Эдвард Лир. Большая книга чепухи
Григорий Кружков. Одиссея Эдварда Лира
Эдвард Лир, поэт и художник, знаменит, прежде всего, своими «книгами нонсенса». Когда первая из них (The Book of Nonsense) в 1846 году была опубликована под псевдонимом «Дерри из Дерри», публика не сразу ее распробовала. Но, распробовав, захотела еще и еще. Пошли переиздания. Книгу затрепывали в клочья — и затрепали: кажется, даже Британская библиотека не располагает самым первым изданием.
Откуда же взялся этот эксцентричный «дядюшка Дерри», ведущий за собой хоровод приплясывающих ребятишек? Все началось в
Что тут смешного? Во-первых, нестыковка эпического начала: «Жил один больной человек из Тобаго» — и скоропалительного финала. Во-вторых, энергичный ритм с «приплясом» в укороченных строках. В-третьих, каламбурная рифма: «Тобэйго, сэйго, ю_мэй_го» («можете переходить»). Наконец, если вдуматься, само содержание лимерика тоже довольно познавательно. Это вам не какое-то:
В лимерике найдена золотая середина между растянутостью романа и чрезмерной краткостью пословицы. Конструкция такова. В первой строке появляется герой (или героиня), с непременным указанием на местожительства, во второй — даются его (ее) свойства или что он(а) свершил(а). Причем второе определяется первым! Если наш герой из Тобаго, то он должен есть саго. Если, скажем, из Кёльна — огурец малосольный. Дама из Салоников не может обойтись без поклонников, а леди из Атлантики просто обязана носить бантики. И прочее в таком духе. Герой лимерика, как он ни свободен совершать любые глупости, все-таки чем-то связан — но не пошлой логикой жизни, а рифмой.
Далее, в третьей и четвертой строках лимерика совершается то, что Аристотель называет перипетиями. Герой совершает некие поступки, зачастую опрометчивые, и обыкновенно успевает пожать плоды этих поступков. Здесь-то и появляются «они», «другие». Олдос Хаксли в своем блестящем эссе о Лире впервые исследовал этих странных персонажей. Впрочем, ничего особенно странного в них нет. Это законопослушные, хотя и недалекие люди, свидетели удивительных деяний героя. Порой они просто изумлены, порой задают всякие неуместные вопросы. Но бывает, что ведут себя и похуже: злорадствуют, изгоняют из родного города, а то могут и побить любым рифмующимся предметом. «В большинстве своем лимерики, — пишет Хаксли, — не что иное, как эпизоды, извлеченные из истории вечной борьбы между гением и его ближними».
Почему же чопорные (как мы их представляем) викторианцы так полюбили «книги нонсенса»? А потому, что и сам эксцентричнейший мистер Лир был викторианцем до мозга костей. Он, между прочим, давал уроки рисования самой королеве Виктории. Он настолько любил поэта-лауреата Альфреда Теннисона, что писал романсы на его стихи и вдохновенно исполнял их в обществе, аккомпанируя себе на фортепьяно.
Лучшие стихи Лира — органическая часть большой романтической традиции английской литературы. Неповторимый причудливый колорит, который создан в «Джамблях» и других великих балладах Эдварда Лира, никак не отменяет того, что эти стихи, по сути своей, совсем не пародийны. В них слышен пафос предприимчивости и стойкого мужества — что, вкупе с учтивостью и чувством юмора, составляет почти полный набор викторианских добродетелей. Неизбывная романтическая грусть и — вопреки всему — вера в победу духа над косными обстоятельствами жизни...
«Лиса! — раздались голоса зверей. —
А новичок головой покачал
В погожий денёк на раскидистый сук
И хором они закричали: «Сова!
Но тут незнакомец на ветке запрыгал
В лазурных потоках залива Джамбук
Ну, кто самый храбрый? Конечно же, кит!
Но гость в ответ плавником покачал
Под деревом возле залива Джамбук
И вот пропищали они: «Муравей!
А незнакомец повёл хоботком
И тут все звери друг за другом
Вот и сказка вся.
Переливчатый глюк
Перевод Марины Бородицкой
В погожий денёк на некошеный луг
Пришёл погулять Переливчатый Глюк.
И тут же с гор, из лесов и прерий
Сбежались к нему любопытные звери.
Собака и кот, кенгуру и джейран,
И свинка морская, и дикий кабан...
От визга и лая, от воя и крика,
Ослиного рёва и львиного рыка
Едва не оглох Переливчатый Глюк.
А звери толкались, толпились вокруг
И, шеи вытягивая в изумленье,
Дивились на странное это явленье.
Ты всех речистей и всех мудрей!
Попробуй с вопросом к нему обратиться:
Что он такое — зверь или птица?
Рыба? А может быть, насекомое?
Что за животное, нам не знакомое?»
И громко пропел-проревел-прорычал:
«Брыккети-брык, бруккети-брук,
Меня зовут Переливчатый Глюк!»
Присел отдохнуть Переливчатый Глюк.
И вмиг отовсюду слетелись птицы:
Дрозды и грачи, журавли и синицы.
И стриж, и орёл, и павлин, и баклан,
И чайка, и сойка, и сам пеликан...
От клёкота, щебета, уханья, свиста,
От звонких рулад соловья-вокалиста
Слегка одурел Переливчатый Глюк.
А птицы порхали, скакали вокруг
И, хлопая крыльями от удивленья,
Глядели на странное это явленье.
Ты длинные, умные знаешь слова.
Попробуй с просьбой к нему обратиться:
Пускай объяснит — он зверь или птица?
А может быть, рыба? А вдруг, а вдруг
Это какой-то невиданный жук?!»
И звонко пропел-просвистел-прочирикал:
«Чиккети-чик, риккети-рюк,
Меня зовут Переливчатый Глюк!»
Поплавать решил Переливчатый Глюк.
И тотчас рыб разноцветная стая
Примчалась к нему, чешуёй блистая.
Белуга, севрюга, кефаль и форель,
Акула и камбала, скат и макрель...
От бульканья, плюханья, бликов и блеска,
Китовых фонтанов, дельфиньего плеска
Совсем обалдел Переливчатый Глюк.
А рыбы сверкали, скользили вокруг
И, рты разевая в немом изумленье,
Глазели на странное это явленье.
Он гостя расспросит, он всем разъяснит,
Что перед ними за небылица:
Летучая рыба? Плавучая птица?
Зверь? Или, может быть, насекомое,
От Караманджаро теченьем влекомое?
И тихо пропел-пробурлил-прожурчал:
«Хлиппети-хлюп, пликкети-плюк,
Меня зовут Переливчатый Глюк...»
Присел помечтать Переливчатый Глюк.
Но тут насекомых народец летучий
Над ним закружился огромною тучей.
Букашки, мурашки, жуки, пауки,
Цикады, стрекозы, шмели, мотыльки...
От стрёкота, звона, гуденья и писка,
От мух и москитов, жужжащих так близко,
Вконец очумел Переливчатый Глюк.
А мелкие твари кишели вокруг
И, вытянув усики от удивленья,
Взирали на странное это явленье.
Ты всех прилежней и всех шустрей.
Ступай и попробуй ответа добиться:
Что он за зверь — или что он за птица?
А вдруг это крупная божья коровка?
Мы сами спросили бы, только неловко».
И тонким-претонким пропел голоском:
«Цвиккети-цвик, зиккети-зюк,
Меня зовут Переливчатый Глюк».
Пошли отплясывать круг за кругом,
И тут все рыбы в пучине вод
Плескучий свой завели хоровод,
И вереница за вереницей
Кружиться начали в небе птицы,
И все букашки и мураши
Захороводились от души.
И на весь мир они пели, рычали,
Чирикали, булькали и пищали:
«Не зверь! Не птица! Не рыба! Не жук!
Он просто наш друг — Переливчатый Глюк!»
войдите или зарегистрируйтесь