Пусть говорят

• Михаил Зыгарь. Империя должна умереть. История русских революций в лицах. 1900–1917. — М.: Альпина Паблишер, 2017. — 909 с.

Уже «Вся кремлевская рать» Михаила Зыгаря стала доказательством того, что журналисту лучше не браться за историю страны: политическая позиция бывшего редактора телеканала «Дождь» бросалась в глаза на каждой странице, а количество домыслов и сплетен значительно превышало количество фактов. В 2017 из-под пера Зыгаря вышло новое произведение, и снова про Россию — «Империя должна умереть. История русских революций в лицах. 1900–1917». Читателю предлагается припасть к живительному источнику мемуаров, сплетен и насладиться их беспомощным анализом.  

Эту книгу можно даже назвать полезной — для тех, кто не знает или не помнит, что там случилось в 1905 году или почему большевики пришли к власти в 1917. Ленивому обывателю все описания этого периода из жизни страны, собранные под одной обложкой, могут даже заменить учебник. Получается популярная такая история России, с картинками (фотоколлажами героев) и даже с «клубничкой».

От профессиональной стилистики журналисту не избавиться: это пусть историки мучают читателя цифрами и сводками, а мы и подзаголовочек можем броский придумать, и в мемуарах покопаться, и в грязном белье. Зыгарь в данном случае не особенно отличается от редакторов ток-шоу «Пусть говорят» — «Империя должна умереть» написана вполне себе по канонам массовой прессы. Когда эти каноны применяются к описанию современной нам действительности — это, в общем, простительно, время не прошло, слухи еще живы, пускай. Но когда исторический анализ событий столетней давности ограничивается лишь подробным пересказом мемуарной литературы, то подзаголовок «История русских революций в лицах» естественно читается как «История русских революций в мемуарах». Про правдивость этого жанра давно все сказала Лидия Корнеевна Чуковская в своих «Записках об Анне Ахматовой». Сам Михаил Зыгарь не раз признается, что мемуары — зло, все равно их цитирует, тут же сетует, что мемуарист, скорее всего, наврал, но удержаться не может и пересказывает их. Этот пример замечательно характеризует уровень профессионализма автора, его логику и аргументацию: «К сожалению, многие из них врали (особенно в мемуарах), но большинство врали искренне, не сомневаясь в том, что говорят правду». Ну, раз они искренне, то почему бы не почитать искреннее вранье.

Зыгарь маниакально интересуется личной жизнью героев. Особенный пиетет почему-то вызывает гомосексуальный вопрос. Вряд ли он был определяющей проблемой русских революций, но журналист на протяжении всей книги зачем-то подробно описывает любовный треугольник Мережковского, Гиппиус и Философова. Он даже вплетает в историю русских революций тот факт, что «британские историки до сих пор спорят, пользовался ли Альберт Виктор услугами мальчиков-проституток». Любой профессиональный журналист вам скажет, что если и упоминать неких «британских историков», то с именами и конкретными трудами. А иначе — все это просто фейк и «клубничка» из бульварной прессы. И ладно бы подобные примеры встречались только пару раз, но автора несет и он не может обойтись без хотя бы беглого упоминания того, кто с кем спал. Чаще всего это никак не связано со смыслом описываемого и смотрится нелепо. Так ли важно при рассказе о том, как большевики в 1917 рванули в Россию, сообщить, что Ленин ехал с Крупской и «своей любовницей Инессой Арманд», а Зиновьев сразу с двумя женами, бывшей и нынешней? Что даст для понимания истории русской революции перечисление имен всех этих замечательных женщин? Знание того, что Ленин и Каменев были любвеобильными товарищами?..

Кстати, про Ленина. Недавно «Большая книга» назвала лучшим произведением 2017 года его биографию, написанную Львом Данилкиным, и это — очередное доказательство некомпетентности Зыгаря. Он всего лишь повторяет сплетни про «любовницу», про «завещание» — в то время, как Данилкин скрупулезно, дотошно и деликатно развенчивает все эти и подобные им мифы. Но Зыгарь такой цели не ставит. В предисловии он, правда, сам себя хвалит: «Мне потребовалось много труда, чтобы очистить картинку от предубеждений, наслоений, стереотипов, которые оставили за собой десятки профессиональных историков». Но после — видно, как «картинка» только больше  обрастает такими наслоениями и предубеждениями.

Предисловие вообще обещает многое. Автор справедливо сетует, что наша история зациклена на биографиях вождей и за ней «не видно общества».

Что хотели люди? Чего боялись? Что они делали и планировали? Все это для меня важнее, чем решения обитателей Царского Села или Кремля. Эта книга — попытка написать биографию российского общества.

Слова — золотые, цель — благородная, да только Михаил Зыгарь ничего не делает, чтобы узнать, что хотели и чего боялись люди. Он уже вторую свою книгу посвящает вип-персонам, властной и интеллектуальной тусовке. Вполне возможно, что для Зыгаря Мережковский, Дягилев или Юсуповы — и есть то самое общество. Перед нами образец родовой травмы отечественной журналистики — когда публицисты и редакторы сами себя начинают относить к элите и занимаются только обслуживанием элиты, — обожая ее или ненавидя — без разницы.

Михаил Зыгарь, как и в первом своем произведении, по-репортерски лихо обходится с фактами и забывает упомянуть, откуда он узнал детали и подробности встречи тех или иных своих героев. Иногда кавычки снимаются и перед нами оказывается уж совсем вольный пересказ, в котором ничему нельзя доверять. Была ли такая оценка в мемуарах (что мешало делать прямые отсылки к источникам?), не приукрасил ли автор, не насочинял ли? Порой «Империя должна умереть» напоминает любовный роман — уж больно мелодраматичны некоторые диалоги и подробности.

Дягилев и Нижинский все время ссорятся, Нижинский начинает изменять ему с женщинами, они часто устраивают сцены на публике. Дневник, который Нижинский вел значительно позже, когда у него уже началось тяжелое психическое заболевание, подробно рассказывает об их расставании. Он с омерзением описывает крашеные седые волосы и искусственные передние зубы Дягилева, сравнивая его со старухой. Они спят в разных комнатах, Нижинский запирает комнату на ключ и убегает к проституткам. Дягилев приказывает слуге следить за Нижинским…

Самое отталкивающее в труде Зыгаря – отсылки к современности. Чаще всего они притянуты за уши. Российских интеллектуалов, возмущенных расстрелом рабочих 9 января 1905 года, журналист без запинки именует «креативным классом». Петр Струве напомнит ему Чубайса: «Примерно так же через сто лет за все ошибки российского либерализма будет отвечать тоже рыжеволосый Анатолий Чубайс». И в таких сравнениях цвет волос оказывается важнее сути.

Бросается в глаза, что сегодняшнюю политическую повестку дня автор знает куда лучше, да и интереснее ему именно наше время. Но про это он уже все сказал в первой книге, а тут как раз грянул юбилей революции — может быть, получится сравнить две эпохи… Видимо, концепция книги так понравилась Михаилу Зыгарю, что после написания он либо не понял, что гипотеза о сходстве современности и начала XX века не подтверждается, либо не захотел понять. Складывается ощущение, что новоявленный историк был бы не прочь увидеть больше аналогий между первыми семнадцатилетиями двух веков — ему, как и многим в либеральной тусовке, в каждом дне видится грядущее обновление или революция. Однако книгой этой Зыгарь только доказывает две вещи. Во-первых, что революция — страшное дело и трагедия. Во-вторых, сегодняшняя Россия, как бы этого ни хотели некоторые читатели этой книги, не трещит по швам и власть чувствует себя уверено, в отличие от Николая II и его правительства.

Михаил Зыгарь проводит прямые параллели между той властью и нынешней, считая, что обе они «поворачивают развитие страны вспять, усиливая опору на традиционные ценности, православие и армию». Из этого сравнения журналист делает нехитрый вывод, что «империя неуклонно движется к катастрофе и ничто не может ее спасти». И он, очевидно, имеет в виду не только империю Романовых, но и современную Россию. «Империя должна умереть», — провозглашает автор, будто бы напрочь забыв, что ее давно уже нет. Остается только вздохнуть и ждать печального конца — ведь так автор прописал.