Иван Шипнигов. Спи, моя радость, усни

Иван Шипнигов — прозаик и журналист из Москвы. В 2016 году выпустил первую книгу «Нефть, метель и другие веселые боги». Работает редактором в МГТУ имени Н.Э. Баумана. С удовольствием читает и пишет о ракетах и роботах, общается с девушками-инженерами, пытаясь забыть филфак.

Рассказ публикуется в авторской редакции.

 

В доме все стихло давно,
В кухне, в подвале темно.
В лунный серебряный свет
Каждый листочек одет.
Кто-то вздохнул за стеной —
Что нам за дело, родной?
Глазки скорее сомкни,
Усни, усни.

 

Колыбельная

 

Нет ничего скучнее чужих снов.

Вчера мне стали сниться другие, интересные сны.

С детства я страдал бессонницей. Я боялся засыпания, я откуда-то знал, что оно напоминает умирание. И когда я все-таки спал, недолго и неглубоко, снов никогда не видел, что приравнивало постель к гробу. Так я жил до 11 класса, пока не распробовал отличное снотворное, которое во времена моей юности еще продавали и без паспорта, и после 23 часов.

В студенческой жизни было много спиртного, и после выхода из Университета алкоголь уже перестал быть наркозом и окончательно разрушил мой сон. Однажды, проходив без сна пятеро суток, я лег лицом в подушку и заплакал. Вскоре благодаря знакомствам я попал на прием к очень хорошему психиатру, занимавшему важный пост в Минздраве, и описал ему свои симптомы, как описывается депрессия в Википедии. Он, послушав меня минуту, молча написал два рецепта: на стимуляторы утром и транквилизаторы вечером. Я смутился, как от дорогого и незаслуженного подарка.

— А не может быть так, что я симулирую, или что я ипохондрик?

Он был отличным врачом, наверное, как раз потому, что ему до сих пор не надоели люди, и он не перестал ими интересоваться. Психиатр улыбнулся:

— Вы умны, поэтому странно, что вы думаете, будто меня можно обмануть. Я ведь не слушаю, что вы говорите. Для меня важно, как вы говорите.

Я внимательно посмотрел ему в глаза и тут же отвернулся.

— И что вы видите?

— Как вы вошли, как сели. Зрачки, моторика, мимика. Классическая картина. Вот вам рецепты; полный отказ от алкоголя; физическая активность; соблюдайте дозировки, звоните если что, ко мне будете приезжать два раза в неделю. И все будет хорошо.

Врач был прав. Я стал много и с удовольствием спать. И видеть сны.

Стойкий оловянный солдатик

Я в юбке-пачке и пуантах игрушечной танцовщицы. Сидя в корзине, я летаю над набережной Парка Горького. Я понимаю, что могу управлять этим полетом и даже перелететь на другой берег, но это скоро становится скучно. И я начинаю управлять своим сном. Залетаю на веранду кафе и опрокидываю вазон с цветами на чей-то столик. Резко снижаюсь и отбираю у ребенка мороженое. Такого восторга я еще не испытывал: я полноценно сплю и в то же время отчетливо понимаю, что сплю и при этом могу редактировать сюжет своего сна. Я решаю не размениваться на мелкое хулиганство, смахиваю со столика разбитый вазон, отдаю ребенку мороженое и начинаю, пикируя в своей корзине, хватать женщин за сиськи. Скандал, восторг, ликование.

В пространстве управляемых снов все необъяснимо и в то же время интуитивно понятно. Если на вас нападают, просто взмахните рукой, и враги растают, как у меня таяли бешеные собаки и белые лысые тигры, приходившие ластиться ко мне. Однажды я так отправил в небытие целый детский сад младенцев со стариковскими личиками, хотевшими меня задушить. Но нужно помнить, что страшного в этой области больше, чем радужного. Однажды в одном тесном, пыльном уголке мне встретился милый мультяшный плюшевый чебурашка с крокодильим рылом, который непрерывно и мелко трясся. И я туда больше не заходил.

Новый Завет

Спрятавшись в кустах на лесной опушке, я наблюдаю, как на поляне пятеро одинаковых Иисусов в классических новозаветных одеждах бьются в турнире на световых мечах, выясняя, кто из них настоящий Христос, а кто ложный. Главная прелесть битвы в том, что никто из них сам про себя не знает, пророк он или самозванец. Догадавшись об этом, я смеюсь от радости. Вдруг я замечаю рядом с собой маленькую медицинскую змейку, как с эмблемы, вскрикиваю и тем обнаруживаю себя. Иисусы прекращают турнир и молча и свирепо гонятся за мной. Я предвкушаю веселую охоту и прыгаю, как заяц, через кусты, уходя от погони. Но меня догоняют и закалывают световыми мечами, и это по-настоящему страшно и, главное, больно, ведь управляемые сны очень чувственны. Я просыпаюсь и долго не могу успокоиться. Обещаю себе: в следующий раз обязательно проснуться раньше, чем случится что-то плохое.

Волшебная лампа

Я бродячий бессмертный дух с возможностями джинна и с внешностью бомжа. Даже для бездомного я выгляжу экстравагантно: на мне куль из-под сахара с дырами для головы и для рук. Мои исхудалые ноги прикрывает черная юбка с зелеными цветами. Мои стопы обмотаны детскими пеленками и полиэтиленом, прижатым аптечными резинками. Мою голову венчает импровизированный терновый венец из прутьев боярышника, которые я наломал в скверике на «Курской» — там моя летняя резиденция.

Я езжу в метро по кольцевой. У меня на коленях тяжелая, липкая подушка. У меня в руках бутылка дешевого сладкого ликера. Я пью его из горлышка и поливаю им подушку. Так я испытываю терпимость и милосердие людей.

Появляется сердитый мужчина. Он отбирает у меня ликер, берет меня за шкирку — мое рубище рвется — и пытается вытолкнуть меня из вагона. Я же говорю ему: я дал людям понять, как они добры, что терпят меня; а что сделал ты?

В вагон заходит полиция. Среди них — солидный мужчина с лицом моего психиатра. Вспомнив Иисусов, я экстренно просыпаюсь.

Натуральная школа

Научившись управлять снами, вы можете заняться чистым творчеством и за несколько минут прожить остросюжетную новеллу, обставив пространство своих переживаний по собственному вкусу. Мое подсознание выбирает нечто странное и даже пугающее; что ж, я не могу ему запретить.

1878 год, Санкт-Петербург. Неподалеку от дома в Кузнечном переулке, где живет писатель Достоевский, городовой насилует коллежского регистратора Бухина древком казенной алебарды, попутно объясняя ему, что это за публичное испражнение в пьяном виде. Бухин в задумчивости, даже в прострации, словно припоминает и не может припомнить что-то. Речь полицейского вдруг перетекает в лекцию нарколога о разрушительном влиянии алкоголя на психику, личность и половую сферу.

Окончив экзекуцию, городовой идет в свою будку, Бухин, словно наконец вспомнив, что нужно, встает с колен, надевает штаны и направляется домой. Там пьет чай, расплачивается с хозяйкой за комнату, до утра переписывает департаментские бумаги, взятые домой в качестве сверхурочной работы. Утром Бухина находят в Фонтанке.

Следуя за мной в мое подсознание, вы насладитесь таинственной и мрачной петербургской атмосферой с ее многочисленными литературными аллюзиями, со вкусом померзнете на февральском ветру у ночной Фонтанки, и вам будет особенно приятно проснуться в теплой постели, без городового, Бухина и уже без меня.

Красавице платье задрав

Женщины в управляемых снах — особенно важные герои. Трогать их нельзя, от этого они сразу тают. К тому же, как мы помним, во сне часто трудно двигаться, и при попытке прикоснуться к понравившейся героине руки немеют и не слушаются. Если вы поняли, что больше не управляете своим телом, просто просыпайтесь. Но при достаточной настойчивости можно нащупать приемы, которые все-таки позволят вступить в контакт. Скоро вы заметите, что в вашем сне женщины сами подходят к вам и призывно улыбаются. Тогда нужно научиться чуть-чуть приподнимать руки, как бы показывая, что нужно раздеться или хотя бы задрать юбку. Они легко это сделают, и тут начинается самое сложное. Раз за разом попытка просто прикоснуться кончались у меня провалом. Но постепенно я научился задирать юбки; однажды долго гладил удивительно гладкие ноги и даже как следует прижался к роскошному крупу, напоминающему о Лизе Кадди из сериала «Доктор Хаус».

Триумф случился, когда в очередном сне я вышел из магазина около 11 вечера с полным пакетом бухла; так подсознание во сне протестовало против полной отмены всех химических стимуляторов наяву. Возле магазина стояла ухоженная, хорошо одетая женщина лет сорока. Она попросила у меня денег, сказав, что муж ее выгнал из дому. Нам не нужно было объяснять друг другу, зачем ей деньги и за что он ее выгнал.

— Муж у меня психиатр. Сложный человек, — объяснила женщина.

— А вы не хотите… пойти ко мне и вместе выпить?

— А сама я прокурор, — отвечала женщина кокетливо.

— А у меня знаешь водки сколько, — парировал я.

Мы пошли, причем она взяла меня под руку. Но дома она быстро начала меня раздражать: женщина-прокурор запивала водку молоком и несколько раз подряд поставила песню «повесил свой сюртук на спинку стула музыкант». Мне наконец удалось уложить ее в постель. Прокурор несколько раз начинала таять, но я все-таки удержал ее в границах сна и овладел ею. Увы, пьяный секс в чудесных управляемых снах такой же унылый, как и в реальности.

Настасья Филипповна

Но больше всего мне нравилось в своих снах проводить время с N. В реальности мы были знакомы довольно давно, но я никак не мог хотя бы намекнуть ей, что она мне нравится. Нравится настолько, что все чаще, забыв о своих ночных похождениях, расставаясь с прямохождением, в каждом своем управляемом сне я много энергии тратил на то, чтобы управлять хотя бы самим собой и не позволять себе ничего больше прогулки, ужина, кино. Вершиной моих фантазий был поцелуй. Образный строй моих снов, не выдержав напряжения, начал ломаться и показывать страшное.

Я собрался в Германию в гости к друзьям. Долго не мог посчитать и решить, сколько купить евро: куплю много — потрачу все, куплю мало — не хватит, придется менять там по невыгодному курсу. Устав от сомнений, я купил ВСЕ евро. Всю евроналичность, бывшую в мировом обращении на тот момент. Получилось что-то много, но все уместилось в одной обувной коробке, которую мне выдал тут же в банке сотрудник Следственного комитета.

И вот, имея на руках такие деньги, я запил — это подсознание продолжало свой одиночный пикет против моей трезвости. Дальше вонючий мутный омут, из которого я долго выплывал, во сне просыпаясь от липкого, обморочного похмельного забытья. Наконец вынырнул и обнаружил себя стоящим на площади Курского вокзала.

Одной рукой я прижимал к себе коробку с купюрами по 500 евро, другой пил из горлышка какой-то коньяк с картавым аристократическим названием. Одет я был в костюм медсестры из секс-шопа и солнцезащитные очки в форме сердечек в розовой оправе. Сделав очередной глоток, я разбрасывал купюры жестами сеятеля, прикрикивая с базарной интонацией: «Возьми, боже, что нам негоже!». На вопрос прибежавших сотрудников полиции, что здесь происходит, я отвечал: «А это я кладу на счет. И на вас, кстати, я тоже кладу. Я вообще на все кладу. В мире есть так мало вещей, на которые я не кладу и на которые не стоит класть».

И они смотрели на меня с уважением. Потому что им было понятно: с таким человеком все равно ничего сделать нельзя. И я сам себя уважал, потому что знал в тот момент, что такие широкие, мужественные жесты обязательно оценит N.

Спать хочется

Очнувшись от истории с деньгами, я решительно приостановил все свои сны. Я побаивался своего подсознания; фрустрированное отказом от спиртного и чувственно нестабильное, оно, чтобы показать удаль и произвести впечатление на N, могло предложить мне разрушительные сценарии, отказаться от которых мне не хватило бы силы воли и против которых могло быть бессильно даже экстренное пробуждение. Так, однажды я нашел себя в бутафорской военной гимнастерке, с двумя револьверами в руках, в подвале с грязно-зелеными стенами, освещенном классической нквдшной лампой, перед которой сидела одна моя бывшая девушка с журфака МГУ — босиком, в рваном сереньком платьице от Сен-Лоран, с черными подглазьями, потрескавшимися губами… «Пытали бессонницей», — быстро догадался я и покраснел. Когда-то в реальности я остался ей должен немного денег. Теперь же во сне, в этом подвале, на моем столе стояла бутылка водки, лежала раскрытая женская пудреница с кокаином, были рассыпаны патроны к нагану и веером разложены деньги — я знал, ровно та сумма, которую я должен девушке, но в революционных каких-то, временных керенках. Крутнув поочередно барабаны наганов, я медленно подходил к своей жертве — но медленно я шел не для того, чтобы напугать ее, а потому, что сапоги на мне были так велики, что, чтобы они не спали с меня, я вынужден был почти не отрывать ноги от пола… подсознание откровенно хамило мне. Я еле успел покинуть сон, пока не наделал чего-то ужасного: налил стакан водки, высыпал туда кокаин, быстро выпил и выстрелил себе в виски из двух револьверов.

Я стал принимать снотворное, чтобы пересекать опасную ночную границу без сознания и подсознания, надевая на них обоих смирительную рубашку транквилизатора и выныривая утром одиноким, голым и пустым «я». Так было и в тот день.

Отказавшись от снов, я заметил, что мне стало гораздо проще и свободнее разговаривать с N. Ни на что не надеясь, я пригласил ее на свидание — и она неожиданно согласилась. Я ждал на работе наступления вечера. Снотворное, накопившись в крови, уже запустило подготовку ко сну. Почистить зубы… расстелить постель… выпить водки с кокаином… зарядить револьвер…

… В метро я вздремнул и освежился. Гуляли с N по набережной. Я хотел спать, пытался управлять собой в реальности так, как управлял сюжетами сновидений — все перепуталось, и я хотел или уснуть наконец тем окончательным черным сном отсутствия, которого я так боялся в детстве, или проснуться совсем в особенный, третий мир, который не был ни сном, ни реальностью, но который, я чувствовал, окружал нас на набережной и распахивал то тут, то там нарисованные двери. Я решил рискнуть и начал осторожно рассказывать N о своих снах.

— Говорят, что нет ничего скучнее чужих снов, — задумчиво сказала N, выслушав пару особенно ярких историй. — И у тебя они… тоже скучные, да. Хоть психиатру рассказывай.

Я, обидевшись, предложил ей убрать с набережной все фонари, как я это делал во сне с опасными предметами. Она смеясь согласилась, я махнул рукой, и на набережной стало темно и глухо, как в гробу, и мы плыли с ней в лодке на другой берег реки во влажной и густой темноте, я греб стоя, одним веслом, представляясь самому себе величественным и мрачным, а N держала в губах пять рублей, и на мне были огромные, спадающие с меня сапоги, и подсознание продолжало хамить мне, но я не обращал на него внимания, я был счастлив.

— Чиновника Бухина все-таки жалко, — прошептала N, пытаясь одновременно и говорить и не уронить пять рублей, рассмеялась и все-таки уронила. — Давай его отпустим.

— Давай, — согласился я. — Бухин, иди отсюда, — сказал я, наклонившись к воде.

Наутро N спала рядом со мной.