Ольга Аристова. Красное Дерево

Ольга Аристова родилась во Владивостоке в 1989 году, с недавнего времени живет в Москве. Участвовала в ребрендинге владивостокских библиотек и книжных, пишет о нарративных играх для медиа «Мел», руководит подростковым антимедиа «Все нормально» и проектом книжных стендапов «Кот Бродского». Проза Ольги публикуется впервые

Артем Роганов и Сергей Лебеденко: Жак Деррида в свое время ввел понятие «призракология» для описания состояния объектов, которые одновременно и существуют, и не существуют. Со временем философы фиксировали расширения поля «призрачных» объектов: чем больше интернет и политические события сглаживают наше понятие времени и искажают память, тем больше «призраков» остается на периферии.

Таким призраком в рассказе Ольги Аристовой становится Красное Дерево — страшилка из детства наподобие Пиковой дамы, знак «секретиков», о которых рассказывать не принято. Но хитрость призраков как раз в том, что они все равно нас настигают, как гроб на колесиках из пионерской сказки, и они придут снова, даже если сядешь на «правильный» маршрут. Эти призраки принимают разные формы: Красное Дерево – и пожар, и наркотический приход.

Так что делать с призраками? Рассказывать о них. И тогда, может, нам удастся их приручить

 

КРАСНОЕ ДЕРЕВО

Автобус № 2. Автотранспорт моей души. Окна — зеркала моего мщения. Два — это «в ад». На следующей остановке в центральные двери войдет Красное Дерево и заберет меня.

 

Маршрут автобуса «Южный — Северный» — не лучшее место для разговора. Аня отворачивается, чтобы спрятать мокрые глаза. Я продолжаю держать вежливое лицо, все-таки мы так себе знакомы. Повернется — улыбнусь ободряюще. Вокруг нас ноги, ширинки, туловища, сумки. А внутри пожар. Если выйти сейчас, то ничего не было, если выйти сейчас, то...

Не приедешь на пустырь, где ветер, пустые банки коктейля «Отвертка», пыльная щебенка вместо тротуара. И не поцокаешь по краю трассы на белых босоножках на тонком каблучке — вся такая шалава крашеная — на улицу с ровными аллеями и ухоженными клумбами. Тихую улицу, где никто не ходит, не бегают дети, не тянут поводок собаки. Вся эта улица — декорации, муляж. Полина называла ее местом силы, типа кастанедовщина, все дела. Меня Полина называла сестрой, хотела вручить какому-то местному красавчику, а мне только это и нужно было. Мальчики важнее всего.

Вообще-то, мы с Полиной друг друга почти не знали. Нас ничего не связывало, мы даже жили супер-далеко — я в южном микрорайоне, она в северном. В тот день она шла мимо, крутая и недоступная, и дворовые курицы зачем-то ткнули в меня пальцами и сказали — она странная, не разговаривайте с ней. За ней идет Красное Дерево, хотели сказать они. За Полиной Дерево ходило уже много лет, и ей нужна была сестра по несчастью.

Аня тоже была там, на нашей первой встрече, такая скучная и худая рядом с живой и грудастой Полиной. Полина мне сразу сказала:

— Малая, тебе нужен поц[1].

Это позже я узнала, что поц — это заимствование с идиша и переводится как «жопа», а тогда отнеслась к оценке своего положения максимально серьезно. Я уже курила взатяг, но сосаться с мальчиками, как крутые девчонки, и не мечтала. А тут фартануло. Полина позвала к себе на район, в северный — опасный район для опасных ребят. Мысленно я уже лепила к подсмотренным на пляже загорелым торсам мальчиков лицо Тимберлейка. Полина еще ободряюще взъерошила мою копну — мол, знаю, что у тебя на уме, киса. Мы выбрали день и поехали.

Все оттенки поц — маршрут от южного до северного. От конечной до конечной двойка едет три стороны кассеты. Полина — плеер моего сердца, Вилле Вало моих трепещущих ресниц. Если не понравлюсь Тимберлейку, буду тусить с Полиной, такой план. Мы его не обсуждали, но он был в нас — в том, как мы делили наушники, жались коленями, смеялись над жирной кондукторшей в деребаском шмотье. Я в короткой юбке, Полина в шортах. В северном нас должны были ждать Аня и Тимберлейк, но, по факту, Аня и еще две старших.

Аня мне не нравилась. Перед нашим разговором два года спустя на маршруте «в ад» я сделала вид, что не узнала ее, но она все равно подошла.

Аня — как палка, которую бросили, и никто не побежал. Поэтому ей капец как хотелось, чтобы кто-то бегал вокруг. Например, я:  

— Малая, сходи за пивом, у нас кончились сиги, сделай то, скажи се.

Не так я представляла себе свой дебют на северном. Полина сказала:

— Ща.

Полина выпила пива за себя и за меня и стала уламывать сесть к ней на колени, потому что на лавкег уже не было места. Тимберлейк не шел, подружки Ани щелкали семки и стремно ухмылялись, Аня накаляла. Каждый камень этой аллеи — мои ступни и лодыжки, каждая облузганная семка — песчинка моего терпения. Я лишний пассажир на этом маршруте, я стою, потому что они сидят. Салон пуст, но для меня здесь места нет. И тут Полина заговорила про дерево. В темном-темном городе, на темной-темной улице… Полина курила химку, и к ней пришел дух Красного Дерева с зажженным фонарем в длинных руках. 

— Без хуйни, я его видела. Огромное красное, в руке фонарь. Да не у меня фонарь, дура, у дерева. Я побежала, оно за мной. Чуть не сдохла.

— С Маратом меньше дуй, ага. Малая, не кисни, Поли тебе его тоже оставит.

Полина показала фак, старшая показала два фака, началась перепалка факами. Я компульсивно поправляла юбку и сосала сигу. 

Напротив нас цвел куст рододендрона. Розовый — цвет заката. Красный — цвет боли. Я слышала историю про дерево уже трижды, Полине так важно, что в ее жизни есть Красное Дерево. Мне важно, чтобы Красное Дерево никогда меня не нашло, во сне оно всегда со мной. И мне не нравится имя Марат.

Никто не пришел. Тимберлейк тоже. Аня куда-то слиняла на полчаса и вернулась легкая, улыбчивая. 

— Че, бумажка есть? Полин, сделай?

— А пацаны не придут? Ладно, девки, погнали. Только без палева.

Аня, Полина, я и еще две старших — в подъезде. Подъезд — какой-то ненастоящий, слишком тихо, полумрак, свет кинематографично плывет через перила. Я тоже плыву, но мне не нравится. Нарушая логику и красоту подъездного бытия, Аня и Полина напряженно трудятся: аккуратно разворачивают бумажный куль, потрошат сигу, втирают в табак черный пластилин из пакета, который принесла Аня. «Делаю гильзу, киса», — говорит Полина, замечая, что я таращусь. Две старших перемалывают челюстями воздушную кукурузу и ржут. Я знаю, хотя не могу знать, что прямо сейчас с остановки отошел автобус номер два. Если кто-то будет спускаться, я сделаю вид, что поднимаюсь наверх. Если откроется дверь слева, у меня будет тридцать секунд, чтобы выбежать прочь. А если откроется дверь справа, все пропало, Полин, слышишь? Полина смеется и наполняет гильзу тем, что принесла Аня.

— Че, малая, будешь ракету?

Ракеты, ракеты, ракеты летают далеко. Далеко, далеко, далеко. Я чувствую ничего и смотрю, как медленно пузырится плевок на кончике ракеты. Огромная капля падает на пол, мы все смеемся так, будто нет ничего лучше. Нет ничего лучше сейчас, но нужно сосредоточиться и растереть слюну по краю тлеющей гильзы. «Это чтобы мягче шло», — говорит Полина, Полина такая заботливая, конечно, я буду. А потом мы взрываемся в унисон. Газированный смех в пустом подъезде. Мы вызываем Красное Дерево, как Пиковую Даму, как Гроб на колесиках. Девчонки в шортах и летних платьях, и ракета летает по кругу.

— Бля, а пацаны там голые, прикиньте?! Срастили тазик ацетона, теперь кумарят на весь дом.

— Зато много сварят, че.

— А че варят?

— Зелье варят, нахуй. Смешная, ты малая.

— Че, как в Хогвартсе? 

Полина ухмыльнулась, девки посмотрели, как на дуру. Я и была дурой. Все безлюдные улицы северного — это я. Пустая пачка из-под кукурузных чипсов — это я. Окурок, брошенный с балкона, — это я. Серая жвачка на асфальте моего одиночества. Красное Дерево моих ночных кошмаров, которые не нужно призывать в подъезде на районе, где, все знают, пропадают люди. Я сказала, что родаки скоро спалят, что я не дома, и уехала — голые коленки, розовая сумочка с китайского рынка. Полина пыталась меня удержать — я вырвалась. Сосись со своими курицами, Полина, или с Тимберлейком.

Аня плачет тихо. Если не знать, что это плач, кажется — просто глубоко дышит. Я не стану реветь, в автобусе это неловко. Я обещаю себе забыть, как в темном-темном городе, на темной-темной улице случился пожар в подвале. Там был матрас, на который меня хотела отвести Полина. Известный матрас, говорит Аня, там все были. Главное место на северном, место силы. Однажды в подвал пришло Красное Дерево, и в этот раз Полина не убежала — она пересела с ракет на хмурый, говорит Аня, под хмурым далеко не убежишь. Тимберлейк тоже был там. А потом была вспышка, красные ветви до самого потолка, огонь, везде огонь. Остался только костер нашего мимолетного сестринства, Полина, мне вечно на нем гореть.

После пожара дверь в подвал закрыли на замок, говорит Аня, но я знаю, что никто не закроет на замок Красное Дерево. Оно придет и заберет свое.

Я выйду на следующей остановке.

 

Иллюстрация на обложке: Henrietta Harris