Игра в современники

Мы говорим о современном как о нам-современном, но в отношении искусства это не верно. Потому что современное искусство всегда со-временно будущему. Напротив, классика, которая противопоставляется современности как что-то от нее далекое, на деле гораздо ближе к нам, чем кажется. Во всяком случае — что касается влияния на современность.

Залезая на табуретку, после долгих уговоров подобревших гостей («стишок! стишок!»), ребенок читает не Пригова, и даже не Хармса, а, звонко ударяя в каждый первый слог, «бу-ря-мгло-ю-не-бо-кро-ет». Позже в учебнике родной речи этот ребенок пририсует щетинистые пиратские усы к портрету Гоголя, не Пелевина; юноши и девушки том за томом глотают Мопассана и Рафаэля Сабатини; взрослея, перечитывают Флобера, старея — Толстого…

Мы не просто воспитаны XIX веком, мы живем им, он — нейтральная среда нашей культуры. Он тысячами цитат рассыпан по нашей повседневной речи, его изображения лежат обоями на рабочем столе операционной системы нашего сознания, его мелодиями пищат наши телефоны.

Открытия, сделанные литературой XIX века, стали теперь народной собственностью, с революционной площади они переместились в палату мер и весов. Девять читателей из десяти оценивают текст по формуле «так в жизни бывает/не бывает» — критерий, кратко, а следовательно, и до ошибки просто, представляющий реализм XIX века. А то, что основные достижения реалистического романа были сделаны Толстым и Достоевским, придает этому балласту дополнительный вес в русской культуре, тем более что культура века XX прошла в общем мимо жителей одной шестой части суши.

Без этого, например, не понять, почему слово «психологический» в оценке текста — почти всегда значит «хороший», почему мы с уважением говорим о тексте «заставляет задуматься», «освещает проблемы» и «ставит вопросы»; все эти слова — пустой звук, если речь идет о какой-либо другой литературе, кроме литературы XIX века.

Единицы вырываются за пределы этой поляны — туда, где у костра не поют про картошку, а трава не примята палатками. Мы не замечаем их, не можем заметить, но когда-нибудь наши потомки будут их современниками.

А пока «Прочтение», передав почтительный привет Умберто Эко, предлагает своим читателям рецензии на актуальные классические тексты.

О. Бальзак «Шагреневая кожа»

Тема покорения вершин социальной пирамиды все больше занимает умы современных писателей. В одной из бесконечных серий издательства «X-more», пафосно именуемой «Человеческая комедия», вышел новый роман Оноре Бальзака «Шагреневая кожа». То, что его действие отнесено в начало девятнадцатого века, не должно обмануть читателя. Речь в нем, конечно, о нашем обществе со всеми его пороками и иллюзиями, а одетый в сюртук главный герой — это все тот же офисный планктон, мечтающий стать Начальнегом.

Чуть было не разочаровавшийся в жизни молодой человек разживается волшебным кусочком кожи, который выполняет желания, но сокращает жизнь. Это ли не прекрасная метафора зарплатного листка, который получает при въезде во взрослую жизнь любой менеджер среднего звена? И вот, с помощью кусочка кожи/бумаги Рафаэль/менеджер становится самым-самым богатым.

Но с каждой ступенью социальной лестницы жизни остается все меньше, а исполнившиеся желания не приносят счастья. Осмотревшись с холодным вниманием вокруг, герой принимает решение покончить жизнь самоубийством. И умирает, кусая за грудь свою несостоявшуюся любовь, так и не поняв, в отличие от пелевинского Рамы Второго (см. «Empire V»), кто здесь на самом деле начальнег.

Н. Островский «Как закалялась сталь»

Роман начинающего автора Николая Островского носит брутальное название «Как закалялась сталь». Уже само по себе оно позволяет вписать роман в линию протестных текстов, один из которых, «Санькя» Захара Прилепина, уже вошел в этом году в короткий список «Букера».

Перед нами также жизненный путь героя — от деревенского пацаненка до руководителя местной ячейки партии. Путь этот так же усеян драками, преодоленными любовями и говорящими фамилиями. Павка Корчагин не так много, как Саша Тишин, пьет водки, но это несущественно. Куда важнее то, что объединяет и даже роднит эти тексты.

Героя Островского, как и героя Прилепина, соблазнили простые ответы. В мире все должно быть прекрасно и справедливо, а если нет — значит, кто-то в этом виноват. Вот и получается, что, когда все полимеры уже просраны, остается только взвалить на плечо АКМ и пойти мочить администрацию. Сомнительная логика, учитывая, что никаких полимеров никогда не было, а просрал их кто-то совсем другой.

Заканчиваются эти тексты, конечно, одинаково, как будто в Diablo, где телепорта на следующий уровень нет, а монстры все нарождаются и нарождаются. А поскольку вечный бой в реалистическом формате превратится в непроходимую скуку, автор вынужден перебросить читателя в формат легенды, где прекрасна «борьба за освобождение человечества». Именно борьба, а не само освобождение, и поэтому в конце концов не так уж важно, за что борьба.

И все же, к радости тех, кого соблазнили простые ответы, нужно заметить, что пока на русском языке появляются романы о мальчиках, мечтающих с помощью АКМ переделать мир к лучшему, до тех пор, значит, жива Россия и продолжает сквозь бесконечный заснеженный лес прокладывать свою трудную узкоколейку.