От шутки к шутке

Почти одновременно в русском переводе появились три антологии юмора: еврейского, английского и американского. Чем не повод проверить оправданность устойчивых представлений о национальном характере? Ведь «народы мыслят одинаково, но шутят по-разному», как заметил некогда Генрих Гейне, а в том, что касается юмора, не доверять Гейне оснований нет.

Кровь, пот и слезы

Еврейское остроумие Der judische Witz Составитель З. Ландман; Перевод с нем. Ю. Гусева, Н. Михелевич; М.: Текст, Лехаим, 2006; переплет, 672 с.; 7000 экз.

«Еврейское остроумие», несмотря на заманчивое (не для каждого, конечно) заглавие, едва ли можно назвать книгой для чтения. Представьте себе толстый, почти в 700 страниц, том, где на каждой странице собрано по пять-шесть анекдотов — притом однообразных и в большинстве не слишком смешных. Даже не то чтобы не смешных, просто навсегда ушедших вместе с тем миром, в котором они возникли, — юмор ведь вообще старится довольно быстро, многое из того, что казалось неотразимым лет сто назад, сегодня вызовет разве что пожатие плеч. А большинство из вошедших в книгу анекдотов были созданы век-полтора назад в императорской Австро-Венгрии или Польше Пилсудского. Так давно, что даже непременного Рабиновича тогда еще звали на немецкий манер — господин Кон.

Собственно, это даже и не анекдоты в привычном смысле слова — скорее жанровые сценки, заготовки для пьесы или романа какого-нибудь Шолом-Алейхема или Менделе-Мойхер-Сфорима. И действующие лица везде одни и те же: раввин (непременно мудрый и оттого избегающий прямых ответов), сват (этот, разумеется, отъявленный плут), солдат (умен и потому трусоват), жадный торговец, банкир-обманщик (антисемит, читая сборник, будет горько плакать — евреи сами о себе такое понарассказывали, что на его долю не осталось практически ничего). Это не считая персонажей интернациональных — рогатый муж, неверная жена.

Кроме всего прочего, беда в том, что еврейский анекдот нельзя читать, его надо рассказывать, еще лучше показывать. Не случайно целый раздел сборника посвящен роли рук в жизни еврея (Шмуль впервые видит телефон. Почтовая барышня объясняет ему: «Левой рукой вы снимаете трубку, правой вращаете диск». «Очень интересно, — отвечает Шмуль. — А чем я тогда буду говорить?»). Жесты, акцент, картавость — наверное, какой-то другой анекдот и может существовать в письменной форме, но уж точно не еврейский.

Надо отдать должное издателям: они позиционируют (прошу прощения, но по-другому не скажешь) выпущенный том скорее как научную, нежели развлекательную продукцию. Конечно, в начале, для отвода глаз и привлечения доверчивого покупателя, вклеена страничка бойкого предисловия от Виктора Шендеровича. Но сразу за ним следует большая и вполне наукообразная статья немецкого (книга впервые вышла по-немецки) составителя, со ссылками на Фрейда и прочих заслуженных шутников соответствующей национальности.

И последнее. Существует устойчивое мнение о неотделимости еврейского анекдота от черного юмора. На самом деле ничего специально «чернушного» в этих историях нет. Просто еврей всегда готов не то что к смерти — к концу света. Кладбище, похороны, погром, война — если вся жизнь из этого состоит, над чем же еще смеяться?

Не считая кошки и канарейки

В Англии все наоборот Антология английского юмора Составитель А. Ливергант; перевод с англ. М. Шерешевской; М.: Б.С.Г.-Пресс, 2007; переплет, 704 с.; 4000 экз.

Антология английского юмора не в пример разнообразнее еврейской, она включает и пародии, и повести, и эссе, и рассказы за три века — от Дж. Свифта до недавнего нобелевского лауреата Г. Пинтера. Однако главный английский жанр — разумеется, афоризм. Оно и понятно: английский юмористический рассказ состоит преимущественно из реплик в сторону, а действие играет роль сугубо второстепенную. Помните, как у Джерома три джентльмена отправились вниз по Темзе-реке лишь для того, чтобы обменяться несколькими остротами и попасть в десяток нелепых ситуаций? Даже у признанного мастера сценической интриги Оскара Уайльда всякое действие прекращается в тот момент, когда герои собираются за чайным столиком и начинают сыпать фирменными афоризмами. Даже блестящий новеллист Саки (он же Г. Монро) нет-нет да и остановится, дабы ввернуть что-нибудь остроумное, но к делу никоим образом не относящееся. Так зачем же вообще придумывать сюжет, если можно одними репликами в сторону и ограничиться: «Некрасивые женщины ревнуют собственных мужей, красивые — чужих» (О. Уайльд); «Демократия — это гарантия, что нами руководят не лучше, чем мы того заслуживаем» (Б. Шоу) — и так далее, и тому подобное.

Существует многовековой стереотип: англичанин немногословен до суровости, он не смеется, а улыбается, да и то уголками губ, и при этом шутит так, что если ты сам не англичанин, то ни за что не поймешь, когда смеяться. Не то чтобы антология английского юмора полностью этот взгляд опровергала, просто по прочтении ее хочется обратить внимание на совсем другие детали. Например, отчего, когда читаешь английских юмористов, создается впечатление, будто в Англии жителей не больше, чем на Чукотке? Рассказы эти и впрямь удивительно малолюдны: викторианская гостиная, пара собеседников, кошка, канарейка. Или, наоборот, богемный литературный салон, несколько непризнанных гениев, готовящихся перевернуть мир, кошка, канарейка. Вот, кстати, еще одна бросающаяся в глаза особенность: мир англичанина до сих пор состоит из мелочей, знакомых нам по Филдингу и Диккенсу, — газона перед домом, сигары после обеда, семейного пикника в уик-энд. От Теккерея до Вудхауса, от Джейн Остин до Роалда Дала англичане шутят если и не об одном и том же, то уж точно в одних и тех же декорациях. То и дело вспоминается честертоновский отец Браун, говоривший об оксфордском профессоре-коммунисте: «Он всего лишь хотел отменить Бога, уничтожить религию и цивилизацию — но закурить или хотя бы чиркнуть спичкой, когда он еще не допил свой портвейн!..» Что странного, что в таких декорациях самый черный юмор приобретает какой-то на редкость уютный оттенок, а рассказ, написанный в XVIII веке, не всегда отличишь от рассказа, написанного в середине XX?

Юмор в ритме вестерна

В Америке все возможно Антология американского юмора Составитель А. Ливергант; М.: Б.С.Г.-Пресс, 2006; переплет, 744 с.; 4000 экз.

Англичане уверены, что американец и чувство юмора — две вещи несовместные. «Боюсь ехать в Америку. При виде статуи Свободы теряю чувство юмора даже я», — иронизировал Шоу. Наверное, это не совсем справедливо. Просто американцы шутят совсем по-другому: размашисто, на полном скаку, мчась неважно куда, главное — во весь опор. В юморе их куда меньше изысканности, зато куда больше жизненного опыта: «Как легко испортить человеку жизнь! Камешек в ботинке, таракан в спагетти, женский смех…» (Г. Л. Менкен). Никакого сплина, сплошной оптимизм (вспомним неунывающих жуликов О. Генри или Тома с Геком), а уж массовки что у Марка Твена, что у О. Генри и вовсе на зависть Голливуду. Впрочем, читая сборник «В Америке все наоборот», очень скоро понимаешь, что Твеном и О. Генри настоящий американский юмор, собственно, и ограничивается (не считая, конечно, более или менее остроумных, но вполне проходных газетных фельетонистов вроде Арта Бухвальда или влиятельных и разрекламированных, но литературной ценности не представляющих «черных юмористов» — Бартелми и К°). Так, гротески А. Бирса выдержаны вполне в рамках английской традиции. В остроумнейших баснях Дж. Тербера молодой человек, завтракая английской яичницей, наблюдает, как на его английской лужайке выпасается стопроцентно английский единорог. Ну а если заложить в компьютер антологию английского юмора и перемешать ее со сборником еврейских анекдотов, то на выходе получится… конечно же, Вуди Аллен.