Владимир Березин. Фрагменты Живого Журнала

Фрагменты Живого Журнала berezin.livejournal.com

Владимир (Сергеевич) Березин (1966) ведет свой Живой Журнал семь лет, с 2001 года

Эхо своего голоса

Книга живого голоса может быть прекрасна.
Ее иногда начинают превращать в роман, выламывая руки дневнику и письмам.
Мне это кажется неверным.
Единицей издательской деятельности сейчас является роман. И действительно, обществу нужен роман как времяпрепровождение.
Общество вынуждает пишущего стремиться к роману, это насилие омерзительно и ужасно. Кстати, Чехову намекали, что нужно, нужно писать роман.

Это может помешать говорить своим голосом.
Стремление к «роману», увы, поддерживается человеческой психологией — потому что за несколько веков роман стал синонимом чего-то значимого, весомого.
Но потерю тональности не заменит никакая долгота звука.
Но только кажется, что разговор из жизни или из сети можно безболезненно перенести на бумагу. Сразу обнаруживается, что это дрянь, спитой чай. Диктофонная запись разговора — экание, мекание, странный порядок слов. Все это надо переписывать, править. Механически записанный, голос становится безобразен и скучен, как высохшая на прибрежной гальке медуза.
Его нужно переписать.
А потом переписать еще раз.

И вот постепенно слова теряют отпечатки губ, оборачиваются бумагой, и вот они уже совершенно другие — как диалоги в пьесе. Актеры ушли куда-то, острое словцо повисло в воздухе, потеряв своего автора. Идеи, прозвучавшие в разговоре, изменились, выросли, как дети в чужих семьях. Нет, фотографическое изображение разговора невозможно — оно все равно превращается в живопись передержками, муаром, особой техникой печати.

Все изменено, и никакое устное слово невозможно удержать на бумаге. Слова расползаются, как насекомые из-под шляпы Волшебника.
Потому то, что перед вами, — только отзвук голосов, только эхо. Слово изреченное бежит по воде, ползет белкой по стволу, а как схватишь его рукой — обращается в прах.

Это решает и вопрос авторского права, а также особый вопрос анонимности. Кто-то рассказывал мне, что долго искали девушку, родившую на поле Вудстока, — да так и не нашли. И то верно — каково признаваться в этом повороте биографии, если жизнь устоялась и вполне буржуазна? Случайный разговор, сохраненный сетью, может если не поломать жизнь, то испортить настроение. Кому нужна выплывшая много лет спустя невинная ложь и даже невинный флирт? Включается боязнь кого-то обидеть, потому что люди меняются стремительно, и вот уже твой собеседник стыдится ночного застолья, а пригожая вакханка превратилась в мать семейства.

Настоящий драматический диалог не получается, если его механически перенести из настоящей беседы. Это как выведи на сцену настоящего сантехника — человек он хороший, но сантехника в спектакле вряд ли сыграет.
Сейчас в коммуникацию включено очень много грамотных и начитанных людей. Даже в те времена, когда писали Булгаков и Алексей Толстой, жила на свете масса неграмотных. А теперь грамотность почти поголовная — и в сеть выплеснулась масса драматических историй и реально состоявшихся разговоров. Если число соглядатаев приближается к количеству использующих сеть людей, то в их собственные сети попадает все. Они начинают спорить с придуманными историями за интерес читателя. И именно это убивает литературу старого типа.
Способ канализировать народную графоманию изобретен довольно давно — а теперь письма читателей вышли с последних страниц журналов и оккупировали всю их площадь.

И, наконец, главное — со временем ты понимаешь, что важен не чужой голос, а именно свой. Твой голос из прошлого, его эхо. Мы уникальное поколение, которое может услышать свои разговоры за много лет — они записаны и учтены. И каждое утро я повторяю чью-то фразу, что на Страшном суде нам держать ответ согласно кэшу Яндекса.

История о подписчиках

У меня около двух с половиной тысяч подписчиков (это слово мне нравится гораздо больше, чем слово «френд», что используется в Живом Журнале). Понятно, что некоторое количество из них мертвы — в том или ином смысле, а некоторые и вовсе являются бездушными программами. Но как раз и неважно, кто мы все во плоти. И есть ли у нас какая кровь и плоть. У нас тут электрическая жизнь. Есть, слава богу, еще и те, кто вовсе меня не читает. Они, конечно, подписчики, но я у них болтаюсь в недефолтной ленте и не раздражаю глаза.

Меня удивляет другое — откуда их столько? Потому как я все время осознанно нарушаю все правила успешного ведения дневников — лень искать, про такие правила все писали и я писал. Вот была история про забор Тома Сойера, но я об этом говорил и писал многократно. Если ставится задача создания блога с большим количеством подписчиков, то отчего же не пользоваться такими правилами? Другое дело, те советы, что я видел, были все типа «Не бейте жену поленом — это неловко и неудобно». Однако я знаю довольно много успешных примеров — одна журналистка из «Огонька», затем молодой человек, да только я не помню, как его зовут в жизни. И еще десяток.

Тут нет тайны. Тайна? Да помилуйте, какая тайна? Существует очень простой механизм — это место для выпуска эмоций публики.
Всякое успешное средство массовой информации, помимо прочей информации, будит в нас пикейного жилета — то есть напиши нам «А во всем жиды виноваты», «А все-таки Сталин первым напал на Гитлера», «Мы все умрем от ГМО», «Надо запретить аборты» etc. — и завертится эмоциональное колесо.

Тут всем хорошо — потребитель вдосталь накричится, наспорит, издателю барыш, журналисту — денежка.
Но я разделил бы вопрос на два: одно дело — следовать дурацким инструкциям из статьи в глянцевом журнале «Как-сделать-свой-блог-популярным», а другое дело — идти вслед интуитивно понимаемым или профессионально знакомым законам медиа. Это вовсе не значит, что всякий популярный блог — туповатая провокация. Например, можно честно републиковать снимки дня Рейтерс (это, правда, тоже можно превратить в провокацию). А можно онлайн словарь составлять.

Я ведь довольно давно зарабатываю написанием букв и, в общем, вижу, как живут успешные проекты в журналистике. И рассуждения мои концентрируются не вокруг «волшебного петушиного слова» или стратегии «три письки — два кроссворда», а на некоторых приемах сродни тем, что есть у столяров, плотников и плиточников. То, что кто-то, кроме близких друзей, считает то, что я пишу, интересным, — побочный эффект, меня самого удивляющий. Тут дело вот в чем: я необычно по-хамски отношусь к гипотетическому читателю — именно потому, что пишу только о том, что мне интересно. Пренебрежение не в том, что я вытираю ноги о неизвестного читателя, а в том, что мне побоку его реакция и писк «Под кат!». Если мне интересен соседский кот, я его сфотографирую и здесь помещу. Если у меня тоска, то я вообще напишу бог знает что. Сейчас вот думаю, не написать ли мне онлайн-роман — я его писал раньше, да как-то бросил. А настоящие медиа устроены иначе: есть, конечно, креативность разного рода, но все же редактор и издатели ориентируются на читателя, что он там и как. Тут как раз и начинается мой эксперимент, а вместе с ним мое недоумение результатом.

Это не жеманство, а именно любопытство — потому что всегда интересно, как устроен мир и как поступают люди.
Я к тому, что меня трудно читать — вроде как бы вы подписались на журнал «Космополитен», первый номер пришел нормальный, а второй состоит исключительно из репортажа о строительстве буровой вышки, следующий номер имеет деревянный переплет, за ним выпускается номер в формате книжки-миниатюры, размером со спичечный коробок. Это, кстати, и не жизнь колумниста. Несмотря на внешний орнамент, мои записи — совсем не колонка. Колонка — это ведь жесткий формат, причем (несмотря на то что кажется, будто темы разнообразны) это куда более жесткий формат, чем статья, — само название об этом говорит. Колонки обычно бывают примерно одинаковой продолжительности на телевидении и одного размера в верстке, а здесь вам сначала колонка одним шрифтом, потом рисуночек, потом хвост от прозы, а затем цитата.

Более того, у читателей публичных дневников (это выражение мне нравится куда больше, чем короткое слово «блоги») есть иллюзия, что они превращаются в зрителей реалити-шоу. Так вот, я давно выстроил прочную стену между собственной личной жизнью и своими записями. Это тот случай, когда лист спрятан в лесу и нет туда ходу посторонним людям, как бы им ни казалась понятна моя жизнь.
Понятно, что все это не пространство для комплиментов — после некоторых слов уже неудобно выходить живым, надобно сразу на лафете выезжать. С другой стороны, что рушиться на колени в пыль Сенной площади, разрывать помочи и плакать: «Ведь я так низок и подл, как все вы».

Мое счастливое число держится чуть ли не год или два, меняясь только чуть-чуть. Я думаю, это число естественное. Максимум, что может, — читать этакие эксперименты.

История про Катманду

- Мой счастливый аквариум находится в столице Непала, городе-герое Катманду.
— Вонюч ваш город Катманду, однако.
— Да ты там давно не был. Город полностью преобразился после визита Генерального секретаря ООН в апреле этого года.
— Как же! Преобразился! Что, скажешь, еще и какашки на стадионе не лежат?
— А стадиона у нас отродясь не было.
— Не было, видите ли, там стадиона. Был. Весь край поля в какашках. Со стороны проспекта Kanti Path. И Государя-Императора у вас убили.
— Э... То есть как Государя императора убили?!
— Ясен перец. Именно у вас. Он несколько десятков лет скрывался от большевиков, но они его выследили в Катманду и убили. Со всей семьей. В 1918 году Государя императора спас Николай Рерих, пожертвовав собой. Рерих переоделся Государем, а Елена Блаватская — императрицей. Вот их-то и убили большевики, а спасенная императорская чета выехала в Индию, а оттуда — в Непал.

Собственно, тут очень интересна история детей-наследников. К несчастью, они воссоединились как раз перед этими событиями. И большевик Юровский, переодевшись Гурджиевым, совершил свое черное дело. Полетели стреляные гильзы из М-16 — и погибла императорская семья.

- А чем промышляли дети-наследники? А мальчик Алешенька?
— Известно чем промышляли. Анастасия вышла замуж за американца, а мальчонка гемофилийный прятался в Сибири, попав в семью потомков боярыни Морозовой и приняв при крещении в старую веру имя Павла. Наследник даже стал пионером-героем, впрочем, после этого ему пришлось бежать от приемных родителей, которых идущие по следу чекисты зарубили топорами. А теперь, спустя столько лет, плывут они в сыпучем виде по речке-вонючке Багмати и никто не знает об их тайне.

История про Олимпийского чебурашку

Непростая история с этим Чебурашкой. Не говоря уж о том, что он оранжевый, так еще на нем майка, на которой изображена Жар-птица.
Или не оранжевый? Что это за цвет, я уже стесняюсь спросить. Чебурашка привезен из другой страны, гастарбайтер из ящика с апельсинами, оранжевое к oranges, зверь Оранский, иммигрант-нелегал, что теперь реэкспортируется за свой рубеж. Но вот Жар-птица, что питается золотыми яблоками... То есть понятно, что яблоки — практически золотые медали и это волшебное существо постоянно требует жертвоприношений, а чуть что, ослепляет блеском своих перьев.

Кстати, теперь у Чебурашки то ли два пальца на руках, то ли и вовсе клешни, сближающие его с доктором Зойдбергом.
Напряженно размышляю над этой геральдикой. Что-то мне во всем этом видится тревожное. Впрочем, Царь-колокол или Царь-пушка на майке Чебурашки были бы тревожнее.

Но это не главное в оранжевом мутанте.
Он без трусов!

История про пиццу

Пути людей в сети неисповедимы — читают тебя твои облезлые коллеги, но вот — бац! Появляется человек, у которого во знакомых только девушка Кайли, которую наконец бросил разносчик пиццы.

- Ну, во-первых, ее Минни зовут, начнем с этого. И он ее не бросил, они просто немножко поссорились. Скоро помирятся над маргаритой с двойным сыром. Прибежала Минни, потому что ей сказали, что великий русский писатель и поэт ведет ливжорнал, — и она в статистике.
— Да, я слышал про этого мерзавца. Он уже как-то спознался с семнадцатилетней школьницей и еле замял дело.
— Ну, батенька, вытащили из нафталина историю! Как будто всему городу не известно, что эта девица с четырнадцати лет ночует в вагончике у мотеля дальнобойщиков! А он в душе романтик. Впечатлительный. Читал Достоевского. К тому же Минни, как мы знаем, давно стукнул двадцать один.

- Да, да! Don?t ask me — I?m just a girl!
— Да, и каждый раз она берет там бурбон.
— Ну что делать — если мартини закончился, а паршивый «Букет Алабамы» не годится даже на глинтвейн, хотя разносчик уверен в обратном? Тут научишься пить всякую гадость. Впрочем, есть еще бренди, и неплохой.
— Клерк, кстати, голубой.
— Фигушки, он просто умеет за собой ухаживать. И не ест пиццу. А в другую смену там вообще работает красавец и умница. Он врет девушкам, что выучил целиком «Песнь о Гайавате», хоть помнит только строки «Читовэйк, зуек, там пел их, манг, нырок, гусь дикий Вава, цапля сизая Шухшухга и глухарка Мушкодаза». Но и этого достаточно, потому что он ездит на джипе и водит барышень в кафе.

- А Минни что-то безутешна. Начала прикладываться к бутылке.
— Нет, она вполне довольна жизнью. Ссора с разносчиком, который немало способствовал ее самоутверждению, — и она стала ходить, расправив плечики во всю ширину своего 80F, хоть и забросила тренажеры, — так вот, ссора с разносчиком не помешала ей сегодня строить глазки симпатичному клерку из фотомастерской. Кажется, там намечается заварушка с ревностью. Кассирши в супермаркете почуяли аромат новой сплетни и синхронно поворачивают головы, когда она входит в магазин.
— Да, про печальную Минни, у которой засор, — вспомнил. Не сразу, правда, — но и то ей в радость.
— За Минни-то не тревожьтесь. У нее есть теперь возлюбленный — с пиццей и на мотоцикле. Она рассекает с этим байкером по всему Спрингвиллу, обнимая своего парня не хуже, чем Амели Пулен.

История про поэтический вечер

Ходил вчера на поэтический вечер своего приятеля Каганова — благо назначили его недалеко, в Булгаковском музее.
Как только я вышел из дому, так сразу понял, что дело нечисто: был не такой уж поздний час, но потемнело как ночью. Сверкали молнии, ураганные порывы ветра гнали по улице мусор, бросали вверх какие-то документы и срывали парики с модниц.

Однако я все же пришел в музей и застал там своего приятеля. Не зная, чем потешить публику, он на всякий случай рифмовал надписи на стендах и записывал результаты в новый коммуникатор. Вокруг шептались посетители музея, тайком лазали пальцем в мониторы и голограммы. Но вот вечер, как говорила Анна Павловна Шерер, был пущен. Одновременно раздались раскаты грома, хлынул ливень. Он барабанил в тяжелый резиновый навес над верандой. Скоро на навесе собрались угрожающие пузыри, но никто на них не обращал внимания. Все были увлечены высоким искусством и ловили средь гула воды слова моего друга.

Меж тем публика была изысканная. Я-то ожидал кучки нечесаных программистов, однако ж собрались изысканные барышни в вечерних платьях. Отрадно, что многие экономили на белье. Оттого я стал прикидывать свои шансы, разглядывая публику.
Наконец, случилось ровно то, что я и ожидал. Потолок просел, и вода хлынула вниз, сметая все на своем пути. Темное пространство стало напоминать фильм «Освобождение» в последней его части. Я выбрал себе любительницу стихов поинтереснее и принялся буксировать ее к выходу. Мы были похожи на крейсер «Варяг» и канонерскую лодку «Кореец».

Мимо проплыл мемориальный чемодан с медными уголками — на нем сидел сам бенефициант и спешно набирал на клавиатуре коммуникатора свои впечатления. Но в этот момент мы с канонерской лодкой зацепились за какой-то экспонат с привинченным штыком и потеряли несколько секунд. Наконец, пожертвовав некоторыми не нужными теперь деталями одежды, снова двинулись вплавь. Мимо нас проплывали поэты и поклонники. Известный фотограф, раскачиваясь на музейной люстре, ловил нас в объектив своего чудовищного фотоаппарата.
Вода текла повсюду.
Вечер удался.

История про редкие свободные минуты

Надо сказать, что чаще всего в описаниях последних лет жизни Ленина мы встречаем фразу «в редкие минуты отдыха». Ну, или «оторвавшись на недолгое время от дел в Совнаркоме». Веселье начинается в тот момент, когда ты внимательно изучаешь список ленинских мест Подмосковья, из которых все знают только Горки. Люди постарше вспоминают еще Кашино, где гудит-звенит на ветру лампочка Ильича.

На самом деле этих мест гораздо больше. «Их — сотни! Их тут сотни!» — как кричал один братан, которому позвонили на мобилу друзья в машину, чтобы предупредить, что в его районе какой-то чувак гонит по встречной полосе. Господи! Да я б так до пенсии служил. Получается, что Ленин охотился чуть не каждую неделю, не считая лечения по нескольку месяцев. Впрочем, дай бог всем здоровья и денег побольше.

Горки, конечно, само собой — это безумное по сложности место, прямо выход силы какой-то. Но кроме Горок, где вождь умирал (поэтому все сограждане, испорченные фильмом «Телец», понимают, что в 1923 году было не до работы и не до отдыха), есть еще Подольск, где Ленина колбасило еще до революции. Но дальше начинается совсем иная летопись: «В условиях суровой обстановки начала 20-х годов В. И. Ленин проводил огромную работу по руководству партией и государством. Он работал с исключительным напряжением сил, почти без отдыха. Владимир Ильич часто проявлял заботу о здоровье своих соратников. Сам же на все просьбы и убеждения отдохнуть и полечиться шутливо отвечал, что он пока может довольствоваться „текущим ремонтом“, однако к концу 1921 года здоровье Владимира Ильича пошатнулось. Сказалось все: трудные годы подполья и эмиграции, крайнее переутомление и особенно последствия тяжелого ранения в 1918 году. 6 декабря 1921 года Ленину был предоставлен отпуск по болезни и он пере?ехал в Горки, где прожил до 13 января 1922 года, изредка выезжая в Москву. В это тревожное время, пользуясь тяжелым экономическим положением Советского государства, контрреволюционные силы пытались активизировать подрывную деятельность. Пребывание  В. И. Ленина в Горках стало небезопасным: слишком многие знали, где он живет. По настоянию Ф. Э. Дзержинского В. И. Ленин переехал на отдых в глухое подмосковное местечко Костино и жил там с 17 января по 1 марта 1922 года».

Я понимаю, что семь городов Подмосковья спорят об охоте Ленина, да только их не семь, а куда больше: «Зимой 1921 года В. И. Ленин приезжал поохотиться в окрестностях деревни Акулово и помог леснику купить необходимые сельскохозяйственные орудия на Люберецком заводе (дом лесника не сохранился). Несколько раз бывал в окрестностях села Новлинского, при его содействии построена гидроэлектростанция на реке Пахре. А рядом с деревней N. у него сломались сани. Приехал в гости к Кржижановскому, а вот сюда просто приехал, чтобы поохотится в местных лесах, а тут еще приехал поохотиться в баулинский лес, в этот поздний час пассажирские поезда не ходили, и он поехал на товарном, где подсел к печке, и вот завязался душевный разговор, он остановился в доме крестьянина Моденова, но потом перешел в более просторную избу, чтобы побеседовать с крестьянами, часто приезжал в Завидово, где было крупное охотничье хозяйство, а вот по предложению Н. В. Крыленко побывал в Михнево и охотился в местных лесах, пешком отправился до станции, к ожидавшей их дрезине. В 1919 году часто бывал на охоте в окрестностях Елино и Черная Грязь, гулял по окрестностям, расспрашивал старожилов об истории имения. Летом 1918 года окрестности села Барвиха стали излюбленным местом отдыха В. И. Ленина. На прощание Владимир Ильич подарил леснику ружье. А вот чудесное «Владимир Ильич увез в Москву сына лесника Лешу. Мальчик прожил в столице три дня».

Ну, в этом и прелесть цитаты, вырванной из контекста. Так-то понятно, что это произошло с согласия родителей, а перед возвращением мальчику даже подарили «облегченное ружье». Вот что это за ружье, видимо, экспроприированное у какого-то барчука, действительно непонятно.

История про крылья Буфула

Видал в меню «крылья Буфула».
Сразу понял все. Просветлился и возрадовался.

Страшен зверь-птица Буфул при тихой погоде. Страшен он и в бурю, часто летает он над серединой Днепра. Далеко простер Буфул над Россией свои совиные перепончатые крыла, быстр его полет: мелькнет он, победоносец ночи, и пропадет вновь. Только расступаются перед ним народы, утирая белую какашку с кафтанов и сюртуков. Не всяк видел Буфула в верховьях гнездовий, там, где он в своей тарелке. А в своей тарелке видали Буфула многие. Крылья Родины, настоящая сказочная птица Буфул, никого не оставит в стороне и за бортом. Но придет час, когда заплачет птица Сирин, погрузит свои яйца в воду Алконост, заскребется когтями о жесть птица Гамаюн, а от Жар-птицы понесет паленым — значит, корчится в огне птица Буфул, в смерти своей несет нам тайное и тельное. Но, погибнув, вновь оживает Буфул, и каждое лето встает на крыло, топчется всласть на нем, гладит пух да перо, а потом взмывает в воздух.

И тогда снова летит Буфул, пока жив, над страной среди майонезных облаков и сметанных туманов, меж ига злых татар и казней жидовин. Прекрасный лик его полон любви, а клюв — крови. Кричит Буфул о скорби нашей и страдании. Помнить Буфула нам и нашим детям.

История про разговоры с телевизором

- Скажи «Нет!» кариесу. Вообще, поговори с кариесом. Не замыкайся в себе. Поговори с кариесом. Загляни ему в пульпу. Настраивайся на диалог. Будь конструктивен, скажи ему что-нибудь. Не закрывай глаза на окружающее — говори.

История «Мавзолей»

Сходил к Ленину. Там все по-прежнему — только раньше запускали с площади, а теперь очередь сначала стоит у Александровского сада, затем посетители сдают мобилы за умеренную цену в двадцать рублей и заходят на кладбище с торца (что в общем-то удобнее).

Кстати, очередь в Мавзолей раньше была видна из космоса. Теперь наверняка тоже — очередь уменьшилась, но оптика улучшилась. Если кому интересно, то Мавзолей был открыт для доступа каждые вторник, среду, четверг и субботу с 10 до 13 часов.

Не все, наверное, помнят, что были специальные пригласительные талоны в Мавзолей, — так вот он вам (это конец семидесятых годов). Размер — в визитную карточку, на оборотной стороне от руки номер (169) и пометка «9 ч. у Ист. музея 13 апр. в воскресенье» — то есть это 1980 год.

Позднее мне говорили, что одним людям казалось, что внутри Мавзолея такие декорации и освещение, другим — что Ленин лежит как в дешевом ужастике.

Но это просто времена иные пошли. В моем детстве там было вполне скарально. А сейчас некоторые позволяют себе мини-юбки и разговорчики. Но это легко исправить.

История про интервью

Записывали с одним человеком нашу беседу. Покончив с этим делом, мы вернулись к столику, где сидели его друзья.
Я взял стакан воды и огляделся. Напротив сидела возмутительно красивая девушка. Она посмотрела на меня и вдруг сказала:
— Позвольте! Да вы — Владимир Березин? Вы же нам читали... и...
И дальнейший мой вечер был лишен спокойствия.

История про ссору

- А ты не помнишь, что они разругались-то?
— История довольно давняя, впрочем типическая. Представь себе двух провинциалов, живущих в разных, правда, городах. И занимаются они там музыкой, или марки собирают, переписываются. И вдруг является перед одним столичный человек, весьма успешный, и говорит одному: «Поклонись мне, поцелуй мой пахнущий серой башмак и облобызай рога мои! И тогда будет тебе счастье». И поцеловал тогда первый пахнущий серой башмак и рога — тож. И было ему счастье, был он перенесен в столичный град, введен в Круги и записан на телевидение.

- И альбом с марками издан стотысячным тиражом.
— Ну да, ну да. Впрочем, слушай дальше. Явился тогда столичный человек второму и сказал: «Поклонись мне, поцелуй мой пахнущий серой башмак и облобызай рога мои! И тогда будет тебе счастье».

Но второй отвечал просто: «Да на х... такое дело».
И не стал целовать ни рогов, ни башмаков. И не было ему счастья, впрочем, и несчастья тоже не было, а это состояние, как известно, тяжелее всего. В столицу второй, впрочем, перебрался, но в Круги его никто не вводил, на телевидение не звал, и выставочную галерею ему никто не купил.
И возненавидел второй первого за свои упущенные возможности.

История про понимание

- Отчего же столько людей, которые лучше меня знают, что я хотел сказать? Отчего же столько людей говорят, что знают, как и что я думаю? Откуда взялось столько людей, которые знают о моих душевных порывах лучше меня? Откуда они хотя бы это знают? Откуда у них этот мелкоскоп? Я вот совершенно не знаю, кто и что чувствует, — хотя это моя работа, я все время сомневаюсь в том, что я надумал, я бегаю с ворохом линеек и измерительных приборов — и все равно обмираю каждый раз от неуверенности. Кто бы мне прислал по почте уверенность. Или хотя бы термометр для определения горячих и холодных блюд и отделения зерен от плевел.

- Что вы хотели сказать, как вы меня сами изволили учить, совершенно неважно.
Судить можно только по впечатлению. Сам факт разговора с писателем противоестественен.