Наталия Черных. Запрещенная память

Наталия Черных ─ поэт, автор нескольких сборников стихов, религиозно-исторических очерков и прозы. Ведет сайт современной поэзии «На Середине Мира». Лауреат премии «Летучие собаки» за литературную критику (2013), конкурса «Просвещение через книгу» и других.

 

 

ЗАПРЕЩЕННАЯ ПАМЯТЬ
(Циклы стихотворений)

 

 

I.
ЗАПРЕЩЕННАЯ ПАМЯТЬ

 

1

 

Есть люди там, в них вечный тарарам,
но верю, что они пригубят счастья.
По ним гуляют, будто по траве,
растоптаны их нежные запястья,
а лица в серебре.
Судьба таких ─ ненастье.

 

Родимое пятно изгоя
меж мною и тобою.
Изгоев любит Бог,
им на земле ─ порог.

 

Ах, мне б не знать, что ходят и по мне,
но я принадлежу стране.

 

 

2

 

Трущобы те в их мирной наготе
всех принимали безразмерным лоном.
Там дружбы не было, а вот была любовь,
на ништяки от пирога законов.

 

Трущобы те лишь горьких принимали.
Не все, кто хипповал, про это знали.
Те мальчики и девочки потом
навеки возвращались в отчий дом.
Изгоем нет нужды вернуться, ибо
их отчий дом — не более чем рыба.

 

Что я теперь? Ништяк среди людей,
блистательна в поэзии своей,
и мне не ровня прочая тусовка,
но я была торчиха и воровка,
была — и нет. Но смещены грехи,
клубятся там, где вороха трухи,
хранятся там, где благодать трущоб
сметет мой прах и вскроет малый гроб.

 

 

3

 

Как пережить, что о тебе забыли?
Я не местоимение — след гили.
Как пережить, что о тебе молчат?
Нет, говорят, но нехорош наряд.
Изгоев, как и прежде, любит Бог,
их гнать не надо, важен только слог.
Их гнать не надо: ништяки закона
переиначат смысл и громкость стона.
Изгои выйдут сами прочь…
Увы, не шутки.
Для них все остальные ─ проститутки.

 

 

II.
МОНЕТКА

 

1

 

Вот милый голос: помощи прошу!
Несу пирог — душе и шалашу.
Помощь монетой веселой звенит,
катится ловко, боками финтит,
Доктор — Монетой зовут — Айболит.

 

Помощь играет как радужный уж —
больше всех слез и больше всех луж!
Суженая.

 

Помощь веселая не от людей,
может, от песни, не помню я, чьей,
таких не бывает на рынке.

 

В зале классическом — слезы и дождь.
Помощь! Когда ты уйдешь,
ты уйдешь,
а когда ты придешь —
ты меня не найдешь.

 

 

2

 

Какого цвета и какого вкуса,
мягка иль шелковиста, иль кругла,
касанье тишины, рубин укуса —
не верю я в союз любви и зла.
Когда бы в жизни зла не испытала,
я так бы не сказала.

 

Любовь моя, вот все твои сердца:
невесты, матери, отца,
возлюбленного брата.
Рыдает сердце в пол-лица,
а я не виновата.
Как мне сказать: так получилось.
Я невиновна.
Помощь — милость.

 

 

3

 

Как быть — лицо любви всегда со мной,
мой оберег, молитвенник — весь мой;
и как мне быть? хотя бы миг не помнить,
не помнить все — и никогда
не знать, что я забыл.

 

Ранит сердце облик зыбкий,
в нем глаза — живые рыбки.
Как же рыбе на лице
жить и плавать,
быть в кольце?

 

Облик был запомнен точно,
не напрасно, не нарочно,
память блеклая, как ткань —
только облик свыше дан.

 

Город смолк, поскольку мне
на житейском полотне
знак явился — этот знак
не рассеется никак.

 

Я люблю — как любят Бога.
Это глупо, это много,
но люблю, хоть я невежда —
это верности одежда.

 

Старшие земли кричат:
стены, что себе построил,
долго здесь не простоят.
Стены вмиг взлетают роем,

 

где идешь ты. Где лишь след.
На моих глазах — как нет,
а на сердце — точно есть.
И твоих заколок жесть.

 

Свыше создан для меня
дом твой, раня и храня.

 

Львы и школьные костюмы,
и бомжи, и толстосумы —
плачьте все со мною. Я
не найду и не теряю,

 

точно помню прежний лик,
точно помню прежний голос
и походку, и — довольно.
Я люблю, и мне не больно.

 

 

4

 

Битлы! Пришли, ушли — и будто нет —
ко мне — и рифмы нет, а только свет,
лечу самозабвенно, как и вы,
а плоть лучей загладит в небе рвы.

 

 

III.
ОРКЕСТР ОДИНОКОГО СОЛДАТА

 

1

 

Начало — маршем,
в представленье нашем.

 

Во времена военные —
нетленные, нетленные,
сейчас, сейчас, сейчас —
орудий и свирелей глас.

 

То флейта, скрипка и гобой
сошлись между собой на бой,
возвышенно и вразнобой.

 

Да кто, приятель, нас поймет,
покуда мы — не мед.

 

 

2

 

Мы обязательно напомним о стихах,
как о проросших в облака цветах.

 

(Да что тебе косые рифмы?
Цветут гитарок злые грифы!)

 

…представить, что стихам
не дышат на ладони,
что не посмотрят им в глаза
не расплетут их кос,

 

что их забудут и теперь,
что времени не хватит,
что много дел, так много дел,
и — до свиданья, братья!

Что в корне — словом не права,
а голова, а голова —
да что там!

 

…страх представить,
что позабудут их потом,
когда — одна, живая

 

я буду знать о том:

 

живу — переживаю.

 

 

3

 

Осенний день без всякой укоризны
сравнится с человечьей жизнью.

 

Роднее, тише и милей
сентябрьских первых третьих дней —
улицы старые тихие

 

с чудесным алмазом: привет небесам,
из корок и цедры лимонной — лесам.

 

Стенок размытые лики
улицы сладкой моей!
И — никого на ней.

 

Кошка на крыше — видно лишь мяв,
Тополь идет, голубятню обняв.
Лестница держится старым плющом,
слышу из неба: люби и беги!
Рыжий листок укрывает плащом
из ванильной фольги.

 

В мире чудесно, как в мире чудесно!

 

Горечь конфет и нелепость мультфильмов
только отчасти напомнят о мире,
в котором мы жили.

 

 

4

 

Любишь — не любишь, жутко узнать.
Кто ты мне, радость? Милый и мать.

 

Мой Господи, ведь это просто чары:
родство меж гончаром и глиной даром
дается нам, дается как платок
которого не потерять не мог.

 

Но я люблю, как маму и отца,
без имени, без крови и лица,
накормленное нехотя дитя —
жалея грязь, и с совестью шутя,

 

люблю. Как только любит сирота:
ужасна глубина и острота.

 

 

5

 

И вот я дома. Кто же я — вопрос.
Душа с прекрасным телом, полным звезд.

 

Мне здания высокие бока милы как горы,
в них окна все — озера с чистой донной галькой.
Их этажи тихи как разговоры
души с душой, глазка с глазком и рамки с рамкой.
Душа как рамка, что вмещает дух,
как время принимает вид старух.

 

Мне здания близки ожившие пустоты;
вот половинка дня и половина бытия на блюдце;
их комнаты — убежища, пристанища, возлюбленные гроты
обители одной, в которую все ласточки вернутся.
Я помню: желтый пол светился
и синий половик струился.

 

Мы все как в первом классе, как послушники,
мы все в одной квартире, тесно страшно!
Мы друг для друга славные и верные наушники,
Но я люблю — обиды все вчерашние.
Я расцветаю в тишине и пустоте;
истлев, расту в песчаной суете.

 

Давно уж перестала различать,
где право, лево, где отец и мать,
где ждет опасность, где друзья хранят —
мне и не нужно; это сладкий яд.
Есть город, где бывает радость. Там
я стану тем, кто был на землю дан.

 

 

6

 

Соль эпитафии добавится по смерти.
Ось памяти все мирозданье
приводит в ход.

 

 

IV.
ТАИНСТВЕННОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ

 

1

 

На автостанции привычной и чудесной
автобус львовский озарился песней.

 

Скорее! Скорей!
Ясный голос из жести.
Место займи мне!
Скорей занимайте места!
Голос из жести
закончится,
а путешествие —
ни-ког-да!

 

Среди вещей привычных дремлет чудо,
и я пугать его совсем не буду.
Во мне довольно грубости и счастья,
такого, шоколадного, и с маслом,
что я продам все кольца и запястья.

 

Скорее, скорей! Занимайте места!
Я всем надоем,
я лапшу не доем,
но совесть моя чиста.

 

 

2

 

Вот станция: холм, солнце, и любовь.
Мне думается, продолжать не надо.

 

Уходит солнце, и луна восходит,
бывает, что приходят в небо тучи,
а эта свечка жжет и не уходит,
она здесь лишняя, но это даже лучше.

 

Он улыбается, хотя одет неважно,
в его черноволосой голове —
все васильки ржаной июльской пашни,
заснувшей на холме.

 

Любимый мой, он пахнет земляникой,
он горек будто дикий мед — откуда знаю
про дикий мед; тем более что дикий? —
Он просто корень вереска из рая.

 

Он слышит звезды, книги и растенья,
он любит всех — без всяких оговорок,
ведь он как тень. А путь в страну спасенья
лежит в песках, и чужд веселых горок.

 

Прощай, любимый, мой мудрец прекрасный!
Я, выждав время, тронусь за тобою.
И незаметный труд наш ежечасный
засветится — звездою ли, звездою.

 

Мы птицы. Начинаем перелет.
На родине лишь лед, и в небе лед.
Но свет приносит память о любви.
Мой луч согрет: дарю тебе, лови!

 

Все это лишь фантазии. Глупец
не покидает тщетный свой дворец.
Поверьте, он не глуп, как нам казалось.
Он видит мир — что от земли осталось.

 

 

3

 

Вот лежбище моржей: почти край света;
другая начинается планета.

 

Я — как и ты,
мы оба — как они,
они — как мы,
и я — почти как все,
но хватит объяснений извращеньям,
я против них…
………………………….
и вспоминать не леть!

 

Я нищ и буду нищ,
прекрасное исчадие войны,
восторженного детства, детства злого,
измучившего душу мне.

 

Герои наши говорили, что правду говорят
дети и сумасшедшие,
но заявляю, что они все врут.

 

Я вышел из игры,
я брошен кем-то,
куда-то и зачем-то,
но я не вру.

 

Я морж, я выживаю.

 

Герои наши говорили — теперь уже герои не мои —
что мы не станем старше.
Но я родился стариком…

 

…и вышел из игры.

 

Я морж.
Я выживаю.

 

Люблю людей, но злость их не люблю,
я мирный, я как морж.
………………………………………….

 

Мне грезилась поляна под прицелом танков,
дитя по ней порывисто бежит,
и всем кричит, кто вышел посмотреть на танки:
— Вставайте все! Нас нынче расстреляют.
Мы перестанем плакать и дружить, мы станем злы.
Скорей вставайте!
Сезон охоты начался…

 

Но я как будто морж.
Я выжил, и теперь переживаю.

 

 

4

 

Дом на ладони: как бывает так,
что данный в детстве не скудеет знак —
бывает. Только детство то — не возраст,
а целостность, сродни небесным звездам.

 

На изнанке бытия
будет вся страна твоя,
теплый луг и завтрак теплый,
и осенний свет на стеклах.

 

Беззаботным будет сон,
вовремя приходит он,
а дорога — лишь дорога,
и она не больше сердца.

 

Пусть счастливым будет путь.
Слезы разрывают грудь,
но пора. Скорей прощайся,
в тягости не оставайся.

 

 

2006–2021

 

 

 

Обложка: Арина Ерешко