Никита Прялухин. О том, как дети засыпают

Автор о себе: «Родился в Архангельске. На этом можно и закончить. Дальше только стихи и любовь к Соне, без которой они бы писались хуже».

Борис Кутенков: Стихи Никиты Прялухина отражают дихотомии мира, находящегося в состоянии неустойчивого равновесия. Дихотомии эти разнообразны: от эстетических противопоставлений, которые подсказывают читателю направление авторских поисков, —  «твёрдо стоять на авангарде не представляется возможным», но невозможно и «стать представителем консервативного поворота русской словесности», — до ведущих самого героя вместе с читателем по дороге познания. Тут и уверенное наплывающее знание — «не смог сделать мало-мальски счастливой, / но смогу обеспечить путёвку в бессмертие — / никто не исчезает на земле», но вместе с ним и взволнованная процессуальность знания приходящего, осознаваемого как постоянная дорога, как раскачивающееся движение ритма: «мы мало-помалу узнали о боли». Многое можно сказать и о даре метафоры, и о ритмической индивидуальности, и о неожиданно работающих у Никиты Прялухина эклектике и осознанной неточности рифмы. Но, пожалуй, именно честно преподносимая процессуальность познания мира — где «самая сложная загадка» и «самая открытая истина» не просто граничат, а идут через запятую, — то, что особенно захватывает в этих стихах и заставляет читать их неотрывно.

 

 

О ТОМ, КАК ДЕТИ ЗАСЫПАЮТ

 

***

Руки пахнут
Как мыльные пузыри.
Пальцы ест
Бумажное полотенце.
Мой вагон
Пломбированный, голубой,
Не шатаясь,
Падает между рельсов.

Это наш
Засахарившийся мёд.
Это наши почки
Цветом в пододеяльник.
И першит, и давит, и даже жжёт:
«Еду-еду-еду»
Как жмурик в спальник.

Через лай собак и шёпот ртов
Обескровленных и едва открытых —
Это русский поезд меня везёт.
Время договаривать,
Пока не убиты.

Стих не кончается, как не кончается жизнь:
Смерть кончилась, бессмертие началось.
А мы — всё целуемся — больные и без души,
С щеками в крапиве — красные — наглецы

 

***

мне нравилось — и нравится,
смотреть, как ты спишь,
потому что это редко у тебя выходит
(если верить твоим словам),
как будто бы твой сон —
самая сложная загадка, самая открытая истина.
но ты спишь,
так, как это делает моя мама —
точь-в-точь
(что за пошлый фрейдизм).
всё равно ты самое близкое,
что у меня когда-то было или ещё будет.
и вот мы спим вместе,
но я-то сплю и знаю:
всё случится, всё произойдет,
всё, как наша вчерашняя ссора,
а я точно тебя никогда не отпущу.
сосны на каблуках щиплют безоблачное небо,
в санатории белая ночь.
мне ещё нет десяти лет —
я здесь с бабушкой.
чайки кричат где-то далеко,
наверное,
у озера,
а вот голуби курлыкают прямо за окном, на балконе —
слышно, как шелестят их перья,
при каждом перелёте с одного места
на другое.
я не сплю,
потому что никогда уже не смогу уснуть:
я был счастлив,
ничто у меня не отнимет эту ночь,
никто не отнимет у меня твой сон,
неглубокий, тревожный сон
который будет длиться внутри меня
всю мою оставшуюся жизнь.
я посмотрел на своё воспоминание ещё раз
и покрепче прижал его к памяти.
не смог сделать мало-мальски счастливой,
но смогу обеспечить путёвку в бессмертие —
никто не исчезает на земле.
все остаются как итог любви
своей или чужой: желательно, чьей лучше.
Берлинской нет стены —
Песочные часы,
Иголки, Виноград;
Любовь упала Грушей.

 

***

о том, как дети засыпают
не пишут — только лишь читают
о том, как мертвые шагают
не пишут — слушают и тают

 

***

в Милане жил пират
мне каждый был бы рад
но что-то занемог
как будто подустал
на самом деле умер
и ти́хонько запел:
в Милане жил пират

 

***

полумертвый
читает стихи,
полуметровый
эмбрион здесь зарыт.
пишет стихи
лепестками с росой,
ночным туманом,
проявлен:
живой

 

***

не прекращаю говорить,
надеясь тихо замолчать,
чтобы сказать течением рек,
чтобы сказать цветением леса,
чтобы сказать всем, чем я не был:
«простите стих мне» — детский сад.

 

***

я ел чужие берега
вода и я
воздушная
волк/волк
и я и я и я —
все зеркала
всё — зеркала.

 

***

за всё плати:
за электричество,
в июнь — водоснабжение,
за радугу после дождя и жжение
внутри, под ребрами, чуть ниже диафрагмы.
фрагменты составляют дифирамбы
всему Божественному и его компании —
капитализм в пене, в белом бантике.

 

***

язычок у колокольчика —
не язык колоколов.
пиво кончилось, Бог кончился,
На земле Любовь мотает срок.

 

***

«за поворотом тебя проглатывает время»
— свет и музыка лежали над ТЦ
— пух умирал и ложился в июльскую землю
— искусство — это всегда молитва за спасение душ
— встретимся, и так полюбим, что, может, даже перестанем быть.

 

Раз/очарование

            где же?
            лица холмов
            их ты спрятал в ладони;
            мне
            стаккато из склонов…

            alienatio

я услышал выстрелы
Ring-a-ring o' roses
пареньвыбежалвмаске
Pocket full of posies
пахло как в детстве
We allfalldown
—————————————
я почувствовал навсегда утерянную песню синицы
Round and round in circle
ипотерянныенемы
Waitingfor a miracle
кисти порезали загрудными камнями
Kiss theground
------------------------------
висев как кеды над растоптанными сливами

ябпро́секилис
Teardrops, drop tops*

Камни вываливаются из лёгкого
Вместе с соснами и сутулой водой
Заполняя форму Волоха
Наизнанку воздух и свет

нет конца
mors a rom
спас вживую мертвый он

чары рассеиваются

Я Не Знала Его Всю Свою Вечную Жизнь:

* — На этом месте должна быть фотография с яблоками**
** — Фотография с яблоками найдена на просторах интернета

 

***

я плакал
и менял слова:
калека, Бог, урод.
тот свет тебя переживёт,
тот свет тебя пережуёт.
но, наконец, в отсутствие слов —
весомый океан стихов,
расхлебывай его ковшами
слоистых облаков.

 

***

но Мы пронесём этот вой
человеческий и пустой
на крыльях —
наполненной вдохом и выдохом —
речи синичек

 

***

Набежала тишина
В этих чувствах, в этих людях
В голосах и полосах
Переход застрял в влюблённых

Цепь гвоздик
Живое поле
С желтушным мёдом
Белоснежных почек

Кусачки слов, чумной язык
Перегиб в старость
Есть детство, но в формате zip
Расстегнул алый

Вот снова: цепи и полоски,
Желтуха, тишина и доски
Во всём зевают отголоски
Преддетских почек

 

***

у стихов тёрна конец
в голове твоей венец
мы мало-помалу узнали о боли
чуть-чуть, понемногу
обнять и обвинять
так близко — между — Вы
...нас сохранят
как ливень
как жару
в Килиманджаро
ритм, рифма — у

твёрдо стоять на авангарде не представляется возможным

стать представителем консервативного поворота русской словесности

каждый раз
уже не фрагментарно —
постэмбриональный,
предобморочно живой
— мне страшно, Господи!
как, Боже мой, мне страшно!
стань господином моим
поблажку дай
и повтори:
не бери меня с собой
в этот серый-серый свет
мне без неба хорошо
я — оставленная речь

 

 

Обложка: Арина Ерешко, нейросеть