С одной стороны и с другой стороны, или Тонкости перевода с французского

10 октября в Creative Writing School открывается мастерская перевода с французского Веры Мильчиной, ведущего научного сотрудника ИВГИ РГГУ и ШАГИ РАНХиГС. Вместе с известной переводчицей участники курса будут работать над текстами XIX века, соприкасаясь не только с языком, но и культурой и даже духом Франции. До начала занятий Вера Мильчина дала несколько советов начинающим переводчикам.

Точно так же, как нельзя научиться плавать лишь теоретически, а только практически, погрузившись в воду, искусством перевода, по моему глубокому убеждению, можно овладеть только на практике. Поэтому нужно начать — и при этом иметь рядом более опытного человека, который на конкретных примерах покажет, что не так.

Вообще, все рекомендации по переводу, даже самые тонкие и изощренные, сводятся, как мне кажется, к конструкции «с одной стороны… но, с другой стороны…» С одной стороны, нужно быть верным оригиналу, но, с другой стороны, важно, чтобы текст звучал «по-русски», а для этого необходимо от оригинала отступать. С одной стороны, не нужно злоупотреблять русскими устойчивыми выражениями и пословицами, но, с другой стороны, не нужно переводить такие устойчивые выражения буквально, слово за словом. И так далее, и так далее. Причем обе стороны безусловно правы. Но вот как практически соблюсти верность обеим этим сторонам? Это решается только каждый раз заново, наедине с текстом.

Однако я все-таки попробую дать несколько практических рекомендаций. Они могут показаться совсем простыми, но от этого не становятся менее необходимыми.

Совет первый. Внимательно вглядываться в текст оригинала. Казалось бы, уж совсем прописная истина. Но если ее не соблюдать, последствия могут быть самыми курьезными. И вот свежайший пример. В одном из пробных переводов фрагмента, которые сделали потенциальные участники мастерской (для поступления на курс нужно было перевести текст Фредерика Сулье), immortalité d’âme («бессмертие души») превратилась в «падение нравов»! Я даже предположить не могла, как такое произошло. Очень стыдно, что сама не догадалась. А вот моя подруга, москвичка, давно живущая во Франции и переводящая с русского, шведского, датского и многих других языков на французский (случай уникальный, но это отдельная история) догадалась. Она мне подсказала, что переводивший просто не заметил в оригинале одну-единственную буковку t и вместо immortalité прочел immoralité — аморальность, безнравственность. Отсюда и падение нравов.

А вот еще пример того, как одна буква, а точнее, ее написание могут изменить смысл. В 1831 году Альфред де Мюссе публиковал в парижской ежедневной газете Le Temps очерки под общим названием «Фантастическое обозрение». И один из этих очерков, напечатанный 9 мая 1831 года, начинается с фразы: Je suis tout à fait de ceux qui vont au Musée sans livret. Фраза, казалось бы, простейшая, и перевести ее не составляет никакого труда. И вот в единственном (и очень хорошем!) русском переводе, сделанном Тамарой Юрьевной Хмельницкой и вошедшем в двухтомник «Избранных произведений» Мюссе в 1957 году, читаем: «Я всецело принадлежу к тому сорту людей, которые ходят в музей без путеводителя». Вроде бы все правильно. Но если присмотреться, можно заметить, что по-французски музей с прописной буквы, а в переводе — со строчной. Вообще в русском и французском языке правила повышения и понижения начальных букв слова разные, поэтому мы далеко не всегда обязаны сохранять прописные оригинала. Порой они никакой смысловой нагрузки не несут. Но не в этом случае. Дело вот в чем. Музей со строчной — это музей вообще, а Музей — это музей Лувра (собрание картин, которое во время Французской революции, в 1793 году, было превращено в общедоступный музей под названием Muséum central des arts de la République); так его называли французы первой половины XIX века, не уточняя, что говорят именно о Лувре (все это знали по умолчанию); примерно так же модные господа называли Булонский лес, место фешенебельных прогулок и скандальных дуэлей, просто Лес. А в квадратном салоне Лувра еще с XVIII века проходили ежегодные выставки современных художников, которые так и назывались: Салон. И к таким выставкам выпускался каталог картин, который обозначался французским словом livret. А вот путеводитель по музею старых картин тоже издавался, но он назывался не livret, а notice (такая Notice des tableaux exposés dans la galerie du musée royal выходила, в частности, в 1823, 1826 и 1827 годах). Но Мюссе-то пишет не о notice, а о livret. Значит, он отправился не вообще в музей, а в Лувр, и не вообще в Лувр, а на новейший Салон (который в 1831 году открылся как раз 1 мая, за неделю до публикации очерка). Дальнейшее содержание очерка это подтверждает. И, следовательно, в переводе нужно было написать Музей с прописной, а вместо «путеводитель» написать «каталог». Иначе говоря, ради одной буквы и одного слова пришлось провести небольшое расследование; но результат-то ведь интересный.

Это все был совет номер один — о внимании к оригиналу.

Совет номер два касается лексики. С одной стороны, если мы говорим о переводе произведений XIX века, нужно стараться, чтобы тексты не звучали слишком современно. Мы все равно, как ни будем стараться, не напишем так, как писали русские авторы того же века. Но мы можем на это намекнуть некоторыми русскими словами. Вот простейший пример. Есть французское слово adroit. Оно означает «ловкий». И ничего страшного не будет, если мы в переводе так и напишем: «ловкий». Но вот читаем в русском письме 1827 года о некоей парламентской интриге во Франции: «…это довольно искусно, adroit». Значит, Александр Иванович Тургенев, замечательный хроникер французской культурной жизни, считал, что это слово лучше перевести так. Нам бы, пожалуй, в голову не пришло. Но раз нам подают такой совет из 1827 года, нужно им воспользоваться. И со словом «искусный» вместо «ловкий» текст зазвучит немного иначе.

Но, с другой стороны, тут важно не «пересолить». То есть не употребить такое старинное слово, которого читатели не поймут. Например, в XIX веке говорили вместо «туфли без задников» — «туфли без задков» (в таких ходил герой «Отцов и детей» Павел Петрович Кирсанов). Но это выражение сейчас звучит так шокирующе и так бросается в глаза, что лучше в переводе обойтись без него (даже если очень хочется использовать). Или вместо «разгадка загадки» в начале XIX века русские люди писали «слово» (точный перевод французского le mot, одно из словарных значений которого как раз и есть «разгадка»). Отсюда у Пушкина в «Евгении Онегине»: «Ужель загадку разрешила, ужели ли слово найдено?» Но если мы напишем «слово» вместо «разгадки», современный читатель, пожалуй, ничего не поймет, и лучше его не путать и не пугать.

Совет номер три — о синтаксисе. И тут то же самое: с одной стороны, но с другой стороны… С одной стороны, в некоторых случаях французскую фразу непременно нужно перестраивать. Во французском языке есть такая конструкция, именуемая mise en relief. Имеются в виду предложения типа: Ce fut le premier jour où je la vis. И очень велик соблазн перевести «как написано»: «Это был первый день, когда я ее увидел». Кстати, в XIX веке некоторые переводчики так и писали. Но по-русски это интонационное подчеркивание передается другими средствами. И гораздо лучше и проще будет написать: «В тот день я впервые увидел ее». То есть поменять порядок слов, перестроить фразу так, чтобы сугубо французский синтаксис в ней не «просвечивал». Или вот чуть более сложный пример. Читаю в одном из недавних переводов (вполне доброкачественных): «Французская история имеет тенденцию к тому, что в центре внимания оказывается Париж, однако в XVIII веке в Париже проживало менее трех процентов населения Франции, и бóльшую часть книг покупали жители провинций». «Имеет тенденцию к тому, что» — звучит довольно тяжело. А если написать просто: «Во Франции в центре внимания всегда оказывается Париж, однако…» — мы что-нибудь потеряем? По-моему, нет. Только поможем читателю. Это все было с одной стороны.

Но другая сторона имеется и здесь. Если автор сознательно, в риторических целях повторяет одну и ту же часть речи, играет на параллелизме конструкций — здесь синтаксис оригинала нужно непременно соблюдать, хотя иногда это и нелегко. И если у автора (в данном случае — Фредерика Сулье) идет речь о la meilleure manière de gouverner les peuples et de tondre les moutons, то мы ни в коем случае не должны писать «о лучшем способе управлять народами и о стрижке баранов», а должны перевести так: «о наилучшем способе управлять народами и стричь баранов». А еще лучше было бы здесь обыграть известное русское выражение «пасти народы» и написать «о наилучшем способе пасти народы и стричь баранов» — симметрия станет еще четче, а глагол «пасти» будет перекликаться с баранами. У Сулье этой игры нет, но текст его иронический, и если мы здесь подарим ему от себя еще чуточку иронии, ничего страшного в этом нет; где-то мы ее все равно потеряем.

Еще один хороший практический совет: переведенный и уже готовый фрагмент неплохо прочесть самому себе вслух. Когда мы читаем глазами, то все, кроме профессиональных корректоров, что-то непременно пропускают. А при чтении вслух все укрупняется, как под лупой, и от внимания ничего не ускользает. Говоря честно, сама я читаю свои переводы вслух очень редко: вечно не хватает времени, да и потом, если переводишь книгу в двадцать авторских листов, тут уже не до чтения. Но в те несколько раз, когда до чтения дело все-таки доходило, я убедилась, что это очень полезно. Но, с другой стороны (другую сторону все равно не теряем из виду), без декламации можно и обойтись. А вот без того, чтобы перед сдачей заказчику лишний раз внимательно перечесть уже, казалось бы, полностью готовый перевод, при этом заглядывая в оригинал во всех случаях, вызывающих хоть малейшее сомнение, обойтись безусловно нельзя. Это с любой стороны.

И самое последнее. Как-то мне задали вопрос, нужно ли начинающим переводчикам вести глоссарий, а еще… завести ли кота для поддержки.

Спрашиваете — отвечаю. Собственный глоссарий (я его называю скромнее: словарик) при переводе большого произведения, особенно если там есть какие-то исторические термины или слова с нестандартным значением, — вещь очень полезная. А кот или кошка не только полезны, но и всегда приятны; как совладелица кошки с поэтическим именем Кавафис (ее главный и обожаемый хозяин — мой сын) могу заверить в этом совершенно ответственно. Хотя, с другой стороны, приходится часто смахивать кошачью шерсть с клавиатуры. С обеих ее сторон. Но это явно ничтожная плата за удовольствие чесать кошку за ухом и слышать ее урчание.