Илья Вересов. Мы другое вскл
Илья Вересов о себе: «Филфак Петрозаводского государственного университета, организовывал местные поэтические вечера. Много (возможно, слишком много) духовных и материальных исканий и метаний связывал с родством/отторжением места, малой родины, локальной культуры. Связывал с этим проекты, тексты, сердечные нити, но так и не понял, что я нащупал: настоящие камни и тени карельских топосов или просто скамеечку на набережной».
МЫ ДРУГОЕ ВСКЛ
***
томные ульи и муравейни
я так объяснял ее извиняясь
стучась в ее торф прикладом ружейным
чего же еще у меня есть
кажется в детстве меня перебило
роялью осиных гнезд схлесту
теперь мне всегда с угасающей силой
грести эти гнезда колючие гнезда
какой ты глухой и хитиновокожий
я щупаю — извиняясь...
вот печень мучений почувствуешь может
ее под щекой у меня есть
и волосы ширма (спокойствия лишена)
в кишащие лампами будуары
багор тебе в руки и вспарывай вспарывай
а я только помню: вода, пустота, тишина.
БЕРЕГ РЕКИ/ БЕРЕГ МИКРОРАЙОНА
там, где конец любой воды, где срезан жар,
где, оттряхнув бетону, входишь в масляный прибрежный пар,
где поиск смеха сближен с черным пьянством
и в поиск взгляд впадает белым глянцем
изнанки неорганики вокруг;
пока ты ищешь, воск с висков оттает;
общипанные крыши, доски, комья стали,
так и стоишь супротив жил инфраструктуры —
хоть прямо вроде жил, а вырос вислым и сутулым,
не в силах глаз собрать к последним зрительным рывкам —
разрой меня, сипит, бледнея, город;
разрой, пусти по тонким кожаным рукам,
я твой молох, ты мой зародыш-морок,
вот пятна горькие мои, немые поры;
вот гроздья ламп, желудочные соки окон,
чугунный парк, прилегший в грусть осоки боком,
стальные штанги междуельных троп
и полный тайн природы гроб,
похожий на угасший механизм.
я, кажется, уже предельно близок,
я, кажется, касаюсь твоей ризы,
глотка невоспроизнесенных нот —
и нет, нет ничего,
и только вспоротый случайно рот
глядит в остатки голоса, который тает черным газом
по этим тонким костяным пейзажам
и глаз не достает, как будто проклят чьим-то сглазом.
КАРЕЛИЯ ВО МХАХ
от границы к границе бродить
словно карту сминая играй
смех синицы как шовная нить
там где загнутый воздуха край
где над гладью рассвет обнажен
белой кожи чуть выше колен
покарай и распни нагишом
здесь на вырванной с мясом скале
люди с дуплами вместо глазниц
ели с вгрызенной тысячью глаз
до границ издыхающий блиц
и вернуться на тысячный раз
здесь все так же наотмашь метет
шины шепчут ты долго шагал
как счастливый дурной идиот
ляжешь в шершней гнездо одеял
след веков ей подводит глаза
черный мох ее мех на плечах
горький пот с бедер ели слизал
и в ступнях древенелых зачах
мне неаополь стамбуль не нужны
прямо здесь не страшась истязай
где по радио пир тишины
и немеют леса
***
кто-то явно схватил все песни и был таков
оставив бренчать об топор позвонками шейными
разложивши на клавиши плачущих мотыльков
не заметив особой разницы в растяжении
километровой жилы перил вдоль дорог
и разглаженным черным стеблем метлицы
вот теперь не понять где мы жили кто был дорог
лишь неявная сила мнет лица и теплится
он распутал шов человечий и был таков
отменив или предвосхитив нашу dies irae
что теперь подтверждает нам жизнь раз нет оков
только серые сосны лэп среди вырубок сирые
кто-то явно покинул рассыпав карманов десну
по прихожим катышки слез и комочки ила
раз забывшись в троллейбусе под portishead усну
и проснусь уже там куда пригородная не возила
***
и если кончатся люди — это не жалко
ведь можно и в шестеренке нащупать жизнь
и кости птиц в сосуде бетономешалки
их можно макать и грызть глодать и грызть
забытый как чья-то сумка прибрежный вечер
пригодность исчислена чертежами воды
взбродивший взгляд слюдяные женские плечи
их можно читать перед сном как на мозге следы
и даже настоянный в уличных поворотах
воздух — оружие в наших стальных руках
нащупаешь спусковые крючки кислорода
невольно замрешь от дула в районе виска
шепот — глоток пространства — пролог испуга
шомпол — застрявший в небе сосновый ствол
здесь можно стрелять по пустому лесному звуку
дыры сшивать черной нитью радиоволн
все пригодится все в дом всякий сон в руку
прикладная комбинаторика мшистых холмов
перед каменным стендом с которого смотрит укко
растраченный плач кукушки и озера штоф
***
подвыпал снег
подвыпил слег
включив себя в окружности ночных чернил
обморожение итог
сквозь толщину сапог
включил обогреватель или не включил
(лишь отдалишь его включением)
обморожение готово
на тарел
ке с каемкой ждет тебя кажи наружу нос
скажи карел
ли не карел
готов паленкой рта тепло сшивать вопрос
такой ответ
простой ответ
нам дан на шумный годовой спектакль чувств
молчащий снег
в пол чащи снег
простужен вкус
пустой же вкус
(его забыли наделить значением)
***
а твоя никогда-не-осиротевающая жизнь
ничего не просила лишнего ох упаси
вся она раскусившая вальпургиеву ночь
вся расстегнутая наискось
в бусах соленой пурги
будет плыть рассыпаясь на ворс
лоск оторванной паутины
тень хвоинки не тронет и волоса твоего
день поминок останется сплюнутой в реку занозой
никого не хоронят останется пыльным погост
тыльной части ладони воющий гнус не тронет
твоя жизнь ледяная росинка в штопоре
отторгнутый плод заштопанных чресел листочка
и ее окончание смыслом отбросим
как нулевую флексию
то есть в общем-то всякая связь навсегда отброшена
под моим языком как угли в дурную погоду растаяла
и теперь остается лишь отделить твои пятки
от липучей сухой земли от запаха вкуса
и теперь ты бус соленой пурги прозрачнее
и теперь сквозь тебя настороженно смотрят глыбы гранита
к сожалению в отличие от тебя я не могу отвести глаз
РЕФРЕН
твой голос — как та струна монтировки
которая нежно кусает замок.
с неба прозрачно капают гири — их катят
дети в безумном порыве жить — жить
вот что значило годы назад
твое невозможное платье
многотонный занавес
путеводная медная нить
и каюсь — чувства здесь нет
просто наши слова бредут — и я с ними
в общем — эстетика
цветочным немеющим комом
гроздья слез — тоже страдающие от анемии
не жизнь, не любовь — просто на память знакомых
слов красивая опись. но все же в оконном
проеме увидеть выжимку солнца —
или случайно взглянуть на икону —
не веря — просто случайно в доме забылась икона —
можно
вполне законно
небо — готовясь к прыжку — звенит пузырями язв
просто мы говорим в бреду — ты шутя — я сдуру
и пусть натюрморты — где стол был яств
ведь правда же — м ы з д е с ь — как два авгура?
(последнее слово
шепчет уже не плетью, не громом — тканью, вздохом.
неясной патетикой
ясным присутствием летнего дыма.)
ВВИДУ РЕСТАВРАЦИИ ВОКЗАЛА ПРОСИМ ВАС ПОЛЬЗОВАТЬСЯ ВРЕМЕННЫМ ПРОХОДОМ В ДОМЕ ПЛ. ГАГАРИНА, 2
растает древесный пот
верный признак зари
обратно к вокзалу
ремонт
сиди под лесами кури
где-то в зоне есть шар
круг
ожидания зал
словно дедушкин шарф
в засохшей слюне
в слезах
выгнуты стены от масс
дыхания сот людей
я там не был не раз
впрочем как поглядеть
рельсов ржавеющий мед
заботливо льется в ночь
та сила что судьбы рвет
хоть может хотела помочь
***
I.
нет мы не people мы ветхий пепл
нелепый слепок дней былых
не volk а только мятый лист газеты
случайно съетый госасфальтом
с вчерашней новостью
в действительности — что мы?
старик державин нас заметил?
в тамбов уйдя, благословил?
или мы то, что соскребать с открытки
где кижи где ты пробыл летом
под типографской краской
нащупать ногтем тесто наших лиц
нет мы не то нет мы не «это»
возможно в этом наша правда
II.
далекий опыт преодоления хвори
привыкший к завтраку из святых простуд
и очи горе не поднять проглотивши горе
какие тут горы разве что чертов стул
и чертов стыд и черта за которой полость
и греющий душу постиндустриальный оскал
мы тело? мы волос? мы центр? мы волость?
нет мы не питер мы другое вскл.
***
я ни о чем не жалею
повторяй это как колыбельную
работая грубым лесничим
в садах адониса на полставки
закапывая невесомые тела
в глиняные оазисы
будто вкладывая в амфоры времени
голубые от холода песни
может сам и поверишь в гвозди и землю
читая траурный пасквиль
снимая навечно слов околоток
их прокисшие сливки
возлагая гербарий сжавши ресницы
объясняя его неподъемность
через сложность суставов просодии мессы
будут вечно крепчать анемоны
я ни о чем не жалею
отложишь в сарайку под вечер
лопату топор и мысли и проч.
методично с пальцев стряхивая
вмерзшие под эпителий
их лица и песни
***
корень света в блике на кромке чая
в керамическом чайном гроте;
не в твоем черноземе рождаются: солнце, месяц, звезды.
но в тебя же хлебещет ложечка:
...це
...сяц
...зды.
хочешь пить — значит, голову клонишь,
в гладь осыпаются волны слов,
тени букв и сами истаявшие предметы
земляными глотками:
...асть
...знь
...оль.
нет ничего длиннее круга вращения ложки,
нет — и резиново тянется сахар-зола.
хотя я слушал концерты весь день, не поверишь —
но это теперь лишь беззубые рты.
нет ни размаха времени, ни километров;
хотя, вроде бы, — лупят бессонно прожекторы новостей;
но теперь все размазано в отблеск на кромке сосуда,
и только стук чашки об тонкость стола:
...
...
...
цветков-йорк (подражания)
когда я отслужу для них офсетом
обмякнет пульс от чувственных растрат
все запишу на видеокассету
неловко стоя у жемчужных врат
и мефистофель спросит ты любезный
поди не дергал нити бытия
да нет дружок вот алиби железно
зеленый красный синий мне судья
кручусь ломтями пленки формой круга
а ты уперлась в центр кое-как
кручусь законом физики поруган
впустив собаку в дом и в сердце шлак
вот так я и скажу прощай навеки
ведь время затвердело на зрачке
что б ни случилось на земном пробеге
не бойся сжав заветно в кулачке
как глины горечь видеокассету
с последним самым лучшим нашим днем
а кривотолки слезы кто-то где-то
все чушь пока есть в вечности проем
Обложка: Арина Ерешко
войдите или зарегистрируйтесь