Иштван Орос. Шахматы на острове

• Иштван Орос. Шахматы на острове. Повесть о партии, повлиявшей на судьбы мира / Пер. с венг. В. Середы. — М.: Три квадрата, 2018. — 232 с.

Иштван Орос — известный венгерский художник и автор анимационных фильмов, дизайнер, плакатист, иллюстратор, театральный постановщик и кинорежиссер. Чем бы он ни занимался, все его произведения можно назвать «визуальными головоломками Ороса». Книга «Шахматы на острове» посвящена известной встрече Владимира Ленина и философа Александра Богданова на даче у Максима Горького на итальянском острове Капри весной 1908 года. Автор предлагает широкий и остроумный взгляд на события первой половины ХХ века, прослеживает судьбы людей, которые присутствуют на фотографиях, сделанных Юрием Желябужским во время исторической шахматной партии, и анализирует их передвижения во времени и пространстве до и после Октябрьской революции. В книге показано, как фотоснимки 1908 года в советское время от публикации к публикации претерпевали трансформацию: с помощью ретуши один за другим удалялись «нежелательные» персонажи. Эти манипуляции сопоставляются с движением и исчезновением фигур на шахматной доске.

 

7. На большой групповой фотографии их еще семеро — во всяком случае, если пока не считать затененной фигуры слева и торчащего справа колена. Если бы юный фотограф отнес свой штатив чуть дальше или снимал через широкоугольный объектив, то в кадр попали бы и они. Все присутствующие — постояльцы виллы. Все смахивают на благодушных дачников, и все же нельзя отделаться от ощущения, что это улыбчивое утро омрачено тенью какой-то тайны или неразрешимой загадки. Или это наш взгляд спустя столетие намеренно ищет тайны? С каким удовольствием мы оставили бы этот вопрос без внимания, ибо не скроем, что дальше последуют вещи весьма щекотливого свойства! Сейчас, век спустя после нашей истории, вглядываясь в эти лица, мы должны на ком-то остановиться, указав: «Это он!» В одном из своих многочисленных писем перед поездкой — в письме от 24 марта, точнее сказать, в постскриптуме к оному, Ленин, словно бы между прочим, замечает, что прилагает к письму информацию о находящемся среди них шпике¹. Но приложения нет. Да и было ли оно вообще? Царская тайная полиция, известная как Охрана (на официальном языке — охранное отделение, а на языке народных масс — охранка) имела в своем распоряжении огромную сеть агентов, которые работали не только в стране, но и во всех уголках Европы, следя за революционерами, внедряясь в их ряды, донося на них, разлагая и даже пытались вбивать между ними клинья. Разумеется, те, за кем эти агенты следили, старались и сами внедрять в среду агентуры своих людей, чтобы знать, кто за ними шпионит и кого нужно опасаться. То была классическая эпоха так называемых «двойных агентов», когда даже сами эти агенты, наверное, не всегда помнили, какая сторона их впервые завербовала и в чьей платежной ведомости они в последний раз расписывались. В сейфах секретных служб таились загадочного происхождения списки шпионов и небрежно составленные фотоальбомы, которые, как гласила молва, были столь ненадежными, что рано или поздно под подозрение попадали те, кого в этих списках не было. Примечательно, что одним из первых руководителей охранного отделения стал Сергей Зубатов, который, прежде чем заняться сыскными делами, отдал дань делу революции². «Не на той стороне» начал свою карьеру и Петр Рачковский, будущий глава зарубежной агентуры (позднее — даже вице-директор полицейского департамента), который в молодости, после ареста по подозрению в революционной деятельности, был завербован полицией в обмен на освобождение от судимости и тюремного наказания. У других биография складывалась иначе: из стукачей они становились революционерами, из провокаторов — террористами, как, к примеру, Сергей Дегаев, руководивший «Народной волей»; уже будучи агентом охранки, он «исправился» и организовал убийство своего куратора — по-товарищески доверявшего ему инспектора тайной полиции Георгия Судейкина. Похоже, профессиональные навыки, освоенные в одном лагере, вполне могли пригодиться в другом, и наоборот, опыт, почерпнутый в стане противника, мог быть интересен своим. Встречались среди завербованных и настоящие коробейники, предлагавшие информацию вразнос (и добро еще, если подлинную, а не липовую), продавая свои дурно пахнущие познания тому, кто больше заплатит. А еще попадались люди с «писательской жилкой», для которых наблюдение за средой было, так сказать, неотъемлемой частью профессии; эти формулировали свои донесения легко, с должным вниманием к стилю, не гнушаясь изобретательно приукрасить унылую прозу жизни, духовно обогатить ее своими возвышенными суждениями. Порою встречались среди агентов и гении (как упомянутый выше Дегаев)³, которые рассматривали шпионское задание как какое-нибудь квадратное уравнение и в зависимости от решения становились на ту или иную сторону. Иногда же составление донесения для агента было равносильно тяжелому, чуть ли не физическому труду, потому что все их эпистолярное творчество исчерпывалось написанием пары любовных записочек, содержание коих, к тому же, было почерпнуто из популярных в то время письмовников — сборников образцовых писем. Но больше всего, разумеется, было таких агентов, которые в лучшем случае могли диктовать донесения, будучи, подобно восьмидесяти процентам своих соотечественников, безграмотными, так что их сообщения на пути к бумаге претерпевали подчас весьма разительные изменения.

В канцеляриях тайной полиции в безумном количестве скапливались агентурные донесения, доклады с оценкой агентурных сведений и планы предполагаемых в связи с ними мероприятий, распоряжения о дополнительной проверке или уточнении полученных данных, протоколы, рапорты, служебные письма и представления, уведомления и запросы с грифами «секретно», «совершенно секретно», «экстренное», «лично в руки», а также рескрипты, отношения и ходатайства. На основе подробных протоколов составлялись краткие выжимки для информирования занятых начальников, которые, в свою очередь, составляли еще более краткие экспозе для еще более высоко сидящих, еще более всемогущих, всесильных и грозных начальников. Как говорят злые языки (а в каком аппарате их нет?), этой прорвы бумаги, случись смена режима, на десятилетия хватит для отапливания присутственных мест. Разумеется, неимоверная эта работа требовала неимоверных средств, и иногда целесообразнее было провалить агента, чем послать причитавшуюся ему сумму по почте. Но случалось, что деньги не доходили до адресата, даже если были отправлены. И возможно, в каких-то маленьких европейских странах еще сохранились богом забытые почтовые отделения, где на затянутых паутиной стеллажах пылятся пухлые конверты с надписью «Post restante». Адресат так и не решился забрать их или, может, уже был не в состоянии это сделать. В тех конвертах таятся рубли, марки, франки, кроны, форинты — конвертированные в дензнаки Иудины сребреники. Сейчас на них уже ничего не купишь, да и нумизматическая ценность их не особенно велика, хотя неуклонно растет. В необозримой документации охранки есть, наверное, немало пробелов, но можно не сомневаться, что в списках «объектов наблюдения» все гости Горького были на видном месте. Точно так же мы можем с большей или меньшей уверенностью полагать, что большинство агентов, выпестованных охранкой, уцелели и после 1917 года: ведь в секретном сотрудничестве как таковом «мы ничего зазорного не видим, мы это считаем своим долгом; ...не самый факт работы позорит; раз человек признает, что эта работа необходима в интересах революции, — он должен идти»⁴. Эти слова, принадлежащие главному обвинителю революционного трибунала товарищу Крыленко, мы процитировали только потому, что в этой книге нам придется еще обращаться к нему как человеку, возглавлявшему в свое время советскую шахматную организацию.

Среди агентов, работающих на обе стороны, самого высокого положения достиг Роман Малиновский, секретный осведомитель охранки, ставший членом ЦК и руководителем большевистской фракции в Думе, при этом — заметим себе хорошенько — от обвинений в стукачестве Малиновского упорно защищал не кто иной, как его друг и товарищ Ленин⁵. А когда, уже в 1918-м, провокаторство было неопровержимо доказано и Малиновский был арестован, он обронил на суде любопытное замечание: «Но ведь Ленин не мог не знать о моих отношениях с полицией». Он просил очной ставки, но добился только ускоренного рассмотрения дела и расстрела еще до того, как успел выложить подробности. Возможно, беда Малиновского была в том, что он слишком уверовал в основную закономерность всех политических трансформаций, а именно в то, что верхушечное явление, называем ли мы его революцией, перестройкой или сменой режима, не может разрушить лежащую в основании общества разумно уравновешенную и геометрически изысканную конструкцию агентурной сети. Но исключения, как мы знаем, только подтверждают правила. Кстати, справедливости ради мы должны признать, что бывали такие агенты, которые приносили партии больше пользы, нежели вреда. Благодаря их зажигательным речам и крамольным статьям, на которые властям приходилось, увы, закрывать глаза, у большевиков становилось все больше сторонников, и в сравнении с этим приростом количество тех, кого они выдавали, было и в самом деле ничтожно малым. Правда, этого Малиновского, чье имя в советские времена станет синонимом предательства, в данный момент на острове нет и он не имеет никакого отношения к Богданову (настоящей фамилией которого случайным образом тоже была Малиновский), тем не менее ленинская приписка о внедрившемся к ним шпионе могла показаться очень правдоподобной. Однако все обитатели виллы на Капри были личными друзьями Горького, близко знавшими друг друга людьми, к тому же принадлежавшими к высшему слою партийного руководства, иными словами, то, что можно было представить в теории, было совершенно непредставимо здесь, среди них, собравшихся на острове русских политических эмигрантов. Или можно, скорее, сказать: представить такое было трудно, но все же этого было достаточно, чтобы разжечь подозрительность, возбудить недоверие и заставить их присматриваться друг к другу.

Кстати, 1908 год был связан с именем другого печально известного персонажа — двойного агента Евно Азефа, секретного осведомителя полиции и видного вожака террористов. Именно в этот год достигает своего апогея и тут же заканчивается его шестнадцатилетняя головокружительная карьера⁶. Азеф — полная противоположность Малиновского. Внешне отталкивающий, с хамскими манерами, говоривший косноязычно и сбивчиво. Сильно потел, когда лгал, и по этой причине вечно вонял. Человек с жутким лицом мясника и блестящими золотыми зубами. В Италии всеобщее распространение к этому времени получило главное сочинение Ломброзо (стоит оно и на полке у Горького), в котором чуть ли не с каждой страницы на нас взирают мрачные рожи, смахивающие на Азефа⁷. Подняв физиогномику на уровень большой науки, итальянский профессор заявил в своей книге, что открыл тип «прирожденного преступника» — по сути, породу людей, которым в силу определенных физиологических причин написано на роду стать преступниками. На их примере якобы можно исследовать более ранние формы развития вида, ибо у них есть физические черты обезьян или еще более низкоорганизованных приматов: асимметричность лица, кривой рот, курносость, узкий лоб, маленькие глаза, сросшиеся брови, тяжелые выступающие вперед челюсти, редкая борода и густые, вихрами растущие волосы. Хотя русские и не в курсе последних открытий криминальной антропологии, они давненько уже подозревают Азефа, но боятся выступить против него. Боятся настолько, что в мае 1908 года запуганные товарищи по партии публично заявляют: как хотите, а наш Азеф агентом противника быть не может! Между тем как раз по милости Азефа на родине один за другим проваливаются лучшие партийцы, а вскоре провалы распространяются и на эмиграцию⁸. Хотя поначалу под арест попадают преимущественно эсеры, то есть члены конкурирующей революционной партии, подозрительность растет и в среде большевиков. Вновь и вновь Ленин прикидывает про себя все возможные варианты: кто в его партии может быть провокатором? Может быть, он уже заподозрил кого-то из обитателей виллы (почти всех из них он в душе презирал), но может статься и так, что Ленин просто блефует.

---

¹ Процитируем это место дословно, ибо в дальнейшем мы еще будем на него ссылаться: «P.S. Прилагаю важное сообщение о шпике у Вас».
² Зубатов, не став настоящим революционером, революционизировал деятельность «охранки». Он понял, что проще всего контролировать бунтовщиков, если Охрана сама будет создавать их ячейки. Правда, порой он перегибал палку, как это было с Генрихом Шаевичем, который организовал в 1903 году стачку в Одессе, вышедшую из-под контроля властей, или с попом Гапоном, спровоцировавшим революционную бурю 1905 года.
³ Сергей Дегаев, расправившись с завербовавшим его полицейским чином, сменил родину, имя и даже род занятий: в Соединенных Штатах он стал известным математиком — Александром Пеллом, которого избрало своим членом Американское математическое общество, а лучшим студентам университета Южной Дакоты до сих пор присваивается именная стипендия доктора Александра Пелла.
⁴ Н.В. Крыленко. За пять лет. 1918–1922 гг.: Обвинительные речи по наиболее крупным процессам, заслушанным в Московском и Верховном революционных трибуналах. — Цитирует А.И. Солженицын в «Архипелаге ГУЛАГ».
⁵ Роман Малиновский был обычным уголовником (осужденным за изнасилование и вооруженный грабеж) и, судя по выколотой на груди розе, означавшей на тюремном жаргоне «загубленную молодость», ступил на воровскую стезю достаточно рано. Во избежание длительного заключения он предпочел стать сексотом. Прекрасно зарекомендовал себя и в качестве осведомителя охранки (под кличкой «Портной»), и как партийный активист (наконец-то настоящий рабочий! — восторгался им Ленин). Обе стороны отзывались о нем в высшей степени положительно.
⁶ Евно Фишелевич (Евгений Филиппович) Азеф, будучи старейшим и самым высокооплачиваемым секретным агентом в Российском государстве, одновременно являлся ключевой фигурой партии социалистов-революционеров, членом ЦК и руководителем боевой организации эсеров. С его именем связано не менее 30 терактов, в том числе убийства министра внутренних дел В.К. Плеве и московского генерал-губернатора Великого князя Сергея Александровича. С поразительной ловкостью умел организовать не только теракты, но и собственное исчезновение в конце 1908 года, когда понял, что петля вокруг его шеи затягивается. Он стал мифической фигурой, поминаемой наряду с великим иллюзионистом и магом Гудини, освобождавшимся на глазах изумленных зрителей от любых оков. Периодически в разных местах от Берлина до Софии и от Новой Зеландии до Аргентины появлялись слухи, что там видели Азефа, но они никогда не подтверждались.
⁷ Чезаре Ломброзо. Человек преступный (L’uomo deliquente, 1876).
⁸ Провалы начались 7 февраля 1908 года в Санкт-Петербурге, когда была неожиданно схвачена группа террористов — так называемый летучий бевой отряд. На следующий день Дума официально признала существование терроризма в стране и объявила ему войну, а в марте министр внутренних дел уже обещал, что вскоре в российских тюрьмах будет аншлаг.