«Мне интересна человекоразмерная проза», или Шесть высказываний Сергея Носова

О работе в различных жанрах

Я в молодости писал стихи, потом остыл, а если можешь не писать, так лучше не писать. За пьесы взялся, потому что работал на «Радио России» в девяностые годы, в детской редакции, но писал для взрослых актеров, сценки какие-то. Потом написал пьесу (меня попросили для радио) — и вдруг ее стали ставить в театрах. Первыми поставили Алексей Петренко и Альберт Филозов — как самостоятельную работу, это про старичков-пенсионеров, «Дон Педро» называлась. Потом лет восемнадцать шла на сцене театра Комедии, там Михаил Светин играл, сначала с Игорем Дмитриевым, потом с другими партнерами. Мне нравится драматургия как род литературы, теперь пьесы не любят читать, а я хорошие пьесы очень люблю, мне интересно.

Иногда бывает так, что материал сам подсказывает форму: начинаешь роман, а на выходе — пьеса. С тем же «Берендеем». У меня вроде бы сложилась история, я хотел ее изложить, пытался прозой — вижу, не то, стал пьесу писать — совсем плохо, все разваливается, а потом вдруг придумал для пьесы прием — все должно происходить на станциях: едут два человека-безбилетника, их высаживают, на каждой станции что-то происходит с ними, и все рассказывается через это. Когда придумал прием, дело дальше само пошло.

О новом сборнике рассказов

Есть такое школьное упражнение — построение квадрата при помощи циркуля и линейки. У меня рассказы стали компоноваться в циклы, и я почувствовал, что эти циклы рассказов как-то взаимодействуют друг с другом. И так получилось, что одно как бы параллельно другому, а третье как бы перпендикулярно четвертому... Посмотрел и увидел, что там даже углы есть, рассказы по двое тематически сходятся. Мне все это представилось как квадрат. Они еще и интонационно связаны, хотя в каждом цикле своя тема. И формой юмора, что ли, своеобразного. А почему на шестом уроке, можно по-разному объяснять, но вообще шестой урок — это последний уже, когда хочется сбросить усталость и отдохнуть.

О восприятии текстов

Почему-то мои тексты прочитываются так, что одним смешно, а другим — грустно. В рецензии, которую я недавно читал, говорится, что автор хохотала в голос. А Ирина Драгунская — она нарисовала прелестную обложку к этой книге («Построение квадрата на шестом уроке». — прим. ред.) — сказала, что это очень печальная проза. Да и с пьесами то же самое. Помню, когда написал пьесу «Осенняя смена меню», услышал от двух людей, чьи вкусы очень ценю: «О, какая веселая, давно так не смеялась», — и второй отзыв: «Читала и плакала».

О прозе и творческом пути

Мне интересна человекоразмерная проза, то есть не о мозговых играх, не о функциях и их производных, а действительно о «человеках». Как начинал? Да я давно начинал, сначала — стихи. Ходил в ЛИТО Глеба Семенова, это еще в конце семидесятых. Книга рассказов вышла в 1990, я тогда несколько лет уже писал прозу. Помню, показал рассказ редактору в «Неве». Он сказал, что все замечательно, только в журнале все равно рассказ потеряется, лучше бы я книжку собрал. Я собрал, она и вышла. Тираж был пятнадцать тысяч экземпляров, и мне казалось, что это неприлично мало, а продавали ее месяц, и я думал: это провал. Вторая вышла в 1994 году, она была многожанровая, издатель сам захотел выпустить мою книгу, но так получилось, что весь тираж оказался «слепым», с браком, читать было невозможно. Они пытались продавать, но как такое продашь. И я собственноручно сжигал книги в печке — у нас печь была. В отличие от Гоголя, который сам скупал «Ганса Кюхельгартена», я получил весь тираж на дом. А Гоголь, думаю, правильно поступил, и со вторым томом «Мертвых душ» — тоже. Он чувствовал: что-то не получается, и знал, что делал. Не нам его судить и обвинять в безумии. Кто-то говорил: «рукописи не горят, но тлеют в столе». А горят они действительно плохо. Надо по отдельности странички сжигать.

О том, как пишется

Лично мне легко не пишется. Пишу долго, часто бросаю. Постоянно правлю. Раньше меня удивляло, как Толстой мог по шесть раз переписывать, а сейчас думаю: мало еще. Хотя взять философа Александра Секацкого: мы с ним путешествовали, и я видел, как он работает: пишет в большой тетради страницу за страницей без исправлений. У него уже в голове все в готовом виде образуется. Но он — феномен.

Об успехе у читателей

Подстраиваться под вкусы публики и ее настроения? Как-то мне это не очень понятно. Мне кажется, что нужно быть максимально естественным. И помнить, что «нам не дано предугадать...» Да, есть расчетливые писатели, которые в голове держат непременный успех, но, по-моему, чаще бывает, когда расчет как раз не оправдывается. Речь даже не о вопросах рынка — есть, например, такие, кто и сегодня хочет повторить успех Джойса: пишут огромные кирпичи, подражая «Улиссу», жизнь на это кладут... Я не о том, что надо проще писать. По-моему, надо просто быть максимально естественным в отношениях сторон «автор-рассказчик-герой» и помнить о читателе — в том смысле, что он не обязан читать наши тексты.

Фото на обложке статьи: sobaka.ru