Сергей Соловьев. Асса Каренина

Большая книга

Я часто рассказываю, что в школе читал «Анну Каренину» как дурак. Листал там что-то... И вот, однажды летом, когда я уже давно вышел из школьного возраста, мы с друзьями поехали на дачу, выпивать и закусывать. Дачи в действительности не оказалось — какой-то садовый домик и картофельное поле. К тому же дикая жара, что в домике, что на улице. Я взял раскладушку и пошел загорать. Потом подумал: «А что это я просто так загораю. Пойду, найду какую-нибудь книжку». Нашел книжку с оторванными первыми страницами, стал читать и сгорел до волдырей — не мог оторваться. Это была «Анна Каренина». Я прочитал ее всю — читал, когда уже стемнело, читал, когда ехал назад в электричке. Она меня поразила не какой-нибудь общественно-полезной или лично мне полезной мыслью. Она меня поразила своей художественной красотой и картинами жизни.

Ричард Гир, когда узнал, что я буду ставить «Анну Каренину», сказал: «Процентов восемьдесят пять голливудских актрис мечтают сыграть Анну Каренину. Правда, ни одна ее не читала». То же самое и у нас. Происходила достаточно сложная операция по внедрению этой идеи в сознание прокатчиков, а заодно и зрителей.

Сюжет не нужен

У меня есть одна странная особенность. Когда мне в кино что-то нравится — первое, что я перестаю понимать, это сюжет. Что про что. Картину Антониони «Затмение» я смотрел раз сорок. И только на двадцать пятый раз я понял, что там есть какая-то сюжетная линия, кто кем кому приходится, что кто-то кому-то что-то должен. А сам по себе сюжет мне не интересен, я его пропускаю мимо ушей. Герои просто должны ходить, бродить, музыка должна играть, свет днем гореть... Вот это интересно. А по поводу чего персонажи базарят друг с другом — уже не важно. Я к сюжету отношусь как поводу для выразительного визуального образа.

Диалектика любви

Мы привыкли думать, что «Анна Каренина» это книга об измене. На самом деле это книга о любви. Но несмотря на это, из книжки все помнят только о том, что она изменила мужу и бросилась под паровоз. Восторжествовало такое мещанское отношение к сюжету — не изменяй мужу, и будешь жить долго и счастливо. А будешь мужу изменять — тут тебе и паровоз.

Толстой познакомился с внучкой Пушкина и обалдел, потому что он увидел в ней самого Александра Сергеевича. Ну, во-первых, она поразила его как женщина — у него возникло какое-то офигительное ощущение от нее как от женщины. А во-вторых, он видел в ней живого Пушкина. Вот такого, какой он был в жизни. Мы же сейчас невероятно развращены — мы знаем, как кто двигался, как кто говорил. А от Пушкина остался только какой-то образ.

У того, почему Анна Каренина бросилась под поезд, есть множество причин. Их все и не назовешь. Но главное — страх, что уйдет любовь. Чудовищный страх. Это ужасно, когда человек любит и вдруг понимает, что это ни от чего не зависит. И если любовь уйдет, никто уже не сможет это исправить. Я, встречая женщин, которые мне когда-то нравились, иногда с изумлением думаю, что меня могло с ними связывать. Я пялюсь на них и не могу понять, что это было — наваждение случилось, пьян я был... Это страшное чувство. А в случае Анны Карениной особенно страшное. Так что смерть Анны Карениной, это у Толстого не морализаторство, это живая жизнь. Морализаторство Льва Николаевича это скорее Кити Щербатская. Толстой теоретически знает, что хорошо бы каждому Левину найти свою Кити. Но как умный человек и потрясающий художник, понимает, что, во-первых, Кити дура. Что вы так на меня смотрите? Ну дура она. Во-вторых, эта история дико попахивает Годом семьи. Есть тут что-то телевизионно-успокаивающее. Плодитесь и размножайтесь, и вообще мы будем самая сильная нация в мире...

Новая мораль

А вот Долли со Стивой это уже интересно. Есть по поводу Долли один интересный момент. Про него я не сам понял, мне Левинталь сказал (главный художник-постановщик Большого театра). Мы с ним разговаривали на эту тему, и он меня спросил, понял ли я, кто такая Долли. Я ему ответил, что, конечно, понял. На что он мне ответил, что я ничего не понял, и чтобы понять, кто такая Долли, надо уяснить один момент. Когда Долли уезжала от Анны, та ей так заморочила голову, что она ехала и думала: «Наверное, и мне надо с кем-нибудь изменить Стиве». Но не могла понять с кем. Понимаете, ей вдруг очень захотелось изменить, но она не знала с кем. Я это как-то пропускал, а умный Левинталь заметил. Что? Нет, никакое это не морализаторство. Наоборот. Долли хотела изменить мужу с кем-то именно с точки зрения морализаторства. Но не знала с кем. Это уже не морализаторство, это мораль.

Павел

Когда я смонтировал первую «Ассу», то подумал: а при чем здесь Павел? Первый раз в жизни я снял картину для зрителей, а тут какой-то Павел. Никто из зрителей не знает, кто он такой и за что его душат. Что за бред? Но тут меня спас Боря Гребенщиков. Я к нему позвонил и сказал, чтобы он не писал для истории с Павлом музыку, потому что я выкину эту линию. Услышав это, Боря, сделал такую... мхатовскую паузу и сказал: «Старик, ты абсолютно не знаешь психологии зрителя. Ты себе не представляешь, как они любят про непонятное. Я ведь тоже иногда могу написать просто. Например: „Дай мне напиться железнодорожной воды“. Что такое железнодорожная вода? Хрен его знает. А слушатель млеет».

Другие эстетики

«Асса-2» выйдет первой, а через семь дней выйдет «Анна Каренина». Мне очень важно, чтобы они вышли вместе. И чтобы был правильный премьерный день. Мы готовим два презентационных премьерных дня — один в эстетике «Ассы», другой в эстетике «Анны Карениной». Я буду очень рад, если «Асса-2» станет по отношению к «Анне Карениной» своеобразным паровозиком. Или большим паровозом, который еще раз раздавит Аню. Не могу сказать, что я так задумал, но, когда они вдруг начали объединяться, это стало хорошо и очень художественно.

Главное, чтобы зритель...

Можно ли пустить «Ассу-2» и «Анну Каренину» одним сеансом? Расскажу историю с одним неприличным словом. Я пришел на Таганку ставить «Чайку». Перечитал пьесу, и на встрече с труппой говорю: «Ребята, у меня есть идея. Это короткая пьеса. Давайте поставим ее без антракта. Чтобы как в кино — зашел, фьють... и все кончилось». Труппа молчит. Я к своему товарищу Лене Филатову: «Леня, ты-то что молчишь. Тебе это кажется интересным?» На что Леня отвечает: «Конечно, это очень интересно. Но тут главное, чтобы зритель не обоссался».