Клементина Ширшова. Путем любви и больше никаким

Клементина Ширшова — поэт, критик, редактор. Роди­лась в Москве, окончила Литературный институт им. А. М. Горького и Московский институт телевидения и радиовещания в Останкино. Публиковалась как поэт и критик в журналах «Новый мир», «Новый Журнал», «Новый Берег», «Новая Юность» и др.

Борис Кутенков: Подборка Клементины Ширшовой с её «страшным человеком» метафизически встраивается в жуткий и характерный для русской поэзии сюжет двойничества. «страшный человек смеётся одним ртом без глаз / страшный человек скажет правду прямо сейчас / а затем начнёт говорить о чём-то простом / страшный человек обещает решить потом / сообщает одно, думает другое, делает третье / страшный человек тем и страшен, что ты его встретил». Фольклорный ритм этого фрагмента спектрально богат — рефрен тут отсылает не только к очевидному Есенину, но и к «Жутким детским страшилкам» Эдуарда Успенского, пробуждая поверхностные ассоциации с «гробом на колёсиках», но при более глубоком погружении вспомнятся Левитанский с его «ироническим человеком», Высоцкий («Мой чёрный человек в костюме сером...»), богатое воплощение этого сюжета у Рыжего. Воплощение темы в этом стихотворении — страшное, не оставляющее иллюзий (как всякая подлинность), намеренно аскетически обеднённое в своём наплывании анафор. Тяга Клементины Ширшовой к выраженному в верлибрах прямоговорению, кажется, вполне соответствует эволюции Дмитрия Воденникова, о которой он писал в предисловии к своей первой книге эссеистики «Воденников в прозе», — борьбе с метафорой как с неизбежностью иносказания. Счастье, что здесь найден баланс: горькая и смелая прямая речь не мешает ситуативно точному метафорическому попаданию.

ПУТЁМ ЛЮБВИ И БОЛЬШЕ НИКАКИМ

Волга

поезд прибывает и прибывает
до тех пор, пока его не становится слишком много
забивает уши железным грохотом
а рот привкусом креозота
становится трудно дышать
от переполняющего поезда
переворачивающего все внутри
на полном ходу, заполненного людьми
его трясёт и шатает
как и тебя, как и тебя
дребезжащая ложка в стакане
чай, заливающий все кругом
поля, слева и справа
город с красивым названием Златоуст
рязанскую гостиницу «Центральная»
поляну возле музея Корнея Чуковского
ландшафт постоянно меняется
вокруг вода бесконечная
вот-вот затечёт в вагон
и затопит его
а помнишь
ничего ты не помнишь
жизнь это перемены
смерть статична, будто бы камень
Осипа Эмильевича
мы не остановимся
не беспокойся
здесь у нас пространство и время
голос до боли знакомый
спрашивающий «где радио»
переполняет
«да вон там, подвешено»
повторяю
как в петле, как в петле
говорил Цветаевой Пастернак
а ты не мешай мне смотреть на Волгу
дурак

***

страшный человек смеётся одним ртом без глаз
страшный человек скажет правду прямо сейчас
а затем начнёт говорить о чём-то простом
страшный человек обещает решить потом
сообщает одно, думает другое, делает третье
страшный человек тем и страшен, что ты его встретил

страшный человек так меня называют родные и близкие
страшному человеку сложно остановиться
а измениться практически невозможно
страшному человеку кое-что нужно
когда человек страшен ему хоть бы что
страшен-то страшен а выглядит на все сто

что для такого ни сделать оно не к лучшему
кроме того, что страшнее страшного
именно потому я его и найду
буду искать по улицам и дворам
буду искать по рощицам и лугам
и я найду его там, где не знаю сам
тот человек выдернет хребет из меня
не мигая

***

если это приходит к тебе,
целый день не уходит.
начинается с неприятного чувства
чужеродности тела.
будто ты вселилась в себя,
изнутри проверяя
на ощупь
руки-рукава,
ноги-штанины,
воротник шеи.

сегодня придётся
расчесать не свои волосы,
припудрить не свою кожу.
выбрать, во что одеть
тусклое мясо и кости.
ты не узнаёшь в отражении
то, что видишь
и уверена,
оно стало выглядеть хуже
после того, что случилось.

может быть, перемены в тебе
видят и другие,
стараясь не замечать,
отгоняя мысли про то,
как бы они ни пытались
казаться вечными,
когда-нибудь им доведется
иметь дело с тем же,
чего однажды
необратимо
коснулась ты.

этот день пройдёт,
пока ты проживаешь события,
которых могло не быть.
думая о том,
что могло бы быть.
наверное, это и есть
территория небытия
и ступив на неё однажды
одной ногой,
ты оставила на ней след,

а она оставила собственный след в тебе
навсегда.

***

вьетнамские флешбэки поцелуев
преследуют меня и настигают
на каждом повседневном повороте
закручивают вихрем, я стою
пустая и боюсь пошевелиться
проходят мимо люди, этот парк
не представляет, что я проживаю
какие взрывы от прикосновений
развёртывались у меня под кожей
еще вчера и как сегодня тихо
как выжженная порохом земля
и полая, как чей-то мертвый череп
кого-то, кто давным-давно забыт
там гаснут возле темечка слова
которые нет смысла говорить
дела, кои не стоило бы делать
я слышу только злые голоса
кто и кому теперь принадлежит
и вижу, птицы замирают в небе
и тучи затормаживают бег
и озеро холодное, как бритва
похоже, что остановилось время

ты говорил, что нам нужна война
а я хотела мира

***

сезон фонтанов с этого дня завершён
значит, отныне потоки перестанут бить
выключат подводные фонари 
осушат резервуары
превратив их в ямы
скульптуры промоют специальным раствором
оставив в полном недоумении всех:
маленьких ангелов
обезьянок и птичек
целомудренных обнаженных девушек
каменные растения
не смогут замерзнуть сильнее
неважно, засыпать их листьями
запорошить снегом
или завернуть в полиэтилен
полгода или даже больше
люди будут ходить мимо и думать
что это теперь навсегда
пока не пройдёт пара времён года
в силу естественных причин
не поднимется температура воздуха
и, как обычно бывает
не появится надежда
на добрые перемены
на грядущее неминуемое счастье
на новую жизнь

Стофутовая волна

задачей было найти самую большую волну
не просто большую
если вы представляете просто большую
значит, вы меня не понимаете
я сказал — самую большую на свете
условно назовем её «стофутовая волна»

когда я увидел пляж в Назаре
по-настоящему опасное место
где волны похожи на диких зверей
не поддающихся дрессировке
то понял — вот здесь я её найду
вот здесь она встретит меня
нужно только выходить в море
пытаться снова и снова
и тогда я смогу покорить ее
самую большую на свете волну

если вы думаете, что это для того
чтобы меня показали в новостях
или дали какой-то кубок
или сказали — вот это он
значит, вы снова не поняли меня
моей целью было
самое большое на свете
блаженство

ведь когда ты стоишь на доске
и твои мышцы напряжены до предела
ты поднимаешься все выше
заходишь в так называемую «бочку»
состоящую из тонн воды
закручивающихся над тобой
то ощущаешь себя немного богом
и даже чувство проходящей рядом смерти
совсем не смущает тебя

я помню этот день как вчера
я вышел в море
и понял — вот она идёт
моя стофутовая волна
она была огромной, как вселенная
я встал на доску
я предвкушал
и дальше меня потащила сила

об этом вам никто не расскажет
но когда ты не вывозишь «бочку»
и вода обрушивается на тебя
тебя крутит, как в мясорубке
как в бесконечном граде ударов
выворачивает, словно наизнанку
тащит, ломает, несёт
это фатальная неудача
лёгкие заполняет вода
ты умираешь

но вместо этого я проснулся в палате
весь забинтованный с ног до головы
медбрат смотрел на меня так
будто я вернулся прямо с того света
жена сказала — ты идиот
хочешь оставить своего сына сиротой?
найди себе нормальное занятие
или я с тобой разведусь
даже не думай больше
вставать на доску

я повернулся ко врачу и спросил:
через сколько дней
я встану на доску снова?
ведь скоро сезон
когда будут самые большие волны
и среди них может встретиться
стофутовая волна
но я не успел поправиться
тот сезон мне пришлось пропустить
и я горевал

мои друзья штурмовали гораздо меньшие волны
не стофутовые, обычные
как мы звали их, «детский сад»
а я не мог даже удержать равновесие
мне было страшно подходить к доске
мое тело больше не хотело
искать стофутовую волну
моё тело хотело жить

я ничего не мог с этим поделать
потерял форму, по ночам часто не мог уснуть
я шел к пляжу и смотрел за горизонт
зная, что уже не встречу её
но она часто приходила во сне
когда я все-таки засыпал
недостижимая и манящая
невозможная
стофутовая волна

и вот я не выдержал и однажды
взял доску и пошёл на пляж
я не знал, на что я рассчитываю
когда у меня трясутся руки и ноги
когда я так постарел
что уже не узнаю себя в зеркале
а мой сын уже в половину моего роста
когда я стал собственной тенью
но эта тень встала на доску
и дальше меня потащила сила

об этом вам никто не расскажет
ведь сёрфинг — это вроде так весело
но когда ты не вывозишь «бочку»
и вода обрушивается на тебя
тебя крутит, как в мясорубке
как в бесконечном граде ударов
выворачивает, словно наизнанку
тащит, ломает, несет
но если ты выныриваешь на поверхность
и хватаешь губами соленый воздух
то понимаешь, что ты это сделал
хотя она была совсем маленькая
и не стофутовая
но принесла собой
самое большое в мире блаженство
я знал, что это была она
вселенская и непостижимая

та самая, которую я искал
да

***

и вешняки, не щедрые на вишни,
и выхино, похожее на вывих.
вагоны как слепые, неживые
и будто проезжаешь тут впервые,
и трудно в монологе машиниста
дыру в груди свистящую расслышать.
нет воли дожидаться потепления.
нет силы продолжать стихотворение.

Лунные сутки

бальцещуп занемог,
он дрожит в онемении усов
хладнокровен и щупл
отыскал в лунном кратере кров
и лежит неподвижно
закутавшись в хвост, не дыша
что ему ещё нужно?
такая простая душа

рыльцедрыги клыкасты
след его ими взят
их жестокость напрасна
они его не съедят
только лунные дети
родятся потом у них
чтобы спариться с жердьми
проворными, точно вспых.

они двигают звёзды
меж временных орбит
рыльцедрыг — чем зубастей
бальцещуп — тем, что спит
вместе с ними такими
общий несём венец
только из гороскопа
видно, что всем конец

лунной жизни не зная
выдержим или нет
мы с земли продолжаем
видимый ход планет
словно с края осоки
канувшая оса
в эти лунные сутки
чёрные, как глаза

***

от облаков закладывает уши
поднакопившись ватой в голове
до горла доберутся и задушат
оставят тёплым семечком в траве

зато проклюнусь, прорасту до неба
блаженно воссоединяясь с ним
былинкой, превращающейся в небыль
путём любви и больше никаким

Обложка: Арина Ерешко