кошку, но та была очень быстрой и сразу же вскарабкалась на невысокое дерево неподалеку. Керберос бродил под деревом и лаял.

В тот момент мимо дома проходили двое деревенских мальчишек, которые видели эту сцену и начали швырять в кошку камнями. Пара камней достигли цели, кошка вздрогнула, но не упала. Это раззадорило мальчишек, они принялись кидать в кошку все, что попадалось им под руку, не давая той расслабиться. Керберос в это время встал на задние лапы и лаял на нее снизу. Кошка поняла, что долго она не продержится, и, метнувшись с дерева, как молния, одним махом перескочила забор. Мы ее даже рассмотреть не успели. Мой огромный пес растерянно смотрел мне в глаза.

После этой маленькой склоки я направился домой и, переодевшись в домашнюю одежду, засел за чтение. Я взял сразу три книги, потому что уже много дней не читал. Я переворачивал страницы, но в то же время вспоминал тюремную стену с пятнами сырости. Между мной и стеной установилась какая-то связь, я был в этом уверен. Интересно, что она хотела мне сказать? О чем же мог быть наш разговор?