Евгений Анисимов. Письмо турецкому султану. Образы России глазами историка

В издательстве «Арка» выходит книга профессора, ведущего научного сотрудника Санкт-Петербургского Института истории РАН Евгения Анисимова «Письмо турецкому султану. Образы России глазами историка».

Острый взгляд знатока — известного ученого, педагога и блестящего рассказчика Евгения Викторовича Анисимова, автора множества книг — направлен на этот раз в сторону исторической живописи. Рассматривая как знаменитые, так и менее известные живописные полотна этого жанра: работы И. Репина, В. Сурикова, Н. Рериха, В. Перова, М. Авилова и других, автор погружает читателя в исторический контекст, вскрывает подоплеку событий отечественной истории. При этом он отнюдь не сталкивает историческую правду с художественной, а позволяет читателю увидеть, чем они отличаются и как создаются образы нашей исторической памяти. Автор так увлеченно и увлекательно рассказывает о деталях быта XVI века, костюмах XVIII, древнерусских «гостях», тактике ведения боя в ХХ веке и многом другом, что «дела давно минувших дней, преданья старины глубокой» уже никому, даже школьнику, не покажутся скучными, покрытыми музейной пылью.

Одна из самых неоднозначных личностей российской истории — Иван Грозный, первый русский царь. Будучи талантливым государственным деятелем, мудрым реформатором, он прослыл также кровавым тираном, подвергавшим русский народ чудовищным репрессиям. Жертвой жестокости царя стал и его сын, наследник престола. Иван Грозный выступил персонажем многих художественных произведений разных жанров. Не обошел этот сюжет вниманием и русский художник Илья Репин, автор картины «Иван Грозный и сын его Иван 16 ноября 1581 года».

Историей создания этого полотна, наряду с описанием подробностей появления других произведений искусства, поделился в своей книге профессор Евгений Анисимов.

Илья Репин
Иван Грозный и сын его Иван
16 ноября 1581 года
1885

«Тело изнемогло, болезнует дух, — писал Иван Грозный в завещании 1584 года, — струпы душевные и телесные умножились, и нет врача, который бы меня исцелил». Не было греха, который бы в последние годы своей жизни не совершил царь. На его совести были тысячи и тысячи жизней невинных людей, многих из которых он убил собственными руками. Одной из жертв царя стал и его старший сын Иван. Что же произошло? Существует несколько версий причин конфликта в семье, закончившегося смертью наследника престола. Так, псковский летописец свидетельствовал, что царь «сына своего царевича Ивана того ради осном (посохом с железным наконечником. — Е. А.) поколол, что ему учал говорите о выручении града Пскова», осажденного поляками. Но ближе всего к истине рассказ побывавшего в Москве и хорошо информированного иностранца Антонио Поссевино. По его словам, как-то царь вошел в палату дворца, что в Александровской слободе (тогдашней опричной столицы Ивана), и застал там беременную жену царевича в одной нижней рубахе. Рассердившись на сноху за столь неприличный вид, царь стал избивать ее посохом. Вбежавший в покои царевич заступился за жену и начал выговаривать отцу, что тот уже лишил его двух жен, заточив их против желания сына в монастырь, «и вот теперь избиваешь третью, чтобы погубить сына, которого она носит в чреве». Тут-то царя и обуяла ярость, и он ударил сына посохом.

Вообще-то, ссора отца и сына была неожиданной — до тех пор царевич Иван как будто не имел своего лица, покорно терпел от отца побои и беспрекословно выполнял царскую волю, послушно, как тень, сопровождал отца в военных походах и на богомольях, на приемах послов и на публичных казнях. Рассказывали, что как-то раз Грозный, решивший перебить взятых его армией польских пленных, сам ударил копьем одного шляхтича. Когда же тот попытался вырвать оружие из рук тирана, Иван позвал сына, который тотчас добил пленного. Возможно, к моменту ссоры чаша терпения прежде покорного Ивана Ивановича переполнилась — нужно учитывать, что он женился на пригожей Елене Шереметевой как раз в начале 1581 года и в момент ссоры (кстати, не 16, а 9 ноября) ожидал рождения сына. Нет сомнений, что Грозный не хотел убивать наследника, но удар посохом пришелся в висок, и рана оказалась смертельной. Царевич, однако, умер не сразу. Известно, что на третий день после ссоры царь из слободы написал боярам, что не может приехать в Москву из-за болезни сына. В Александровскую слободу срочно выехал дядя наследника Никита Романов (Иван был сыном первой жены царя Анастасии Романовой) с врачами и лекарствами, но они оказались бессильны: царевич, узнав к тому же, что у жены случился выкидыш, 19 ноября умер. Грозный был страшно потрясен смертью наследника. Он не мог спать, терзаемый угрызениями совести, издавал тяжкие стоны. Потом царь отправился в Троице-Сергиев монастырь, там просил старцев устроить ежедневное поминовение сына «во веки и на веки, докуды обитель сия святая стоит», сам при этом «плакал и рыдал»...

Картина Ильи Репина «Иван Грозный и сын его Иван» произвела сенсацию в русском обществе. Когда в феврале 1885 года в Петербурге открылась очередная выставка передвижников, тысячи людей устремились к дому княгини Юсуповой, чтобы увидеть выставленный там шедевр. Так 20 лет назад толпы людей замирали в изумлении перед полотном Карла Брюллова «Последний день Помпеи».

Теперь трудно сказать, что вдохновило художника. Много лет спустя он утверждал, что картина стала его ответом на убийство 1 марта 1881 года Александра II и казнь его убийц, что взяться за кисть его побудила эмоциональная музыка Н. А. Римского-Корсакова. В другой раз он признался, что во время поездки за границу видел так много крови — и на корридах Испании, и на картинах в музеях, — что кровь эта не давала покоя его воображению и заставила искать сюжет, который и обнаружился в истории.

Действительно, обильно пролившаяся кровь написана художником мастерски — недаром, согласно легенде, он писал ее с натуры, притащив в мастерскую сына Юрия, разбившего случайно (и кстати!) голову в саду. Как всегда, Репин работал над картиной долго. Он изучал предметы быта эпохи Ивана Грозного в музеях Москвы, сам разработал и сшил костюм царевича. Много раз переделывал он и композицию картины, расположение фигур, в конце концов оставив в центре полотна, на красном ковре, только отца и сына и поместив в тень все второстепенные детали картины. Самым сложным оказался образ царя — несколько человек позировали Репину, пока не возник столь запоминающийся, жуткий образ обезумевшего от горя сыноубийцы.

С царевичем было проще — Репин писал его с В. М. Гаршина, человека болезненного и психически неуравновешенного. Вскоре тот покончил с собой, бросившись в лестничный пролет.

Эмоциональное воздействие картины на зрителей было необыкновенным. Ею восторгались и Лев Толстой, и многие художники, и критики, и простые люди. Творение Репина современники, в отличие от нас, воспринимали не как произведение исторической живописи, а как созвучную всякой эпохе притчу на тему «Не убий!». Игорь Грабарь позже писал, что «успех пришел к Репину именно потому, что он создал не историческую быль, а страшную современную быль о безвинно пролитой крови».

Кажется, именно эта кровь, сцена смерти магнетически влекли к себе зрителей. За несколько лет до выставки толпы зрителей так же валили на Семеновский плац, где казнили убийц Александра II. В итоге выставленное полотно стало, как тогда говорили, «скандалиозным», и влиятельнейший в империи человек, обер-прокурор Синода К. П. Победоносцев, добился, чтобы купивший картину для своей коллекции П. М. Третьяков убрал ее в запасники. Когда же картину выставили вновь, она продолжала потрясать зрителей. В 1913 году один из посетителей Третьяковки, старообрядец-иконописец Авраам Балашов, набросился на картину, выхватил из-за голенища нож и с криком «Довольно крови!» трижды ударил по полотну в том месте, где изображены головы Ивана Грозного и царевича. Вызванный в Москву Репин занялся реставрацией, но, видно, так увлекся непривычным для истинного творца делом, что заново переписал головы персонажей. Говорят, что новая редакция картины очень не понравилась И. Э. Грабарю, тогдашнему директору Третьяковки, и, как только Репин уехал, Грабарь ничтоже сумняшеся стер еще не высохшую краску, заполнил краской утраченные от удара ножа места и вернул картине первоначальный, столь памятный всем вид.

Ныне картина висит в Третьяковской галерее под надежным стеклом. Прежних безумных страстей в наш «железный век» она не вызывает — кровь ежедневно и обильно льется на кино- и телеэкранах и... ничего.