Кристиан Гайи. Би-боп

• Кристиан Гайи. Би-боп / пер. с фр. В. Кислова, В. Лапицкого. — СПб.: Polyandria NoAge, 2022. — 319 с.

Кристиан Гайи — французский писатель. В юности он увлекался джазом и психоанализом, а затем обратился к литературе. Для своей прозы автор часто выбирает темы одиночества, ностальгии и невозможной любви, и многим его рассказам свойственны неожиданные сюжетные повороты, абсурдность и легкость повествования.

«Лейтмотивом и движущей силой многих его текстов оказывается музыка, которую персонажи сочиняют, играют, обсуждают или просто слушают». В сборник «Би-боп» вошли наиболее «музыкальные» тексты Гайи. Как считает переводчик книги Валерий Кислов, это выражается не только сюжетно, но и стилистически: «Проза выстраивается как музыкальная композиция со своими репризами и вариациями и легко — достаточно двух-трех рефренов — превращается в поэзию».

Книгу можно приобрести на сайте издательства.

 

3

 

 

ДЖАЗ В МОНАСТЫРЕ
Каждое воскресенье.
С 15.00 до 19.00.
БАЗИЛЬ ПРЕМИНИ, альт-саксофон.
ЖОРЖ ВАЛЬМОН, труба.
ЖЕРАР НАССУА, контрабас.
ПАТРИК ГРЕСС, фортепиано.
КЛОД ЛАКЛО, ударные.

 

 

3.1

От основания до вершины, гора — это сначала один вираж, затем другие, долгая серия виражей, скандируемая участками с открытым небом, видами на долину, лесами с зелеными елями и, наконец, в заключение вираж. Мы уже на вершине? спрашивает Жанна. Не совсем, отвечает Поль, но монастырь хотелось бы увидеть.

По поводу монастыря. Да, это все-таки монастырь. Ну да, монастырь. Но, в общем, довольно уродливый, неказистый. Заурядное длинное сооружение — типовое вероломство, — построенное, предположительно, совсем недавно, переделанное как-то или замаскированное под что-то, это надо видеть, обезображенное в протестантском духе. Отсюда разочарование Поля. Относительное. Но все же. Да еще все эти виражи с каким-то бельгийцем на хвосте, который подталкивал Поля к явной неосторожности. Не гони, говорит Жанна.

Номер бельгийский. Японская машина с бельгийским номером. Бельгийцы как американцы, они все делают как американцы, вот и перешли на японские машины. Моя is fantastic, сказал бы этот бельгиец Полю, если бы ехал впереди него. Этот бельгиец меня поджимает, говорит Поль. Не обращай на него внимания, говорит Жанна.

Бельгиец остановился на полпути в палаточном лагере, посреди которого был водружен бельгийский флаг. Поль заметил бельгийский флаг, сказал себе: Хм, бельгийский флаг, затем: Ну и прекрасно, теперь бельгиец от меня отстанет. Поль предположил, что бельгиец едет в свой лагерь. И был прав. Бельгиец и в самом деле отпустил его, свернув довольно резко, чтобы развернуться и задом съехать на поляну, посреди которой был разбит палаточный лагерь.

Отсюда разочарование Поля. Относительное. Относительно чего? Представления, которое обычно складывается о монастыре. Обычно как о чем-то пустом. Да, именно так. А этот наполнен. Вот что меня смущает, думает Поль. Нельзя осмотреть. Это мешает ему думать. Или, скорее, заставляет думать. О чем? Секундочку. О людях, которые в нем. Вот. Незримое присутствие этих людей. Он предполагает, что это мужчины. Назовем их мужчинами. А как еще их назвать? Женщины. Ведь, в общем, возможно, что это женщины. Или и те, и другие, немного и тех, и других, чтобы жизнь продолжалась. Это напоминает ему. Нет, не напоминает, ведь он никогда раньше об этом не думал. Позволяет ему отметить. Или, скорее, заметить, что он в двух шагах от того, чтобы подумать, или на волосок от. Вот-вот. Осторожно, говорит Жанна, ты сейчас свалишься.

Поль, размышляя об архитектурной красоте в соотнесенности с духом или душой людей, которые ею окружены говорил себе, по сути, самое важное, был близок к тому, чтобы заключить, что, по сути, самое важное, чуть съехал к краю, к обрыву, к пропасти. Он смотрел на площадку чуть ниже, три цветные палатки, три маленькие палатки, три миленькие палатки, две синие, одна красная, этакий бивуак на высокогорье. Красивое место для лагеря, произносит он, пытаясь проявить восторженность от панорамного вида. У этих место получше, чем у бельгийцев внизу, говорит он так, будто это его хоть капельку занимает. Ирония, не иначе. Жанна, уже привыкнув, не отвечает.

Ты видел афишу? спрашивает она. Какую афишу? Там, отвечает она, на стенде. История стенда. История там, на стенде. Стенд подает историю, повествует, излагает, вкратце, факты, обстоятельства, посещения этого места великими, все начинается в веке тринадцатом. Поль понимает улыбку Жанны. Жанна улыбается, думая, будто Поль. И ведь она права. Поль подходит, читает афишу, прикрепленную кнопками к стенду.

Курьезная фамилия у альтиста, произносит он, ты не находишь? Как глагол в повелительном наклонении. Не поняла, говорит Жанна. Поль вздыхает, заранее, про себя, торжествуя: Не премини достать из своей жуткой сумки зажигалку, которая мне нужна, дабы закурить сигарету, которой ты же меня и одаришь. Достань сам, изрекает Жанна.

Поль роется в сумке Жанны. Поль обожает копаться в женском хаосе. Ковыряться в кавардаке, например, у Жанны, где уже нет секретов, но остается таинственность. Он достает зажигалку и сигареты, предлагает одну Жанне, дает ей прикурить, смотрит, как она курит, закуривает сам и говорит: Обожаю курящих женщин, на тебе я женился, потому что ты курила. А я за тебя вышла, потому что ты играл на саксофоне.

Об этом несколько слов. Они познакомились в клубе. Поль играл в квартете на теноре, играл потрясающе. Жанна пришла туда со своей сестрой. Обе сходили с ума от джаза. Ее сестра вышла замуж за ударника.

Пойду осмотрю, говорит Поль, ты пойдешь? Жанна не решается. Иди один, говорит она, я лучше здесь подожду, посижу в машине.

Поль, ступая по гравию на аллеях, проходя вдоль лужаек и клумб с фиалками, видит идущую навстречу монахиню, в первый миг думает увильнуть, останавливается, приветствует, готовится заговорить, не знает, как говорить, как приветствовать, вспоминает о фильме, нет, не «Головокружение», хотя и там, вспоминает того великого гангстера, возможно, это был Роберт Райан или, скорее, Роберт Мит- чем? затем слышит, как тот вместо него говорит: Здравствуйте, сестра, скажите, сестра, это, наверное, недоразумение, здесь у вас нет джаз-клуба? нет, здесь у вас, наверное, нет джаз-клуба.

Есть, есть, отвечает монахиня. Ее бледное лицо вызывает у Поля жалость. Она не загримирована, как в Голливуде. У голливудских монахинь всегда вид буржуазных неверных супруг, спешащих напялить платье. Они соглашаются наскоро сняться в роли, но никак не желают снять грим. Или же зрители, их поклонники, не желают видеть их без макияжа. Да, наверное, именно так. Впрочем, плевать. Какое мне дело? В конце концов, они имеют право желать понравиться Господу Богу. Кому? Никому, спи уже.

По воскресеньям мы предоставляем крипту молодежи, рассказывает она, это создает оживление. Поль ждет, что последует «культурной жизни», но монахиня не добавляет «культурной жизни». Крипту? спрашивает он. Идите по стрелке. Осторожно, там ступенька.

Поль не оступается — хотя бы на этот раз, — спускается по ступенькам, находит крипту, прохладу, свет, запах, тишину, в глубине пол с настилом из грубой шерсти; на настиле ударная установка, пианино, контрабас, приставленный к пианино, но больше всего, помимо стертых на две трети фресок, его умиляет скульптура, на свету, под витражным окном, меньше статуи в человеческий рост, крупнее статуэтки, ни девица, ни муж, нечто среднее между эфебом и воином, юнец, едва отнятый от груди, молокосос, что пьет кровь сами знаете кого или мечтает упиваться ею, с таким видом, будто уже хлестал ее запросто, и ради этого готовый нас искромсать на куски, короче, рыцарь, и коль ненароком вы возразите ему, мол, нет, все это, парень, сущие небылицы, короче, рыцарь на пьедестале с гравированным словом «признание».

Для человека такого, как Поль, это уже чересчур. Для него джаз мертв, с признанием полный провал, и он знает куда: тишина, на лице рыцаря свет, в лице рыцаря нежность.

Я хочу увидеть вершину, говорит Жанна. Дай мне сигарету, просит Поль. Жанна достает и себе. Им немного стыдно курить на такой высоте. Им все же сумели привить чувство стыда. Но удовольствие сильнее. Стыд не предусматривал удовольствия от курения вдвоем. В одиночку еще можно дать себя подмять. Вдвоем уже можно сопротивляться. Я не против, соглашается Поль, но здесь дорога заканчивается. Дальше надо идти пешком. Меня это не пугает, говорит Жанна, а тебя?

У Жанны неподходящая обувь, сандалии, у Поля тоже. Единственный доступный путь — этакая лощина, что круто уходит вверх, щетинясь корнями. Жанна карабкается первой, поскальзывается, съезжает обратно вниз, Поль подсаживает ее за ягодицы. Подсаживая, об этом думает. Он хотел бы больше не подсаживать, больше не думать. Но опять подсаживает. И уже не может об этом не думать.

Уф, остановка, говорит Жанна, полуобернувшись, платье задрано до бедер, ноги расставлены, согнутая в колене правая нога выше, прямая левая нога ниже, упираясь, — ну — руки в боки, запыхавшись, но так, что. Поль никогда ни у кого не видел такой одышки. Жанна не может отдышаться. Поль тоже. Страшно видеть друг друга задыхающимися. Сразу думаешь обо всех тех, кто. Задохнуться, глядя друг на друга. Искать воздух в другом. Он смотрит, как она ищет воздух в нем. Он ищет воздух в ней.

Вершина плоская, с краев поросшая низкими деревцами. Ничего не видно. Они здесь, и ничего не видно. Специально пришли сюда, чтобы увидеть, и ничего не видно. Тут позавидуешь тому, кто видит, позавидуешь, а потом и скажешь, нет-нет, они не говорят ничего и начинают искать.

Наконец в конце тропинки, идущей вдоль гребня, находят выход. От недавно спиленных елей земля мечена пнями, ноги проваливаются в опилки. Они выбирают пень достаточно широкий, чтобы усесться вдвоем. Садятся, отдыхают, созерцают пейзаж. Надо сказать, что пейзаж. Жанна улыбается, словно говоря, я была права, разве я была не права?

Они возвышаются над. Нет, это долина, пред ними, возвышена, вся в дымке, но дымка такая легкая, что они различают в озере очень яркие отблески солнца.

Без четверти восемь. Здесь хорошо.

Нет, Поль не может чувствовать себя хорошо так долго, его опять занимает мысль. Жанна сидит рядом с ним в своем сильно декольтированном платьице в цветочек. Вечернее солнце золотит ее лицо. Она не отрывает глаз от пейзажа. Он смотрит, как она смотрит на пейзаж. Он ревнует к пейзажу. Ему хотелось бы, чтобы она немного смотрела и на него. Он кладет руку на колено Жанны и позволяет своей ладони скользнуть вверх по бедру. Жанна аккуратно берет руку Поля и отводит ее. Она встает первой.

Поль идет за ней по тропинке. Из-за ее или его жеста, из-за ее жеста в ответ на его жест ему хочется сбросить ее или себя или себя вместе с ней. Покончить с этим, пока это все не кончится вместе с ним. В общем, чушь. Тут, из-за этой чуши, он спотыкается о камень, кусок скалы, выходящий на поверхность. Останавливается, смотрит, склоняется, опускается на колени, зовет Жанну: Иди сюда, посмотри. Жанна возвращается, продолжая думать о том, о чем она думала, возможно, о том же самом, о чем думал и он, как знать. Никто, ни Поль, ни кто-то еще, никогда не узнает, о чем думала Жанна. Она тоже наклоняется. Ее декольте зияет. К счастью, Поль смотрит совсем не туда. Он смотрит на камень. На камне высечены чье-то имя, фамилия, дата. Вроде бы ничего особенного, но Поль. Дата старая: 1951 год. Поль растроган. Жанна нет. Хотя, в общем-то, тоже растрогана, но лишь из-за растроганности Поля. Женщин трогает, когда мужчин трогают подобные пустяки.

На обратном пути через ущелье Поль, управляя машиной, опять спрашивает себя, почему тот тип в 1951 году испытал потребность, поскольку потребность испытывают. Он нагоняет двух велосипедистов. Трековики спускаются по склону на всей скорости. Он обгоняет первого. Хочет обогнать второго. Пробует. Не получается. Тот едет слишком быстро. И на дороге много виражей. Поль тащится за ним. Следом. И наблюдает. И чем дальше, тем больше боится. Он говорит об этом Жанне, Жанна принимает его страх на себя, реагирует, возвращает ему его страх, спрашивает, чего именно он боится, удерживается, чтобы не добавить: Ну, а еще ты боишься чего? Я боюсь за него, говорит Поль, затем: Понимаешь, если я и дальше буду висеть у него на хвосте, он подумает, что я его поджимаю, подталкиваю, подгоняю, он начнет нервничать, потеряет контроль и может упасть. Так обгони его, говорит Жанна, или оставайся между ними.

Между двумя велосипедистами? я? говорит он себе, ехать затертым между велосипедистами? уж лучше сдохнуть.

Он прибавляет газу, обгоняет, затем как ни в чем не бывало, как бы говоря себе: Видишь, это совсем несложно, спрашивает себя, на чем он остановился, отвечает себе, подхватывает ход своей мысли по поводу камня с надписью, но поразмыслить не получается: вести машину или размышлять; приходится выбирать что-то одно, мысли приходят к нему, но не его — его? — его раздражает то, что приходится думать чужими мыслями, а иначе как думать? — уже сама мысль о собственной мысли вызывает у него улыбку, так уж лучше вообще не думать, он бросает это дело, довольствуется тем, что говорит себе глупости, так происходит всегда, когда ему не удается быть умным, то есть все время.

Чего ты смеешься? спрашивает Жанна. Ничего, отвечает Поль, я снова подумал о том типе и его камне, сейчас его уже наверняка нет в живых, а может, он умер тогда, в тот самый день, может, бросился в пропасть, может даже, толкнул кого-нибудь, как знать? Или просто захотел отметить свое пребывание на вершине, говорит Жанна. Не исключено, говорит Поль, но это не дает ответа на вопрос о знании. Ты меня утомил, говорит Жанна.

Дорожное молчание. По радио передают «Мисти», о нет. Только не «Мисти». Жанна любила «Мисти» когда-то. Поль тоже, но только с Жанной. А так нет. Эрролл Гарнер это да, это здорово, ну да ладно, проехали.

Скажи-ка мне, говорит Жанна. Что? спрашивает Поль. Мне хочется, чтобы в субботу мы устроили прогулку на кораблике. Прогулку на кораблике? Поль повторяет «прогулку на кораблике»: Прогулку на кораблике? Да, отвечает Жанна, надо же и нам тоже поплавать на этом кораблике. Почему «и нам тоже»? спрашивает Поль. Ладно, говорит он, но при одном условии. При каком? спрашивает Жанна. О, не пугайся, говорит Поль, после такого изнурительного дня я не предложу тебе заняться любовью сегодня вечером. Займемся любовью сегодня вечером, говорит Жанна, но при одном условии. При каком? спрашивает Поль. Я хочу, чтобы ты мне сказал, и на этот раз без уверток, какое условие ты ставишь для прогулки на кораблике, говорит Жанна, я тебя знаю. О, не пугайся, говорит Поль, я хочу только, чтобы мы снова приехали сюда в воскресенье, мне интересно узнать, что играет этот квинтет. Запросто, говорит Жанна.

Скажи-ка, произносит Поль, насчет того, чтобы сегодня вечером, ты серьезно?