Рамки для гения

• Павел Басинский. Лев Толстой — свободный человек. — М.: Молодая гвардия, 2016. — 416 с.

Павел Басинский известен как автор нескольких книг о Льве Толстом и его окружении («Лев Толстой: Бегство из рая», «Святой против Льва. Иоанн Кронштадтский и Лев Толстой: История одной вражды», «Лев в тени Льва»). Последняя — «Лев Толстой — свободный человек», в отличие от предыдущих, обращается уже не к отдельному периоду жизни писателя или же конкретному вопросу его творчестваи философии. Это попытка создать полное жизнеописание гения русской литературы XIX века, насколько это возможно в ограниченном объеме книги.

Басинский прослеживает жизнь писателя, начиная с истории его рода и заканчивая смертью, описывает детство, потерю родителей, годы становления Толстого как личности, службу на Кавказе и в Крыму, обращается к его любовным историям, к «семейному проекту», жизни в Ясной поляне, истории его религиозных исканий, отречения от церкви, собственности и, наконец, ухода из дома в 1910 году.

Существует не одно жизнеописание Л.Н. Толстого, и поэтому встает вопрос: что отличает работу Басинского в ряду других? Автор создает будто бы популярную биографию Толстого, обращаясь к основным событиям его жизни, уже знакомым читателям, сколько-нибудь интересовавшимся судьбой писателя. Однако одновременно с описанием общеизвестных мест, которые словно адресованы людям, далеким от мира частной жизни писателя, Басинский рассказывает о специфике перевода Толстым Евангелия, об особенностях масонства его друга Черткова. Эти главы занимают значительное место в объеме книги, что вызывает вопрос о том, кто все-таки является ее адресатом: массовый или подготовленный читатель. Есть опасения, что после прочтения в недоумении останется как первый, так и второй.

Главный метод Басинского в создании биографических книг — это обращение к воспоминаниям современников, к переписке, биографическим свидетельствам и активное их цитирование. Целыми абзацами. И с одной стороны, рождается впечатление причастности: читатель словно знакомится с рассказом из первых рук. С другой стороны, это ощущение может быть ложным, потому что авторская методология работы с материалом вызывает большие сомнения. П. Басинский приводит цитаты, как правило, без указания на год и жизненные обстоятельства. Но иногда обращение к воспоминаниям требует развернутого комментария о том, каков был контекст определенного высказывания, какие отношения связывали Толстого и его собеседника, причем не вообще, а в конкретный момент времени. Так, например, известно, что дочери Толстого оценивали воспоминания своей матери Софьи Андреевны как «неправду», сокрушались о том, что именно им, созданным в пику воспоминаниям отца, «поверят». И как раз им часто «верит» Басинский. Кроме того, в методе, избранном автором, отсутствует ценностная иерархия воспоминаний. В один ряд встают и высказывания армейских сослуживцев, имевших краткое знакомство с Толстым, и воспоминания друзей, сопровождавших его на протяжении многих лет. Получается некий калейдоскоп высказываний, суждений, которые связываются между собой единственно по желанию Басинского.

Еще одним следствием этого подхода является утрата голоса самого Толстого. Он словно оказывается пассивным наблюдателем собственной жизни и смотрит на нее даже не своими, а чужими глазами. В первой половине книги Басинский представляет Толстого как подражателя, копирующего людей, которые оказываются рядом; как человека, следующего по течению жизни и не совершающего самостоятельных поступков:

Равнодушен к нему был и Дмитрий [брат Л.Н. Толстого]. Митя с детства был серьезен. «И я тоже хотел в этом подражать ему», — признается Толстой. В раннем возрасте Дмитрий, может быть, под влиянием тетушки Ергольской, стал очень религиозным. «Религиозные стремления, естественно, направили его на церковную жизнь. И он предался ей, как он все делал, до конца. Он стал есть постное, ходить на все церковные службы и еще строже стал относиться к себе». То же случится с самим Толстым в конце семидесятых годов, в начале «духовного переворота». Он тоже станет есть постное и ходить на все церковные службы, пока не разочаруется в Церкви. Выходит, что и здесь Лева вроде бы подражал Мите. Даже знаменитое толстовское «опрощение» придумал не он, а Митя. «Он не танцевал и не хотел этому учиться, студентом не ездил в свет, носил один студенческий сюртук с узким галстуком...».

Басинский лишает раннего Толстого рефлексии. Упрощает и сводит к случайности внешних обстоятельств и его уход из университета, и отъезд на Кавказ:

Во всем, что не касалось внутреннего мира, он был абсолютным фаталистом. Легко менял внешние условия жизни, отдаваясь на волю случая. Легко бросил университет, легко оставил хозяйство и легко отказался от светской жизни ради суровой службы на Кавказе.

Но это события не произошли сами собой: согласно другим источникам, это был выбор Толстого, достаточно драматический и обусловленный не только внешними, но и внутренними мотивами.

Лишены внутреннего развития, многогранности и многие современники писателя, которых описывает Басинский. Разумеется, многие герои Толстого имеют реальных прототипов. Однако в первой половине книги возникает ощущение, что автор не ставит перед собой цель воссоздать атмосферу эпохи, чтобы услышать ее голос. Кажется, что Басинскийвыстраивает галерею портретов людей, которые появились в жизни писателя только для того, чтобы позже стать героями его произведений.

После прочтения книги Басинского появляется желание обратиться непосредственно к воспоминаниям Толстого, прочитать и его философские труды, и переписку с издателями, разобраться в дневниках его детей и близких. Но от объема материала начинает голова идти кругом — получается, чтобы хотя бы как-то вместить всю полноту и сложность жизни Толстого в одну книгу, нельзя не избежать упрощения смыслов и сужения горизонта событий. Выбор — погружаться ли в полотно жизни и творчества Толстого целиком или обойтись той фрагментарной действительностью, что сообразно своим интенциям выбрал Басинский, — остается за читателем.