Антон Заньковский. Семь индийских стихотворений в прозе

Антон Заньковский — писатель, философ и путешественник. Печатался в журналах «Нева», «Опустошитель», «Acta Eruditorum», «Апокриф». 

Тексты публикуются в авторской редакции.

 

Индийский октябрь

           

Маргао

Отсутствие осени похоже на монофизитскую ересь: природа показывает не больше одного тела; плесень поедает ненужный пиджак. Банановая трава и кокосовые пальмы безучастны к полоумному октябрю; вечное лето — прозаичный сезон. Холод наружного заставляет любить останки внутреннего света, на которых варится твоя восхитительная темень с лиловыми жуками в золотых намордниках Яна Фабра. Вместо улепетывающих птиц наблюдаешь в тускнеющем небе огромных перепончатокрылых лисиц, летящих ужинать садами брахманов. Иногда город заполняют стрекозы, превращая округу в иллюстрацию к советской сказке, и Рикки-Тикки-Тави воровато бежит под крыльцо, бросая тебя к виниловым пластинкам гриппозного детства. Аравийское море теплее слюны петроградских спасительниц, тоже хватает щупальцами, обволакивает медузным желе, будто бы выпавшим из безотказных ртов моих дщерей иерусалимских. Почему до сих пор не придумали алкоголь обратного действия, охлаждающий до невменяемой трезвости? Потому что есть сенча, есть жидкая музыка Фельдмана и твои неотзывчивые руки постаревшие. Когда заказываешь в кафе два рома и джин, официанты восхищаются мужеством и приносят лишнюю рюмку бесплатно. Я пожаловался аюрведическому врачу на глаза, он прописал мне лекарство от женского бесплодия — тотчас вернусь в любимое межсезонье, когда начну рожать зрачками.

 

Приманки Чандни Чоук

 

Маргао

Что выбирают все эти люди, что ищут среди развалов невообразимого? Рухлядь и частицы бывшего, неоднородные предметы, еда, куски поверхностей, ткани, наркотики всех сортов, чаши, боги, оружие, весь мир вообще, сущее в модусе мешанины кишащей. Рикши ждут нового собирателя, чтобы высадить его не по требованию, а черт-те где. Самый тощий рикша отвезет тебя к подходящим ингредиентам. Не зря среди улицы расположились брадобреи, ведь одним требуется свежая щетина для ловли, а другим надо срочно сделать лицо гладким. На щетину хорошо ловится в реке Джамна, поэтому всюду продаются шарики сваленной щечной шерсти, к ним добавляют немного сладости гулаб джамун, пару игл, использованных наркоманами, подсевшими на аптечное трио: бупренорфин, диазепам, авил, — тоже смычка, приманка смерти, чрезвычайно распространенная в районе Джахангерпери; завязывают шарик-иглы-гулаб нитью из лунги кастрата – приманка готова. Эта искусственная мушка называется Vidanga Kapila Vati, на нее много всего ловится,  если знать рыбные места. Однажды я видел, как садху забросил эту наживку в болотистую речушку Сал неподалеку от Маджорды. Спустя минуту он вытянул из реки стрекочущий сгусток зеленого света.

 

Колонизатор

 

Удайпур

Колонизатор бронирует десятки отелей по всей стране, чтобы напомнить о себе сикхам и джайнам, вайшнавам и последователям Вивекананды. Он задымляет собой Гималаи, увлажняет собой пустыню Тар, где мозоленогие дромедары и бактрианы плюют солнцу в лицо. Если полюбишь верблюда, то можешь полюбить кого угодно, ведь у него страшно воняет изо рта,  гласит местная  мудрость. Поэтому верблюды символизируют любовь. Не снимая шляпы, Колонизатор входит в хавели, заказывает ром в храмах Раджастхана. Муравьи в его сахарнице сползаются свастикой, женщина в сари приносит банановую кашу его нездоровой красивой спутнице, которая смеется над заходящим солнцем, над всем неправдоподобно прекрасным пейзажем. Они попали в игрушечный белый городок: его населяют бесхитростные дети, прославляющие бога жизни, повсюду мармеладные алтари, горячие сладости, фруктовая кровь засахаренного мира.

 

Гилеморфизм

 

...

Внутри стекла свершалась драма в тот миг, когда оно решало: треснуть ли, осыпаться ли. Ведь все разрушается по собственной воле, самочинно поддаваясь внешнему напору. Никакая буря не сломит травинку, если та не дозволит, ни один зуб не размелет смородину в темную жижу, коли та не пожелает: любая вещь полна беспредельной твердости, каковая слабеет под уговорами воздействующего камня и смерча, кулака и пилы, зуба и кариеса.  И каждый раз, решая, в какую сторону склониться, материя вещи мечется между формой и лишением, разговаривает с ними, колеблется, как широкая влажная щель в меловой глыбе, выбирающая между собственной холодной пустотой и телом змеи, когда та норовит вползти в расщелину, заполнить ее собой — нагретой на солнце гадюкой. Щель может и не впустить змия, вытолкнуть вон, и тогда он лезет в другую, более узкую и смрадную дыру, или же в третью прореху, с острыми белыми зазубринами, царапающими клетчатый плащ шахматной гадюки. — Но вдруг навстречу вылезает соперник. Точно так же, как щель змее, вещь поддается лишению и разваливается в дребезг или, отрицая поползновения гибели, утверждается в целости. О чем говорят они, подлинные герои этой драмы: материя вещи, ее форма и гибель формы? Материя говорит: я — стон земли, я — похотливая глина, жажду принимать формы и распадаться в неразличимое, я — чреватая слизь, матка мира и булькающая расплывчатость, я — женщина в черном; форма говорит: я — циркуль, мера и замысел, я — мать контуров, отец предела и сон плотника, я — мужчина в белом; лишение говорит: я — зеленая плесень горгонзолы, я — трещина в чаше яноми, я — гибель сосудов, расколовшихся под тяжестью света, я — кровавость октябрьских кленов, я — тень Земли, надкусившая Солнце, и безрукость Венеры Милосской, я — трансвестит в красном. — Такова одноактная пьеса, предваряющая рдяный звон стекла.

 

Раджастхан

 

Удайпур

Деревья здесь бросают листья круглый год, поэтому говорить об осени бессмысленно. У каждой улицы есть собственный храм и своя молитва. Чтобы попасть в кафе, надо подняться на крышу — оттуда лучше видно, что ты в стране озерных богов, но путь к ним лежит через тайные хавели. Возьми рикшу за шестьдесят рупий, езжай на колокольный звон, зайди в храм черного бога. Ты увидишь, что в колокола бьет электрическая машина. Брахман купил ее на местном рынке. Все будут принимать тебя за шотландца, но ты не будь скотом, говори «Намасте!» даже продавцам чараса и граммофонов. Рикша, жующий слова вместе с кровавой кашей бетеля, предложит джойнт. Когда поймешь, зачем здесь торгуют скафандрами, тотчас отправляйся  в Бомбей. 

 

Растрата и расширение

 

Кавелоссим

Последние шесть лет он переезжал каждые два-три месяца: так выходило само собой, так складывались обстоятельства. Первое время перевозил с места на место большую библиотеку богословской и эротической литературы, старинный шахматный стол и меловую глыбу. Постепенно радиус его переездов расширялся: сначала он предпочитал исключительно центр города, затем перестал брезговать окраинами. К этому времени его библиотека поредела: что-то расхватали приятели, что-то потерялось, многие книги были отданы букинисту за бесценок. Вскоре он понял, что можно жить у знакомых на необитаемых зимних дачах; пришлось расстаться с шахматным столом — обременительная роскошь. Радиус расширился больше, когда появились друзья в соседнем государстве. В конце концов, бросив самое дорогое, меловую глыбу, он без единой книги улетел на край света.

 

Город

 

Маргао

Это длинная повесть или даже роман о том, как реки промерзают до самого дна, о фигурно сплетенных корнях, о судьбе дождевых капель. Книга о том, как с деревьев отслаивается кора,  о путешествиях зерен по ветру. Книга о легких поездах, стремящихся из точки А в точку ? без единого кондуктора и машиниста, о стрелках вокзальных часов, вертящихся как попало, потому что не перед кем выслуживаться. О беззвучных колоколах, об иконах с пустотой вместо святых: трое ушли из-за стола, оставив кубок; иконы пустоты: пальмовые ветви, условные пейзажи, город в нарисованной дымке позади ступенчатых масляных струпьев, никем не построенный, необжитый город. В книге описаны его улицы, дворы, площади, парки. В книге царит ясный бессолнечный полдень: звезда растворилась в небе, так что сияет сама синева.

Площадь. Огромный циркуль (памятник) не отбрасывает длинной треугольной тени. Безоблачно, безветренно, тепло. Струи фонтана недвижно замерли в воздухе.

Было бы тихо, ясно, благостно, если бы маленькие пестрые человечки не отыскали книгу на полке и не влезли бы под обложку по длинной лесенке из черных прогоревших спичек. Они заполонили город, растопили струи фонтана, подвели часы, установили пункты прибытия отяжелевших поездов. Они стали работать машинистами, кондукторами, пассажирами, основали университет, институт, академию, исследовали речное дно, распутали корни, измерили скорость падения дождевых капель, они принялись звонить в колокола, подмазали святых на образа. Солнце завертелось вокруг Земли, а Земля вокруг Солнца. Как-то раз даже стемнело и хлынул натуральный дождь. Иностранец закрыл глаза и представил, что это не дождь шумит за окном, а шуршат солнечные лучи.

Иллюстрация на обложке: Suddhasattwa Basu

Дата публикации:
Категория: Опыты
Теги: Антон ЗаньковскийСемь индийских стихотворений в прозе
Подборки:
0
0
8134
Закрытый клуб «Прочтения»
Комментарии доступны только авторизованным пользователям,
войдите или зарегистрируйтесь