Ишай Сарид. Монстр памяти

  • Ишай Сарид. Монстр памяти / пер. с иврита Г. Сегаль — М.: Синдбад, 2021. — 160 с.

Ишай Сарид — израильский писатель и публицист, ведет колонку в газете Haaretz. Автор шести романов-бестселлеров, за которые в разные годы был награжден премиями Gran Prix de Literature Policiere, SNCF Award, Maria Giorgetti International Award и Bernstein Prize. В своих произведениях писатель часто обращается к образам военных — будь то история армейского офицера, рассказ военного психолога или жизнь агента секретной службы.

В «Монстре памяти» Ишай Сарид не просто обращается к военной тематике, он довольно вызывающе поднимает тему Холокоста. Главный герой романа-исповеди — молодой историк из Мемориального комплекса Яд Вашем, командированный в Польшу. Там он проводит экскурсии для школьников, студентов и солдат в бывших лагерях смерти: Аушвиц, Треблинка, Собибор, Майданек. Ему казалось, что места, где массово уничтожались люди, должны быть вечным памятником невозможности насилия, но речи современных посетителей пугают гида…

***

Я решил воспользоваться поездкой в Израиль, чтобы встретиться с выжившими в Холокосте. Я искал выживших повсюду — в поездках их сильно недоставало. У меня был полученный от вас список наиболее подходящих кандидатов, и с согласия экскурсионного отдела я стал их обзванивать, чтобы назначить встречу. Один из них, как оказалось, скончался. Детский голос сообщил мне, что дедушка умер. Мальчику достался его смартфон. Я попросил прощения за беспокойство. Из всех остальных мне удалось без проволочек договориться только с одним человеком, жителем Тель-Авива. По телефону голос его звучал бодро, и он был готов пообщаться. Мне открыл дверь загорелый спортивный старик, хорошо одетый, у его ног вертелась крохотная собачонка. Здорово! Я преисполнился радужных надежд. Ухоженная женщина вышла к нам, вежливо поздоровалась и тут же исчезла в одной из комнат. Квартира была приятная, солнечная. В ожидании рассказа я сел напротив старика.

— Значит, вы из Яд Вашем, — сказал он.

— Совершенно верно, — подтвердил я.

— Забавно, что мы снова так вот встречаемся, — сказал старик. В его речи слышался намек на европейский акцент.

— Не уверен, что мы встречались, — сказал я.

— Я встречался не с вами, а с вашим предшественником, — сказал он. — Больше пятидесяти лет назад. Тогда я был еще молодой. После встречи с ним и нескольких других неприятных событий я и уехал из страны. Вернулся сюда всего несколько месяцев назад. Я снова женился, и жена захотела жить в Израиле. Думаю, сейчас вы мне уже не причините боли. Поэтому я и согласился поговорить. Мне очень захотелось снова с вами встретиться.

«С чего бы нам причинять ему боль?» — подумал я, все еще надеясь на рассказ. Я представился и начал объяснять цель своего визита. Старик жестом показал, что, мол, ни к чему — в манере человека, привыкшего приказывать. Его здоровый моложавый вид оказался обманчив — взгляд у моего собеседника был полон застарелой злобы.

— Я прекрасно жил здесь, в Израиле. У меня родилось двое детей. Мне удалось забыть то, что произошло там. А потом люди указали на меня на улице — я зашел в кафе пообедать, и они сказали, что я капо. Что я преступник. За меня взялась полиция, пошли допросы. А вы полиции помогли. Люди прослышали об этом. Вы напечатали это в газете. Мне пришлось покинуть страну. Из-за вас я целую вечность прожил в изгнании. Думал, сегодня вы придете и извинитесь, но никакого раскаяния я на вашем лице не вижу.

Я сказал, что звучит все это чрезвычайно прискорбно, но факты мне не известны.

— Факты в том, — вскипел он, — что мне было двадцать лет, и меня послали копать туннели в Гросс-Розен. Мы рыли землю руками. Меня назначили ответственным за барак, потому что я был сильным и не сломался. Вокруг люди мерли как мухи. Месяц-два в туннеле — и привет. Но в нашем бараке дела шли немного лучше, потому что была дисциплина, мы много работали, и еды удавалось получать больше. Лишняя четвертушка картофелины в день могла спасти человека. Мы заступали на смену до рассвета, стояли на перекличке прямо и не давали им повода нас бить, хотя иногда и это случалось. Было несколько лентяев — они не желали вставать по утрам, не желали работать, создавали разные проблемы, подставляли нас всех. А я только и старался тянуть время, доставать хоть какую-то добавку к пайкам, держаться худо-бедно, пока все не закончится. Я, знаете ли, и сам там не прохлаждался. Всю мою семью убили. Когда нас освободили, я весил тридцать пять кило — половина того, сколько я вешу сегодня. Но я держался. Тех, кто нарушал дисциплину и подвергал опасности нас всех, мне приходилось сурово наказывать. И бить. И еды давать меньше. Это была не Швейцария, господин хороший, это был ад. Уж простите, что не сгинул, потому что был сильным. Благодаря своей силе я и смог потом вернуться к нормальной жизни, есть, спать с женщинами, ходить в кино, зарабатывать деньги. Смог делать все, что делают свободные люди. А эти подошли ко мне на улице и ткнули в меня пальцем. А вы доложили полиции, что я был негодяй, капо, что я сотрудничал с немцами. Вы мне скажите, был хоть один еврей, который не сотрудничал? Юденраты?1 Стукачи? Зондеры? Они не сотрудничали с немцами? Почему с ними вы ничего не делаете? Я всего лишь взял на себя ответственность. Мог бы заботиться только о себе и о собственном брюхе — а знаете, скольких людей я спас? Дрожащей рукой он налил себе стакан воды. Из соседней комнаты вышла жена.

«Интересно было бы посмотреть на его личное дело», — подумалось мне. Я должен был что-то ему сказать, проявить человечность.

— Сегодня мы смотрим на это по-другому… — начал я и не смог продолжать. В его глазах была мольба. Он ожидал от меня прощения, но это было не в моей власти. Я не знал фактов. Возможно, с ним поступили несправедливо, а может, и нет.

— Вы не согласитесь рассказать старшеклассникам свою историю? — спросил я.

Он покачал головой. Силы его иссякли, в глазах стояли слезы. Маска молодости спала с лица.

— Вы жестокий человек, — сказала мне его жена и указала жестом на дверь.

 

Вечером Руфь поговорила с сыном, и тот сказал, что с тех пор, как я сходил с ним в сад, его больше не бьют, но никто с ним не играет. Я подумал о могучем человеке, которого встретил утром, о том, как он выжил благодаря своей силе, и об Идо, не способном ответить ударом на удар.

Идо попросил, чтобы я и завтра снова отвез его в сад, чтобы побыл там с ним. Я объяснил, что мне нужно вернуться на работу за границу, что меня там ждут люди.

— Что ты делаешь на работе, папа? — спросил Идо.

— Он рассказывает людям о том, что случилось, — помогла мне Руфь.

— А что случилось? — Идо тревожно взглянул на меня.

— Было одно чудовище, которое убивало людей, — сказал я.

— И ты с ним сражаешься? — в восторге спросил сын.

— Оно уже мертво, — попытался объяснить я. — Оно теперь — просто память.

 

После этой встречи мне пришла в голову идея подготовить общую базу данных по капо. Я даже написал вам по этому поводу письмо. Сидя вечерами в гостиничном номере, я прикидывал, как будет выглядеть наш сетевой ресурс, и даже обдумывал иллюстрационный материал. Долгое время никто не решался свести воедино все имеющиеся сведения о капо — по малозначимым и иррациональным причинам, не представляющим интереса для историка. Я написал вам, что необходимо принять ряд принципиальных решений в вопросе, кого считать капо, — и не заниматься казуистикой. Капо есть капо. В целях предосторожности потребуется подтверждение из нескольких источников, и, если обнаружится нехватка доказательств, выжившего спасет презумпция невиновности.

«Для чего это нужно?» — написали вы мне.

Я ответил: «Для того, чтобы узнать правду, провести грань между черным и белым».

«В истории нет черного и белого», — отрезали вы.

Ваше суждение показалось мне опрометчивым, но я решил не перечить. Не хотел вас раздражать. Как оказалось, проявив сдержанность, я поступил мудро. Спустя несколько дней ко мне по вашей рекомендации обратился руководитель компьютерного отдела и попросил оказать помощь в разработке симулятора концлагеря. Он объяснил, что вам предложила сотрудничество компания, работающая в сфере виртуальной реальности, и, поскольку в Яд Вашем стараются искать подходы к молодому поколению, вы согласились.

— То есть это игра, — сказал я компьютерщику.

— Вы что? Никакая не игра, а симулятор, образовательный проект!

Вы попросили, чтобы я помог с кое-какими проблемами, возникшими в ходе разработки. Я обеспокоенно спросил, причитается ли мне за это хоть что-то, и вы ответили, что об оплате нужно договариваться непосредственно с этим стартапом. Я написал им из Польши, и стартаперы предложили долю процента от их акций. Сказали, что однажды акции могут здорово подняться в цене. Кажется, мне полагалось четверть процента. Я согласился. Даже похвастался Руфи, что вошел в долю с IT-компанией. Стартаперы оплатили мне билет на самолет, и в короткий перерыв между группами я побывал в их офисе, в какой-то новой деловой зоне на окраине Тель-Авива. Молодой парень показал, что они уже сделали. Пока что все было очень сырое. В виртуальном концлагере уже имелся транспарант с лозунгом «Труд освобождает», бараки и труба крематория. Парень извинился за недоделанную графику и заверил, что в итоге все будет выглядеть куда лучше. Это не был Аушвиц, это вообще не походило ни на один знакомый мне лагерь, и парень сказал, что именно потому им и нужна моя консультация. Компьютерщики хотели добиться максимального правдоподобия и аутентичности. Я просидел с ним несколько часов, разобрал все по косточкам: ворота, сторожевые башни, железнодорожные пути, цвет земли, очертания платформы, бревна, из которых построены бараки, то, как расходятся тропинки и как электричество подведено к заграждениям. Ляпов было полно. Спустя несколько недель парень прислал мне симулятор раздевалки и газовых камер. Я сделал множество замечаний. Нужно было исправить массу недочетов. Например, разработчики ошиблись с местом, откуда бросали банки с циклоном Б, не знали о лифте, перевозившем тела от входа в камеру к крематориям, прозевали этап проверки зубов и вообще не поняли, каким образом заполнялись печи. Ошибка на ошибке.

— Что вы предполагаете с этим делать? — спросил я, когда мы встретились.

Парень посмотрел на меня, будто не понимая, о чем речь.

— Мы сотрудничаем с Яд Вашем, — сказал он.

— Знаю, но что вы будете с этим делать? И где люди, где жертвы? — не сдавался я.

Парень сказал, что над этим они будут работать на следующем этапе, что цель — передать ощущения заключенного («жертвы» — поправил я), а также охранника («убийцы» — снова поправил я). Он попросил меня рассказать о том, что чувствовали заключенные и охранники (я уже понял, что нет смысла поправлять). Что я мог бы поведать об их психологии? От этого вопроса меня передернуло. Я ответил, что я эксперт по технологии истребления, а не по эмоциям.

— А-а, ясно, — сказал парень.

Я приезжал к компьютерщикам несколько раз, мне нравилось у них бывать. В офисе царила творческая атмосфера, ребята в футболках сидели перед большими мониторами, сновали туда-сюда, ели бананы, пили эспрессо из кофе-машины. Я видел, как один из них трудится над симулятором Колизея. Человека разодрал лев, и толпа взревела. Другой работал над игрой с захватом рабов в джунглях Африки — надо было сжечь деревню и разбросать сети, чтобы поймать мужчин и женщин детородного возраста. Я их раскусил.

— Это будет игра, — сказал я парню, ответственному за концлагерь.

Он наконец согласился:

— Ну, пусть так, называй как хочешь. Люди любят игры-ужастики.

Не знаю, что заставило его это признать.


1 Юденрат —  в годы Второй мировой войны административный орган еврейского самоуправления, в принудительном порядке учреждался в гетто.

Дата публикации:
Категория: Отрывки
Теги: ИзраильСиндбадХолокостИшай СаридМонстр памятиЯд Вашем
Подборки:
0
0
6202
Закрытый клуб «Прочтения»
Комментарии доступны только авторизованным пользователям,
войдите или зарегистрируйтесь