Ренат Беккин. Доброе дело
Ренат Беккин родился в 1979 г. в Ленинграде. Автор романов «Ислам от монаха Багиры», «Хаваля». В 2007–2012 гг. — главный редактор литературно-философского журнала «Четки»; в 2010–2012 гг. — главный редактор «Издательского дома „Марджани“». Публиковался в журналах «Дружба народов», «Нева», «Новая Юность», «Урал» и др.
Доброе дело
На пенсию Венера апа1 вышла в пятьдесят пять. Она бы, конечно, еще поработала лет пять, а может быть, и десять. Она даже намекнула об этом руководству, но оно намека то ли не поняло, то ли не захотело понимать. Нельзя сказать, чтобы Венера апа любила свою работу. Что там любить: бумажки, отчеты, бланки, печати.
Всю жизнь Венера апа упрекала себя в том, что не приносит никому пользы. «Садовник выращивает дерево, педагог воспитывает детей, библиотекарь выдает книжки и просвещает народ, а что я?» — задавала она себе один и тот же вопрос. Как говорил покойный муж Венеры апа, жизнь дана человеку однажды, и прожить ее надо так, чтобы потом не было мучительно больно... Сам ли он придумал эту фразу или вычитал где — Венера апа не знала, но слова эти были ей по душе.
Но это только дурак и неуч думает, что доброе дело легко сотворить. А ты пойди, сыщи это доброе дело. Добрые дела на дороге не валяются. Однажды Венера апа шла из «Пятерочки» и вдруг почувствовала в ногах тяжесть. До дома оставалось каких-то несколько метров, но так ей тяжко стало — хоть на землю садись. И она бы села, если бы не боялась того, что соседи начнут потом злословить. Особенно эта с горбатым носом — Нурися — сразу доложит своему муженьку. И тут Венеру апа осенило: вот оно доброе дело. Как же она сразу не догадалась. Скамейка! Вот будет идти также кто-то и устанет.
— Я умру, а люди будут сидеть на этой скамейке и добрым словом меня вспоминать, — мысленно произнесла Венера апа. — Какая хорошая Венера апа была, мол, о людях думала.
На следующий день Венера апа пошла к депутату их района. Довольно скоро оказалось, что этот депутат не их района или их район не относится к тому депутату — в чем точно состояла проблема, Венера апа не разобралась. Ее направили в другую инстанцию, к заместителю главы администрации, отвечавшему по должности за озеленение и скамейки.
Пока Венера апа ждала в коридоре, она изучала содержание оформленного в оранжево-черных цветах стенда, висевшего слева от входа в кабинет. Венера апа приблизилась к стенду и прочитала: «Мы гордимся их подвигом, а им не стыдно за нас». Под надписью имелись портреты нескольких ветеранов — женщин и мужчин. Лицо одного старика показалось Венере апа знакомым. Это был Мухамедшах, которого все, даже татары, звали дядей Мишей. «Он кажется не ветеран совсем, — подумала Венера апа. — А, может, это не дядя Миша?»
Своей очереди Венера апа дожидалась недолго. В кабинете в сером блестящем костюме сидел коротко стриженый человек с большими красными щеками. У него были глубоко посаженные волчьи глаза.
— Вы по какому вопросу? — спросил он строго.
— Я, сынок, по поводу скамейки.
— Какой скамейки?
— Обычной скамейки. Вот шла я недавно с «Пятерочки» — знаете, у нас на Шаляпина «Пятерочка» есть. Там люди вежливые, хорошие. Всегда помогут уж. Однажды у меня трех рублей не хватило, так мне Алия, продавец, говорит: «Не надо, Венера апа...» Меня Венера апа зовут. «Потом как-нибудь занесете». Очень хорошие люди. И охранник...
— Хорошо, а при чем здесь скамейка? — перебил чиновник.
— Подожди, сынок. Шла я из «Пятерочки» и почувствовала себя плохо. Так мне стало плохо, просто сил нету. Таблетки с собой не взяла. Лекарства сейчас дорогие. Сами знаете. Так вот, иду я. А мне плохо. А присесть негде. Ни одной скамейки уж.
— Простите, где, вы говорите, дело было?
— На Шаляпина, где пятиэтажки барачного типа стоят.
— Как же там скамейки нет? Есть, и не одна.
— Есть, но с другой стороны, а с этой нет, где подъезд. Ни одной. Вот я шла из «Пятерочки»...
— Хорошо. Я вас услышал. Видите ли, у нас бюджет в начале года утверждается, все скамейки у нас расписаны по конкретным объектам. Придется вам подождать следующего года.
Венера апа была человеком добросовестным и явилась к чиновнику в первый же день после новогодних праздников.
— Я по поводу скамейки.
— Ах да, помню. Как себя чувствуете?
— Плохо, сынок.
— Что случилось?
— Душа у меня болит. Доброе дело людям сделать надо. Без скамейки никак.
— Неужели совсем без скамейки не жизнь, — рассмеялся краснощекий, но глаза его волчьи не смеялись.
— Хорошо, пишите заявление. Как растает снег, весной установим.
«Глаза злые, а дело знает», — радостно подумала Венера апа, уходя от чиновника.
И наступил тот день. Обычный апрельский день. Венера апа оделась по-праздничному, вышла во двор и ликуя наблюдала, как потные от усталости рабочие внедряли скамейку в землю.
— А не унесут ее, малай2? — интересовалась Венера апа, заглядывая в глаза рабочему.
— Куда уж, мамаша, — отвечал рабочий. — Не вишь, что ли, ее без домкрата не поднять. Она ввинчена уж.
— Ой, хорошо.
Когда рабочие уехали, Венера апа села на скамейку. Она широко расставила руки, упершись в ребристые доски, словно боялась, что какая-то невидимая сила вырвет из-под нее скамейку и унесет прочь. Домой она отправилась лишь, когда совсем стемнело.
— Слышал новость? — сказала вечером Жене Нурися. — У нас скамейку во дворе установили.
Женя выглянул в окно.
— Зачем?
— Я вот тоже не знаю зачем. Венера апа таки добилась своего. Весь вечер сидела на скамейке, как на троне.
— Не к добру это, — сказал Женя. И как в воду глядел.
В ту же ночь Женя пробудился от слов, произнесенных совсем близко. Женя приподнялся на кровати, разглядывая комнату. Голоса доносились из приоткрытого окна.
— Я тебе не урка, понял?! — говорил кто-то с надрывом.
— Ты меня на «понял» не бери, — отвечал другой голос, принадлежавший, как заключил Женя, человеку почтенного возраста.
— Я тебе не урка, понял?! — вновь прозвучал первый голос.
— Ты меня на «понял» не бери, — все так же строго отвечал второй голос.
Женя посмотрел на жену. Она спала. Женя, почувствовав зависть к ее умению спать несмотря на шум, выглянул в окно. На скамейке под их окном сидели двое: парень в черной футболке-сеточке и шортах неопределенного цвета и седобородый дед в клетчатой рубашке, заправленной в тренировочные штаны. На голове у деда была белая фуражка, похожая на те, которые привозят туристы из Петербурга.
Женя распахнул окно и, стараясь не разбудить Нурсию, произнес в темноту:
— Уважаемые, можно не шуметь, люди спят.
— Кто здесь? — встрепенулся дед.
— Это я, Женя. Сверху. Вы мешаете нам спать. Уйдите, пожалуйста, ради всего святого.
Дед и парень переглянулись.
— А сколько сейчас времени? — спросил дед.
— Два часа ночи.
— Е-мое, — вскричал парень, — нас же Витек у фонтана ждет. Айда! — Оба поднялись с места и не прощаясь заковыляли в темноту.
Женя вернулся в кровать и стал ждать приближение сна, но вновь чьи-то слова, непрошенные, ворвались в их квартиру.
— Короче, я говорю ей: «Ты че? Попутала штоль?» А она мне: «А ты че хотел?» А я ей: «Отвали».
— Ну ты ваще... и че?
Женя накрылся с головой одеялом и приказал себе немедленно уснуть. Потом голоса и в самом деле куда-то исчезли. И Женя, счастливо улыбаясь, приготовился спать. Он поглядел на жену, разметавшуюся на постели. «Какая она хорошая у меня», — подумал он и зажмурился. Женя вдруг вообразил, как они с женой отправились на море, в теплую страну, у которой нет названия.
— А хрен тебе, — услыхал Женя чьи-то слова. Женя вздрогнул и прислушался.
— Гавно ты, а не человек, — продолжал тот же голос. — Понимаешь: га-вно. И я больше ничего не буду тебе объяснять.
Женя бросился к окну. На скамейке сидела девушка. Сначала Жене показалось, что она была без одежды, и он в смятении отпрянул от окна. Он стоял между окном и кроватью и боролся с искушением вновь высунуться в окно.
Положение спасла Нурися. Она, словно почуяв недоброе, пробудилась и спросила: «Что ты там высматриваешь? Ложись спать уж...»
Утром Женю разбудил разговор на чужом языке. Узбек, снимавший в квартире на первом этаже койко-место и работавший контролером в шестом троллейбусе, что ходил в Борисково, громко разговаривал по телефону с родиной...
Каждую ночь Женя молил Аллаха о том, чтобы наступило избавление. Нурися тоже молила Аллаха, но не ограничивалась общением с Творцом, чередуя ритуальную практику с походами по кабинетам. Наконец, ответ был получен. В восемь тридцать утра к дому на Шаляпина подъехала «газель» с рабочими. Они, о чем-то переговариваясь друг с другом, извлекли свои инструменты и изготовились, чтобы выдернуть скамейку из земли.
— Что вы делаете, изверги?! — вскричала неизвестно откуда объявившаяся Венера апа.
— У нас есть распоряжение убрать скамейку, — сказал один из рабочих, обидевшийся на «извергов».
— Какое такое распоряжение?
— Главы администрации района.
— Но этот... как его... с глазами такими... его заместитель... он же приказал вам установить скамейку. В апреле. Зачем же сносить, а?
— Поступила жалоба. Мешает жильцам.
— Кому?
— Нам, например, — сказала оказавшаяся тут же Нурися.
— На ней сидят всю ночь, разговоры ведут.
— Неправда. Мне она, например, совсем не мешает.
— Венера апа, у вас окна на другую сторону выходят.
— Да вы понимаете хоть, что вы творите. Это же, это же... — Венера апа не сумела найти нужных слов и вдруг улеглась на скамейку. — Только через мой труп. Сначала убейте меня, а потом выкапывайте скамейку!
— Бабушка, бросьте хулиганить! — сказала Нурися.
— Кто хулиганит? Я? Да ты знаешь, кто я? У меня муж ветеран войны был! Я ветеран труда...
Рабочий отступил в сторону и куда-то позвонил. Разговор был короткий и тихий. До Нуриси доносились лишь отдельные слова: «Понимаю... Скандал... Едем...»
Окончив говорить, рабочий сказал своим товарищам: «Отбой».
— Куда ж вы? — спросила рабочих Нурися.
— Начальство дало отбой. Извините.
Нехорошо поглядела Нурися на Венеру апа, но не сказала ей тех слов, которые шли у нее от самого сердца.
Прошло жаркое казанское лето. Бессонное и тревожное для Жени и других жильцов их дома, не имевших дара спать при любых обстоятельствах. Никто поначалу не заметил, как Венера апа перестала появляться днем на своей скамейке. Решили, захворала или уехала куда-то. Только на третий день, когда из квартиры донесся тяжелый, гнусный запах, соседи занервничали. Женя как раз возвращался домой, когда из соседнего подъезда вышли двое внушительного вида парней с носилками. Носилки были покрыты белой, не очень свежей простыней. Оба молодых человека тяжело дышали, словно только что поднялись со дна глубокого озера.
— Что несете? — спросил их Женя.
— Старушку одну. О чем вы только думаете? Вонь такая. Мы чуть не задохнулись.
— Померла наша благодетельница, — сказал Женя и присел в смятении на скамейку Венеры апа...
— Ну что загрустил, а? — спросила появившаяся в окне Нурися.
— Да так, — отвечал Женя.
Через пару минут Нурися была уже рядом. Долго сидели они и почти не говорили, только глядели друг на друга.
— Может, пойдем, холодно уже, — сказала Нурися, когда совсем стемнело.
— Ты иди, жаным3, а я посижу еще, — сказал Женя.
— Ну хорошо, сиди, я только за кофтой схожу.
Она и вправду скоро пришла. И снова они сидели вместе, любуясь друг другом, и, словно сговорившись, не произносили неуместных слов.
Женя обнял жену.
— Хорошая ты у меня, но строгая слишком, — сказал он.
— Строгая? Так я же за тебя всегда впрягаюсь...
— Это верно, — поспешно согласился Женя.
— Но все равно строгая. И они снова замолчали.
— Что со скамейкой-то делать будем? — спросила вдруг Нурися.
— Со скамейкой? — удивился Женя. — С какой еще скамейкой?
— Ну, с этой, на которой мы сейчас сидим.
— Ах, да, — Женя почесал нос и посмотрел в задумчивости на скамейку. — Со скамейкой... Я думаю, пусть она себе стоит. Лето ведь уже на исходе. А осенью холода придут, долго не просидишь.
— Ладно уж, — сказала Нурися. — Но объявление все равно надо повесить, чтобы не галдели по ночам.
— Это дело, — отвечал Женя. — Только давай уж не сегодня, а завтра. Я завтра на свежую голову, иншаАлла4, слова придумаю, а ты напишешь. У тебя почерк красивый. Да и фломастеров у нас нет, надо будет с работы принести. Нурися улыбнулась, но ничего не сказала.
1. Апа – зд.: обращение к женщине, которая старше по возрасту по отношению к говорящему. В широком значении: обращение к любой взрослой или пожилой женщине.
2. Малай (татарск.) – парень.
3. Жаным (татарск.) – букв.: душа моя. Традиционное ласковое обращение к возлюбленной.
4. ИншаАлла (араб.) – если будет угодно Аллаху.
Иллюстрация на обложке: Roger Ycaza
войдите или зарегистрируйтесь