Семь кругов не-любви

• Линь Ихань. Райский сад первой любви / пер. с кит. Н. Власовой. — М.: БФ Нужна помощь, 2021. — 208 с.

Эта история начинается как рассказ от лица одной из лучших подруг — две девочки, Лю Итин и Фан Сыци, соседки, одноклассницы, умницы, про таких говорят «не разлей вода». Лю Итин немного говорит об их детстве, вскользь упоминая нескольких обитателей многоэтажки, где они живут: сплетница Тетушка Чжан, поздно выдавшая дочь замуж, богатая семья Цань и их красавец-сын Ивэй, который недавно привел в дом молодую жену Ивэнь, семья благообразного учителя литературы Ли Гохуа. Самая обычная жизнь: они отмечают национальные праздники, читают книги с сестрицей Ивэнь, пишут сочинения с учителем Ли — оп, и вот они уже в старшей школе и живут в другом городе, оп — и Фан Сыци признается в связи с учителем Ли, оп — и Фан Сыци находит в лесу полиция (она сошла с ума), оп — и Лю Итин находит дневник подруги, из которого узнает, что на самом деле сделал с ней учитель Ли... Стоп-кадр, перемотка назад — им снова по тринадцать лет: «Историю нужно рассказать заново».

Тайваньская писательница Линь Ихань изучала в университете китайскую литературу. Описанная в «Райском саде первой любви» история многолетнего насилия репетитора в отношении его ученицы автобиографична, но китайская полиция отказалась возбуждать уголовное дело. Эта травма стала причиной самоубийства Линь Ихань. В своем последнем интервью на телевидении она сказала, что «насилие над Фан Сыци — это главное преступление в истории человечества, и сотни таких эпизодов насилия продолжают происходить по сей день». Роман и связанные с ним события вызвали большой резонанс в азиатском обществе, и вот уже почти пять лет «Райский сад» возглавляет рейтинг самых читаемых книг в Китае.

Фан Сыци совращает учитель литературы — и это совсем не случайно. Обе подруги очень любят книги, они не по возрасту начитаны, а текст романа полон отсылок, в том числе к русской литературе. Линь Ихань демонстрирует, какой силой может обладать слово — как губительной, так и воздающей по заслугам (особенно если другого способа наказать насильника не существует):

В понедельник он возил ее в отель, в названии которого было слово «радость», во вторник в отель, в названии которого было слово «полный», в среду в отель, в названии которого было слово «золотой». Можно ехать хоть в отель «Полный золотой радости», хоть в «Радость, полную золота», на островах можно проявить беспечность, все равно что лунатику ходить по дому, совершенно неопасно. Можно говорить о книгах, до хрипоты срывая голос. Литература так прекрасна!

Охотник должен быть пойман в его же ловушку, заключен в слове — примерно так описывает этот процесс другой автор книги о совращении — французская писательница Ванесса Спрингора. «Райский сад» вообще удивительно органично встраивается в ряд нескольких книг, вышедших на русском в этом году и связанных с сюжетом набоковской «Лолиты»: в их числе — «Моя темная Ванесса» Кейт Элизабет Рассел и «Согласие» уже упомянутой Ванессы Спрингоры. Казалось бы, связь романа тайваньской писательницы с набоковской традицией будет наименее очевидна, но «Лолита» прямо упоминается в тексте, а именно стилистическое богатство более всего и сближает произведения, написанные с разницей почти в семьдесят лет.

Девушкам с подготовительных курсов было как минимум шестнадцать, они давно уже отчалили от острова по имени Лолита. Фан Сыци было всего двенадцать или тринадцать, она все еще сидела посреди острова на дереве, и волны облизывали ее. <...> Книжная полка Фан Сыци казалась летописью острова Лолиты, с которого она хотела сбежать, но была отброшена волнами обратно на пляж.
Остров Лолиты — таинственный остров, куда он безрезультатно пытался пробраться. Страна молока и меда, молоко — ее грудь, а мед — нектары ее тела. Навестить ее, пока она еще на острове, и проникнуть в ее влагалище двумя пальцами, указательным и средним, слегка раздвинув их. Прижать ее к сочинениям нобелевских лауреатов, чтобы книги содрогнулись. Сказать, что она яркая мечта хаоса его среднего возраста, чтобы она разбилась вдребезги среди его слов, среди терминов, которых мальчики ее возраста пока не понимают, чтобы она почувствовала себя взрослой, пусть душа обманет тело. А она, школьница с полным ртом труднопроизносимых слов, задерет до пояса школьную юбку, бабочка соскользнет к ногам, и если он сзади подтолкнет ее, то тело успеет догнать душу.

В отличие от «Лолиты», в случае Рассел, Спрингоры и Линь Ихань читатель имеет возможность видеть происходящее глазами героинь — и поразительно, насколько схоже описываются последствия перенесенной травмы писательницами из разных стран и даже разных культур — сильнее поражают только одинаковые паттерны поведения абьюзеров. Герои всех трех книг не видят ничего предосудительного в своем поведении, во многом перекладывая ответственность на девушек: учитель Ли как мантру повторяет Фан Сыци, что она просто очень красивая, и эта фраза начинает преследовать ее в кошмарах, а цинизм, с которым компания учителей обсуждает отношения с девочками вызывает буквально физическое отвращение. Героев-абьюзеров в «Райском саде» роднит еще и то, что для внешнего мира они — идеалы: красоты и благородства, как в случае с Ивэем, ума и благообразия, как учитель Ли. Кто заподозрит, что под этими масками скрываются чудовища? Да уж почти никто. А если правда таки выйдет наружу, поверят ли в нее?

Писать об автофикшен-тексте, в основе которого лежит страшный опыт самого автора, трудно всегда, и трудно в особенности, когда знаешь, что терапевтическая функция письма в этом конкретном случае не сработала — и пережитая травма оказалась несовместима с жизнью. Труднее только читать такой текст. В случае Ли Ихань появляется спасительная дистанция в виде стиля, характерного для восточной литературы с ее поэтическим способом описания мира («Каждый такой день, когда мы с тобой не видимся, я достаю из банки давно мариновавшегося времени, а он несвежий»). Если у Набокова красота текста скорее туманит взор читателя, заставляя его подчас забывать об истинной природе описываемого, то в книге тайваньской писательницы она производит эффект разрывающейся бомбы: контраст богатой метафорики текста с достаточно прямолинейно описанным насилием поражает и заставляет все время задаваться вопросом — неужели о чем-то таком страшном можно говорить так красиво? Впрочем, на этот вопрос ответил еще Набоков.

В названии книги заключена двойная ирония. Райский сад — образ идеального детства, первоначала, из которого мы все мы вышли и который для героини оборачивается настоящим адом. Сад первой любви — единственным способом пережить насилие для его жертв часто оказываются настойчивые попытки определить происходящее как любовь.

«...Любимый человек может сделать все, что ему заблагорассудится, разве не так? Мышление — великая сила. Я — подделка старой себя. Мне нужно полюбить учителя, иначе будет слишком больно».

Красные иероглифы: «Почему не получилось? Уж не потому ли, что я не хотела? Или ты не позволил? Только сейчас я поняла, что весь тот инцидент можно свести к первому акту: он загнал свою твердость внутрь, а я еще и извинялась за это».

При этом совсем небольшой по объему текст Ли Ихань поднимает еще несколько важных проблем патриархального общества: это, с одной стороны, стигматизация жертв насилия и людей, страдающих психическими расстройствами (в романе показано, как главная героиня постепенно сходит с ума, не вынеся происходящего), а с другой — домашнее насилие, которому посвящена в романе история Ивэя и Ивэнь, за, казалось бы, идеальным фасадом которой скрываются практически ежедневные избиения. Так автобиографический «Райский сад» превращается в рассказанную на несколько голосов остросоциальную историю (в тексте совсем не случайно упоминается Достоевский). И это еще один способ соположения документального и художественного в автофикшене.