Отрывок из романа Джорджио Тодде «Бальзамировщик»
Тело Грацианы лежит на двух сдвинутых столах.
— Вздох, хотя бы один вздох, так нет же! — Он говорит это, словно недовольный ребенок.
После стольких лет бальзамирования тел вздох был бы знаком. Знаком того, что время безгранично, а воздух может пролить свет и неожиданно озарить все вокруг. Поэтому бальзамировщик замирает: некоторое время он смотрит и ждет.
Что-то колышется за спиной Эфизио, но он ничего не замечает.
Белизна умершей прекрасна: на лице спокойствие, и если присмотреться, смерть лишь едва приглушила его пронзительную прелесть. Закрыв глаза, он представляет себе, как божественно, должно быть, выглядело ее мертвое тело, покачивающееся у берега среди олеандров. Какое чудо природы, какое совершенство! Какие черты она унаследовала и от кого? Родительский грех… Это их страсть сделала ее такой! Нотариус, нотариус… Что это был за нотариус? Похоже, в клане людей, которые живут бумагами до такой степени, что сами уподобляются пергаменту, было сделано исключение… От папируса до нашей красной крови… Виделся ли он с дочерью? Он сохранил ее для него… Природа приоткрыла ему часть своих секретов, впрочем, для нее это уже не имеет значения.
Приходит Деонис и молча готовится помогать другу. Чуть позже появляется дон Кавили, а за ним и Антония Озана. Они не произносят ни слова.
Грациану раздевают, как недавно старую Милену, и, шаг за шагом, Эфизио повторяет над ней ту же операцию, тот же разрез одним движением от подбородка до лобка.
Дон Кавили становится лицом к стене. Время от времени он оборачивается и покрасневшими глазами смотрит на тело, которое отвечает на каждое прикосновение бальзамировщика… И ему кажется, что между распро?стертым телом и прозектором существует молчаливый сговор.
Только Марини, углубляясь в грудную клетку Грацианы, не перестает разговаривать сам с собой:
— Похоже, она действительно утонула. Да, да, именно утонула. vС помощью Деониса он переворачивает труп и внимательно изучает его. Теперь лишь единственное «А!» срывается с его губ. Такая экономия слов свидетельствует о предельной сосредоточенности: на выступления перед публикой энергии не остается.
— А теперь, капитан, я вынужден прибегнуть к анализу, который может показаться вам непонятным и даже гнусным.
Он снова переворачивает тело Грацианы на спину. С помощью небольшой стеклянной палочки он делает соскоб со стенок влагалища, после чего помещает инструмент в стеклянную колбу.
Бледный как полотно, Дон Кавили с трудом выбирается на солнечный свет и глубоко дышит. Что означает эта близость между живым человеком и телом Грацианы? И снова что-то всколыхнулось за его спиной, но он ничего не замечает, а слышит лишь шорох, на который даже не поворачивается.
— Воспользуемся твоим микроскопом, Пьер?луиджи. Проба весьма обильная, и у нас теперь есть за что зацепиться.
Он еще раз переворачивает тело на живот и производит надрез, который начинается от затылка и заканчивается на уровне лопаток, обнажая таким образом верхнюю часть позвоночного столба. Здесь он издает второе, еще более громкое «А!».
Под конец он возвращает телу его сказочную природную форму, делая это гораздо тщательней, чем в случае с Миленой, соблюдая все пропорции, и, удовлетворенный не?нарушенной симметрией, созерцает свое творение.
Он умывается и зажигает сигарету.
— Дай мне час времени, Пьерлуиджи. Капитан Пешетто, увидимся в полдень. Полагаю, у меня будут для вас новости. В полдень здесь, у доктора Деониса. А пока мы с ним немного пройдемся.
На площади они встречают дона Кавили. Возвращаясь в церковь, по дороге он молится и время от времени вытирает слезы. Спустившись по главной дороге, они видят Антонию Озану. Выпрямившись, она уверенно шагает по булыжникам мостовой, и под ее башмаками они стучат, как костяные клавиши. В очередной раз Антония оказалась причастной к происходящему, и кто знает, что она теперь думает об этой злосчастной деревне.
— И эти горы, и эти каменные дома… кажется, они стремятся провалиться до самого центра земли. Они вызывают у меня невыразимую тревогу. И ужас от этих убийств… И еще эта Грациана, похожая на чудо даже после смерти… Странная смесь чувств, я даже не могу тебе ее описать…
Эфизио на мгновение останавливается и, согнувшись, трет лоб: он снова чувствует пустоту, в которой, как в кислоте, растворяются мысли. Но через миг все проходит.
— Что, Эфизио, мозг болит? Хоть мы и не видимся с тобой так часто, как раньше, но мы хорошо знаем друг друга. Помнишь, как ты говорил: предоставь это голове, — мысли, чувства, грусть и все прочее, что приходит в нее, — предоставь голове разбираться с этим…
войдите или зарегистрируйтесь