Марк Перельман. Будущее с воздухом и льдом

Марк Перельман родился в 1994 году. Выпускник Литературного института имени А. М. Горького (семинар художественного перевода с немецкого языка), 2017. Учился в аспирантуре Литинститута (кафедра новейшей русской литературы). Участник Совещания молодых писателей при СП Москвы (2016), Зимней школы поэтов (2018) и ежегодного поэтического семинара MyTalk (2018/19). Дебютная книга стихов — «Без-д-названия» («Стеклограф», 2019).

 

БУДУЩЕЕ С ВОЗДУХОМ И ЛЬДОМ

 

* * *

Первоначален рай подъезда,
но быть в нем долго неуместно:
в одну из двух сторон
отсель — на солнечный, неяркий,
какой-то мартовской прожарки
свет, если выйти вон

и воплотиться в каждом шаге,
когда колышутся не флаги,
а тень в чужом окне,
чье тело — лимб стеклянный, чистый,
растущий голосом хориста,
пробившимся вовне, —

туда, где слово «расстоянье»
сожгло себя, свое названье,
сбежав из словаря,
из менделеевой таблицы
и заново ее границы,
как в первый день, творя.

 

* * *

Раз на исходе солнечного дня,
среди его снегов, моих шагов,
закатный лес просыпался в меня
звеном несуществующих слогов.

Я замер и глаза прикрыл. Что мне
ответить этой точной немоте
и немощности — на ее войне,
в ее растущей вечной мерзлоте?

Что речь полна чудес? Она полна
кошмаров, как ее ни кличь,
она одна огромная волна,
разбивший мир бессонный паралич.

Так противостоял мне этот лес
молчанием вершин его дерев,
что с губ слетела только тень словес,
на тело оглянуться не успев.

Но не могла не оглянуться, ведь
ждала, что я вослед произнесу,
и каждый думал, встретимся ли впредь,
перешагнув себя, в другом лесу.

 

* * *

он шел по улице, споткнул-
ся вдруг о ямб четырехстопный,
себе нелепо улыбнулся:
неловкий, мол, нерасторопный.

он шел по улице кривой,
петляющей и ничего не значащей
в его дороге, — и вообще в любой,
обманчивой, ненастоящей.

шел дождь по улице косой,
а в следующую минуту
он по касательной прошел,
его и не было как будто.

фонарь подмигивал немой
мигренью, но вокруг закрыты
кресты и чаши со змеей,
заманчивые их магниты.

через дорогу пробежала кошка,
бесстыдно выхвачена фонарем
из сумерек, она помедлила слегка,
под ней погас лучистый водоем.

они с прохожим понимающе переглянулись,
и взгляд был насторожен, слышен, осязаем,
поскольку оба поняли, что заблудились:
кто здесь, перекликались, мы не знаем.

кого еще окрестит смерть последнего луча,
застигнув здесь, на улице нездешней,
с округлым светом ненадежным разлуча,
заставив зренье вызревать во мгле скворечной?

 

* * *

поднимем, зеркало, бокал
пустой, двухслойное стекло, —
за тех, кто из него лакал,
кому оно не помогло;

за тех, кто молвил словеса,
кто взвешивал их на весах,
кто видел — тяжело, темно,
и рассыпа́л их все равно;

за тех, кто в бурю танцевал,
без маски шел на карнавал,
кто падал в первую волну
и покорял девятый вал;

за тех, кто сквозь небесный понт
летел, что твой беллерофонт,
кто солнечный схватил удар
и окунулся в горизонт;

за тех, кто, не построив плот,
в звезда́х не увидав ни зги,
осокой лег на дно болот,
бесплодным лезвием тоски;

за тех — о, мать всех амальгам,
веди меня к тем берегам,
я не был, не был, не был там,
но никому их не отдам.

женой своею признаю
ужалившую вдруг змею,
не смейся, талое стекло,
а влейся воском в жизнь мою.

и — здравствуй, маленькая дочь,
мне без тебя прожить невмочь,
к тебе я руку протянул,
да все перетекает в ночь.

каких не строил я чудес,
в какой не забирался лес,
все видел душу — не свою,
а кто был мной, давно исчез.

а что недвижна там блесна,
где гладь зеркальная бледна,
то счастья малая беда
взросла и выцвела до дна.

не повториться бы ничуть,
уста уставшие замкнуть, —
смеюсь: хоть солнце высоко,
лишь тени озаряют путь.

 

* * *

лист, роняющий на землю сам себя, —
ты заложник жанра и формата,
реешь, лишь полет свой и любя.
может, так и надо.

лист какой угодно, мыслелист,
жестолист, не говорящий всуе,
помнишь корабли своей земли,
море клиновидное рисуешь.

и поешь — о Боже, как поешь,
все, что есть, оставив на потом,
прошлое с чабром и медом пьешь,
будущее — с воздухом и льдом.

 

* * *

Пойдем, — сказал, — до той границы,
до водопада мирового,
но как в такие небылицы
поверишь на́ слово, на сло́во?

Ведь если падать, то во время
и вовремя, в тот час урочный,
похожий на любое время,
на перевод его подстрочный.

До судорог искажено, и снова
до судорог искажено, и снова…
И впрямь, — скажу, — до той границы,
где нет и не было иного,

где опереточные птицы
клюют рисованные зерна,
и чьи-то лица, как зарницы,
над ними светят беспризорно. 

 

* * *

в нашем дворике сиротливом
белым дымом коптит каштан
кто коснулся его огнивом

тот невидимым сразу стал
затерялся во тьме заботы
о грядущей как смерть весне

никогда не узнаю кто ты
но увижу тебя во сне

 

* * *

Д. С.

Ты снилась мне весь прошлый год
и с воскресенья на субботу
сегодня, как бы перелет
из будущего вверх по теченью.

Очнулся — вновь десятый класс,
но с призвуком десятилетья
минувшего: увы, alas,
скрипят решетчатые клети,

сухие листья в голове
шуршат, мерещится все то же:
то бронзовел, то розовел
перед камином лик пригожий.

Или: ступенчатые реки
для нас достраивает время
на зимней школьной дискотеке,
где ты стояла у окна

в стробоскопическом сиянье,
прозрачный ветер овевал плащом —
и больше ничего на свете не было,

но жизнь, что ты смотрела и не ведала,
из тех времен доносится еще.

 

СНЕВИДЕНИЕ

Берег бросался на белые волны сна,
гибнул беспамятно в водовороте утлом,
пена растаяла, тела не распознав...
Спи, прошептала ты, все позабудешь утром.

Так и не вышло: трамвайный ночной звонок,
символ моей неприкаянности районной, —
глянешь в окно случайно, наискосок,
а обернешься во чреве кита Ионой.

Впрочем, заблудший наверно и невредим,
чья меловая молитва едва зачата...
Не разгоняй этот форум земной, админ,
а надоем — лучше выгони вон из чата.

 

* * *

Жизнь и есть самоубийство,
нескончаемый рассказ,
нулевая степь витийства
и удар не в бровь, а в глаз.

Выйдет nihil с панихиды,
расплетет веретено,
вот и ты, моя Колхида,
восьмиструнное руно.

Грянут сосны, грянут оземь,
упадут на чей порог?
Кто-то бродит между сосен,
остается между строк.

Не моргай, а то уронишь,
упадешь и не найдешь
на заброшенном перроне
в брешь уроненную брошь —

брошь, приколотую к бреши
языка, средь всех петлиц
минус первым был он взвешен,
найден легче единиц.

Но и вне весов по плану
он кривит веретено,
не уста... не перестану:
так отсель заведено.

 

* * *

Наверное
мы научились

не вязнуть в трясине
с названием власть

наверное мы научились
не цепляться за случай
и даже самих себя

но мы научились взамен
хвойные иглы ловить на лету
и новых ежей сочиняя
отпускать их шуршать по земле
под шелест высокой травы
и одобрительный всплеск
птицы певчей

 

* * *

Зерна и порох словесной насыпи,
несочетаемый их подарок
все же прими, разнородный пасынок,
льющийся месяцем из-под арок.

Кровная эта война бескровная,
семеро братьев и иже с ними,
участь на всех — ледяная, скромная,
с кромкой огня обвенчала имя,

общее и запредельно длинное, —
жизни не хватит назвать, однако
выше знамен и знамений, дымное,
медный потомок земного злака.

 

* * *

Когда неизбежностью бережность искажена,
гремучее озеро гроз акустическим током
уронит вокруг оглушительная тишина,
покажется градом и садом камней ненароком.

Но если конвой звуковой застилает глаза,
и рой насекомых, чернея, сливается с телом, —
о, швейной машинки бестрепетная стрекоза,
в горсти ты уместишься плачущим пламенем белым.

 

Иллюстрация на обложке: Шон Тан

Дата публикации:
Категория: Опыты
Теги: Марк ПерельманБудущее с воздухом и льдом
Подборки:
1
0
6534
Закрытый клуб «Прочтения»
Комментарии доступны только авторизованным пользователям,
войдите или зарегистрируйтесь