Владимир Мукусев в Доме книги (продолжение)

— Ужас в том, что у меня было три друга. Одного звали Юрий Щекочихин, второго звали Артем Боровик, третьего звали Анна Политковская. Все были журналистами. Все занимались журналистскими расследованиями. Все эту самую свободу слова, микроскопическую в то время, использовали для того, чтобы не свое имя увековечить в памяти, а не дать власти жиреть. Думаю, поэтому этих людей уничтожили. И не только журналистов. Я думаю, что может быть наши дети узнают о том, кто убил Галину Старовойтову. Мы с ней тоже дружили. Галю убили условно те же, условно из того же центра была дана команда убить Галю. Как явного претендента на пост президента. Она тоже использовала любую возможность, чтобы воспользоваться свободой слова. Поэтому как шагреневая кожа эта свобода слова убирается сегодня. Появиться ниоткуда она не может. Мы в странную историю попадем. «Взгляд» появился как некая альтернатива, когда перестали глушить западные голоса. Потому что их слушать перестали. Стали слушать съезд народных депутатов. Я не исключаю, что сейчас в недрах сената или конгресса Соединенных Штатов происходят некие слушания каких-то там предложений о восстановлении какого-нибудь «Голоса Америки». В силу того что у нас много людей, которым не хватает той информации, которая дается на центральном телевидении и в средствах массовой информации. Это не враги России. Это истинные патриоты этой страны, которые хотят знать о ней правду. Что же в этом плохого? Это даже зафиксировано в конституции. Теперь хорошо, что есть интернет. Теперь свобода слова в интернете. Но и к нему тоже подбираются. Я не исключаю, что скоро за то, что у вас есть компьютер, будут делать с вами тоже, что делали с теми, у кого были печатные машинки.

— Когда говорят, что нужно проголосовать за нашего национального лидера, я вспоминаю, как полетел Гагарин. У меня было полное ощущение, что Гагарин стал тогда общим национальным лидером нашей страны. И в то же время я поймал себя на мысли, что лидером все-таки был не Гагарин, а огромная страна, которая этого Гагарина запустила. Та же, которая победила фашизм. Не Сталин был национальным лидером. Был тот народ, который победил. У меня есть ощущение, что когда народ себя ощущает лидером страны, извините за такой пафос, то из этой среды и возникают эти лидеры. Никто не назначает их. Никто за них специально не голосует и флагами не машет. Вот возьмите историю всей Руси. В тяжкие годины возглавляли народ лидеры, которые становились потом мудрыми руководителями государства. Всегда это был ответ на некий кризис. У меня есть ощущение, что сегодняшний кризис, в который мы скатываемся, безусловно родит такого лидера. Потому что сейчас есть ощущение «секонд-хэнда». Мне кажется, что все это уже где-то слышал, где-то читал. Сейчас много прекрасных лидеров, например во фракции «Яблоко», но у меня нет ощущения, что мне хочется за него голосовать. Тоска сегодняшних выборов именно в этом: нет лидера, вокруг которого сплотились бы все демократы. Я вижу замечательного шахматиста Г. Каспарова, но я не могу за него голосовать. Я вижу светлые глаза лимоновцев, которые идут фактически на эшафот за то, что они делают. Но когда я слышу слова «национал-большевики» меня воротит. Я не пойду за ними, потому что мы это проходили. Смени они символику, и я думаю, что они были бы очень серьезной молодежной силой. Безусловно, экстремистского толка, но они интереснейшие люди. Они не за деньги, не за кепочки-маечки с изображением известного питерского деятеля. Они за другое, они за идею борются, единственные, кстати. Хотя повторяю, мне они несимпатичны. И так со всеми — я ни с кем не хочу быть, особенно в СПС. И тем более с теми, кто вчера был в Лужниках. Мне сложно ответить на этот вопрос, я просто пытаюсь сказать, что я об этом думаю. Я думаю, что когда кризис наступит, а он близок, потому что фактически все восемь лет президентом страны был не товарищ Путин, а товарищ Баррель. И если этот товарищ скачкообразно рухнет или поднимется, это не может не накрыть нас. Почему развалился СССР? Обвиняют Горбачева, газеты, журналы, передачи. Это чушь. Такую огромную страну не могли развалить ни люди, ни телевизионные передачки. Развалил Баррель, который стал стоить 14 долларов за штуку. И я — не экономист по образованию, думаю, что это была четко спланированная акция «газпрома» Саудовской Аравии и города Вашингтона.

Я думаю, что если то же самое произойдет сегодня, сейчас, то вся эта вертикаль вместе с недостроенным фаллосом здесь у нас недалеко, этой мечтой газпромовских импотентов, я боюсь, что все это рухнет, и накроет собой эту замечательную власть.

— Я не закончил факультет журналистики. Я закончил Бонч-Бруевича, я конструктор по образованию, второе образование — факультет режиссуры, третье — дипломат. Могу честно вам сказать, что я однажды только, спустя несколько лет после работы в Москве, в молодежной редакции позволил написать слово «журналист» в субтитрах: Владимир Мукусев, журналист. Это случилось тогда, когда запретили и сняли с эфира мой первый фильм о БАМе. Мне сказали: «Мукусев, ты этот фильм отнеси на BBC. Там его покажут». И я подумал: «Слава Богу, значит, где-то все-таки он нужен». И я понимал, что BBC не самая непрофессиональная команда. Так что я считаю, что вы правы по поводу того, что делать из детей журналистов сложно. Но мы их учим двум вещам, я по крайней мере. Я учу их немного технологии, потому что технологию они познают, когда будут уже работать. И второе, я все-таки пытаюсь им объяснить суть того, что делало нас, во времена «Взгляда», людьми, которых называли журналист. И чувствовалось, что это слово писалось с большой буквы. А сегодня, когда журналист — это где-то между проституткой и киллером, объяснить это сложно, но нужно показать путь, по которому можно очистить слово журналист от всего наносного, что пришло за последние 16 лет. Может ли это сделать преподаватель? Конечно, нет. Но то, что сделает жизнь в последующие 2–3 года после окончания института, я в этом абсолютно убежден. Другие способы общения, другое количество информации, все другое. Поэтому я не боюсь, что дети становятся журналистами. Главное, чтобы они не называли себя журналистами до тех пор, пока они не сделают что-то серьезное. Например, не помогут своим материалом конкретному маленькому, небольшому пожилому человеку. Вот тогда он становится журналистом.

— Это все очень политологически-социологический философский спор. Не дай вам Бог понять меня так примитивно, будто я думаю, что у нас рождается фашизм и т. п. Я говорю о том, что есть очень опасные тенденции: возвращение к одной партии, сосредоточения у одной горстки людей всех богатств и возможностей страны. А появление штурмовых отрядов в виде нашистов? Ведь они создаются не просто как неполитизированные молодежные организации (молодежь надо организовывать), а как некие штурмовые отряды для борьбы с оппозицией, для борьбы с «ненашими». Вот это меня пугает. Если мы еще можем увидеть эту разницу между нашими и ненашими, то для детей этой внутренней убежденности в хорошем и плохом еще нет. Их очень просто увлечь любой идеей. Псевдоидеей. Вот это хорошо, потому что за это кепочка-маечка, 200 рублей и бесплатный автобус до Москвы. А вот это все плохо. Я боюсь, что начнутся столкновения между молодежными движениями. Вот это самое паскудное, что делает сегодняшняя власть. Вы играете в политику — так вы взрослые люди. Вы это выбрали, это ваше дело. Но детей не вовлекайте в это, потому что это очень серьезно. Это очень некрасиво.

— Ведь мы с вами буквально одного возраста. И меня очень смущает, что мы увидим, как последнего солдата Великой Отечественной проведут по Красной площади. Или пронесут. То есть мы увидим похороны последнего солдата. Вот это меня серьезно напрягает. Потому что мы с вами остаемся теми людьми для молодежи, которые видели, общались и знали тех людей, которые победили фашизм. Не сочтите меня циником, но это наш бренд. Это то, чего нет ни у кого в том объеме, в каком есть у нас, потому что еще и чудовищные были жертвы этой самой победы. В прямом смысле слова «со слезами на глазах». Мне кажется, что если и соединять, или объединять некую молодежь, вокруг какой-то идеи,— это вокруг Памяти. Не «Уря! Памяти 9 мая» с флажками, а Памяти хотя бы о тех, кто еще не похоронен. Я знаком был со множеством ребят, которые занимались с поисковиками, которые и сегодня работают, достают останки, хоронят. Они ведь борются не только с землей и с косностью местных чиновников. Они в прямом смысле слова иногда вступают в рукопашную с черными гробокопателями, которые ищут оружие, награды и все это продают на рынках. Вот вокруг памяти о Великой Отечественной я думаю мудрые и умные руководители могли бы объединить достаточно серьезные молодежные силы. Но молодежное движение не может быть массовым. Иначе это будет комсомол. Массовость предполагает, что все за, а если кто-то против, то он неправильный человек. Меня это смущает, честно могу сказать.

Спасибо вам огромное.