Саманта Швеблин. Дистанция спасения

• Саманта Швеблин. Дистанция спасения / пер. с исп. Н. Богомоловой. — М.: Издательство АСТ : CORPUS, 2018. — 160 с.

Саманта Швеблин — аргентинская писательница с немецкими корнями. Один из ее рассказов — «Человек без судьбы» — награжден Международной премией Хуана Рульфо за новеллистику (2012). «Дистанция спасения», как и все творчество Швеблин, продолжает лучшие традиции латиноамериканской литературы, где реальное мешается с фантастическим. Женщина вместе с дочерью приезжает отдохнуть — и обычная жизнь неожиданно оборачивается сном, рождающим чудовищ.

 

У меня по-прежнему сильно кружится голова, и мне не с первой попытки удается встать на ноги. Щиплет глаза, и я их без конца тру руками. Не знаю, как чувствует себя Нина. Она завязывает шнурки на своих кроссовках, хотя еще не умеет делать это как следует. Лицо у нее бледное, но она не плачет и ничего не говорит. Я стою рядом. Мне приходится держаться сначала за стенку, потом за овальное зеркало, потом за кухонную колонку. Ключи от машины лежат рядом с сумкой. Я очень медленно их поднимаю, стараясь делать это бесшумно. Чувствую руки Нины, она обнимает меня за ноги. Дверь открыта, и мы, пригнувшись, проходим между длинными пластмассовыми лентами, как будто выбираемся из холодной и глубокой пещеры на свет божий. Нина отрывается от меня, едва мы оказываемся на улице. Машина не заперта, и мы залезаем туда со стороны водительского кресла. Я сажусь, закрываю дверцу, включаю зажигание и проезжаю несколько метров задним ходом, пока не попадаю на покрытую щебенкой дорогу. Прежде чем повернуть, в последний раз гляжу в зеркало на дом твоей матери. На миг представляю себе, как она выходит в халате и, стоя в дверном проеме, делает мне какой-то непонятный знак. Но нет, все тихо и спокойно. Нина сама перелезает на заднее сиденье и застегивает ремень.

— Мамочка, я хочу пить, — говорит она и, как обычно, скрещивает ноги.

А я думаю, что да, конечно, только это нам с ней сейчас и нужно. Ведь мы с ней не пили уже много часов, а чтобы справиться с отравлением, просто необходимо очень много пить. В поселке мы купим несколько бутылок воды, думаю я. Мне тоже хочется пить. Таблетки от теплового удара остались лежать на кухонном столе, и я спрашиваю себя, не лучше ли было принять еще по одной, прежде чем пуститься в путь. Нина смотрит на меня, наморщив лоб.

— Нина, детка моя, ты хорошо себя чувствуешь?

Глаза у нее наполняются слезами, но я не повторяю своего вопроса. Мы с тобой очень сильные, Нина, это я повторяю уже себе, пока мы съезжаем со щебенки и наконец попадаем на асфальт. Значит, мы в поселке. Не знаю, который теперь час, но на улицах нет ни души. Где, интересно знать, покупают воду в таком месте, если здесь все как один спят? Я тру глаза.

Потому что ты плохо видишь.

Мне хочется поскорее умыться. Слишком много яркого света для столь раннего утра.

Дело вовсе не в свете, беда случилась с твоими глазами.

Мне как будто что-то мешает, как будто что-то попало в глаза. Блики на асфальте и на сточных трубах на бульваре. Я опускаю солнцезащитный козырек и достаю из бардачка темные очки. Каждое лишнее движение дается мне с большим трудом. Чтобы спастись от режущего света, я прикрываю веки, но ведь так невозможно вести машину. А еще тело, Давид. Ужасно зудит все тело, Давид. Это черви?

Кажется, будто это черви, крошечные червячки, которые расползлись по всему телу. Через несколько минут Нина останется в машине одна.

Нет, Давид, такого просто не может быть, да и что Нина станет делать в машине одна? Нет, ради бога, это уже сейчас, да? Да, сейчас. И я в последний раз вижу Нину. Там, впереди, что-то появилось на улице, что-то приближается к перекрестку. Я еду медленнее и еще ниже опускаю веки. Это трудно, Давид. Мне очень больно.

Это мы?

Что значит мы?

Это мы переходим улицу?

Какие-то люди. Я торможу и вижу их, да, они переходят улицу буквально в нескольких сантиметрах от моей машины. Зачем столько людей собралось вместе в такой час? Хотя тут много детей, вернее, тут почти одни только дети. Зачем им вздумалось переходить улицу в такой час?

Нас ведут в приемный покой. Там нас оставляют с утра пораньше. Если у кого выдался плохой день, того опять отправляют домой, но, как правило, мы не уходим отсюда до самого вечера.

На переходе с каждой стороны стоит по женщине, они следят, чтобы вы без риска перешли улицу.

Дома с нами справиться трудно, некоторые родители даже не представляют, как это делается.

На женщинах такие же фартуки, как и на медсестре из пункта скорой помощи.

Это тоже медсестры.

Дети здесь самого разного возраста. Мне трудно смотреть. Я наклоняюсь над рулем. Но ведь есть в поселке и здоровые дети?

Да, есть несколько.

Они ходят в школу?

Да. Но здесь дети редко рождаются нормальными.

— Мамочка? — спрашивает Нина.

Врачей у нас нет, вот женщина из зеленого дома и делает что может.

Глаза у меня слезятся, и я крепко прижимаю к ним ладони.

— Мамочка, а вон и та девочка, у которой голова большая-пребольшая.

Я на секунду приоткрываю глаза. Девочка из «Товаров для дома» неподвижно стоит перед нашей машиной и смотрит на нас.

Но я ее подталкиваю сзади.

Да, так оно и есть, ты ее подталкиваешь.

Ее вечно приходится подталкивать.

Как много детей.

Нас тридцать три, но число это не постоянное.

Какие странные дети. Они... Не знаю, все тело у меня горит. Дети с разного рода уродствами. У них нет ресниц, нет бровей, кожа красная, очень красная, а еще она покрыта струпьями. Но таких, как ты, мало.

А какой я, Аманда?

Не знаю, Давид. Может, более нормальный? Вот проходит последний. Теперь их догоняет и вторая женщина. Она, прежде чем присоединиться к остальным, бросает на меня быстрый взгляд. Я открываю дверцу машины. Все вокруг почему-то кажется мне очень белым. Я не перестаю тереть глаза, потому что ощущение по-прежнему такое, будто туда налетело сору.

Это похоже на червей.

Да. Была бы тут вода, я могла бы умыться. Я выхожу и стою, опершись на машину. Думаю об этих женщинах.

Это медсестры.

— Мамочка... — Теперь Нина плачет.

Наверное, если бы они дали мне хоть каплю воды... Но мне очень трудно думать, Давид. Мне так плохо и так хочется пить... Я чувствую смертельный ужас, и Нина не перестает звать меня, и я не могу хотя бы взглянуть на нее, да и вообще практически ничего больше не вижу. Вокруг все затянуто белым, и теперь уже я сама зову Нину. Ощупываю машину и пытаюсь вернуться назад.

— Нина, Нина, — говорю я.

Все вокруг такое белое. Руки Нины касаются моего лица, но я резко их отталкиваю.

— Нина, — говорю я. — Позвони в дверь любого дома. Позвони и скажи, чтобы они набрали номер нашего папы.

«Нина», — повторяю я снова и снова, много раз повторяю. Но где же Нина, где она сейчас, Давид? И как я могла все это время пробыть без Нины? Где она, Давид?

Карла пришла навестить тебя, как только узнала, что ты снова попала в пункт скорой помощи. Семь часов прошло с тех пор, как ты потеряла сознание, до прихода Карлы, и день с небольшим — после момента отравления. Карла считает, что все это как-то связано с детьми из приемной, а также с гибелью лошадей, собаки и уток, а также с ее сыном, который перестал быть ее сыном, но по-прежнему живет в их доме. Карла считает, что во всем виновата она, что в тот день, когда женщина в зеленом доме переселяла меня из одного тела в другое, она все-таки сдвинула что-то еще. Что-то маленькое и невидимое, но именно тогда все и начало рушиться.

А это правда?

Тут нет ее вины. Все гораздо хуже.

А Нина?

Карла сразу же пришла сюда и, как только увидела, в каком ты состоянии, что у тебя сильный жар, что в бреду ты вроде как разговариваешь со мной, поняла, что надо немедленно посоветоваться с женщиной из зеленого дома.

Да, правда, Карла сидит на кровати у меня в ногах и говорит, что посоветоваться с женщиной из зеленого дома — это лучшее, что мы можем предпринять. Только вот Карла хочет знать, согласна ли на это я. О чем она, Давид?

Ты ее видишь? Видишь сейчас, видишь опять?

Немного вижу, все вокруг по-прежнему затянуто белым, но глаза у меня больше не щиплет. Наверное, они что-то мне дали, чтобы не щипало? Я смутно вижу какие-то фигуры, узнаю Карлу, узнаю ее голос. Прошу позвонить моему мужу, и Карла чуть ли не бегом бежит ко мне. Она хватает меня за руки, спрашивает, как я себя чувствую.

— Позвони моему мужу, Карла.

Я ей говорю это, да, на самом деле говорю.

И она ему звонит. Ты несколько раз продиктовала ей номер, чтобы она записала, Карла наконец дозванивается и передает телефон тебе.

Да, это его голос, наконец-то я слышу его голос, но я начинаю так горько плакать, что он не может понять, в чем дело. Со мной все очень плохо, я это понимаю и говорю об этом мужу. Давид, у меня ведь не тепловой удар. Я никак не могу унять слезы и плачу так, что он кричит, велит успокоиться, объяснить человеческим языком, что тут у нас, в конце-то концов, происходит. Он спрашивает про Нину. Где же Нина, Давид?

И тогда Карла забирает у тебя телефон, очень мягко забирает, и пытается поговорить с твоим мужем. Она смущается, не знает, как лучше обрисовать ситуацию.

Она говорит, что я приболела, что в пункте скорой помощи сегодня, как назло, нет врачей, но за каким-то доктором уже послали. Потом она спрашивает моего мужа, приедет ли он. Он говорит, что приедет. Она говорит, что с Ниной все в порядке. Видишь, Давид, видишь, с Ниной все в порядке. Теперь Карла совсем рядом со мной. А где ты, Давид? Твоя мама знает, что ты тоже все время здесь?

Если бы она и узнала, это бы ее не удивило, она ведь в душе совершенно уверена, что за всем, что происходит, стою я. И что проклятье, которое обрушилось на наш поселок в последние десять лет, хотя никто не знает, с чем оно связано, сейчас коренится во мне.

Карла опять садится на кровать, теперь очень близко. Опять в воздухе проносится сладкий запах крема от солнца. Она приглаживает мои волосы, у нее ледяные пальцы, но мне это приятно. И еще звон ее браслетов. У меня сильный жар, Давид?

— Аманда, — говорит Карла.

Кажется, она плачет, что-то надламывается в ее голосе, когда она произносит мое имя. Потом Карла опять заводит речь о женщине из зеленого дома. Говорит, что времени у нас остается мало.

Она права.

— Надо сделать все побыстрее, — говорит Карла и опять хватает меня за руки, ее холодные руки сжимают мои, влажные от пота, она гладит мне запястья. — Скажи, что ты согласна, я должна получить твое согласие.

Насколько я понимаю, она собирается отвезти меня в зеленый дом.

— Я останусь в своем теле, Карла.

Не верю я в такие вещи — вот что мне хочется ей сказать. Но кажется, именно этого она так и не услышала.

— Аманда, сейчас речь не о тебе, я имею в виду Нину, — говорит Карла. — Как только мне сообщили, что тебя доставили сюда, я спросила про Нину, но никто не знал, где она. Мы с сеньором Хесером сели в его машину и поехали ее искать.