Национальный бестселлер

Если отвлечься от одноименной литературной премии, а задуматься над самой темой, то необходимо ответить на два принципиальных вопроса: почему некоторые тексты становятся «хорошо продаваемыми» на определенном отрезке времени, и зачем они оказываются необходимыми в некой исторической ситуации носителям некого языка.

Бестселлер в своем коммерческом смысле не очень точный термин для произведений значимых. И значительных для читающих на русском языке потребителей литературы. Книжный рынок (как и рынок вообще) слишком недавнее явление, хотя уже и устоявшаяся привычка. Внерыночное состояние русской литературы некоторым образом формировало хороший вкус, ибо ценность текста долгое время определялась не издательской ценой, а именно читательской востребованностью.

В литературе (да и в культуре в широком смысле) читатель искал (и часто обретал) элементарное самосознание, самоуважение, самоценность, каковых был лишен во всех иных сферах социального бытия. Литература была способом национального самосознания, а не досуговым развлечением. В художественном тексте читатель видел себя одновременно и в кривом зеркале (тем, что он есть, но чего не понимает), и в идеале (тем, чем может/должен стать), но, кажется, никогда не на своем простом житейском месте. Литература была «еще одной жизнью», и поэтому вся классическая русская (и лучшие образцы нерусской) является бестселлером, ведь мало кому достаточно одной жизни, особенно живя в России.

Поэт в России больше, чем поэт, прозаик больше, чем прозаик, и даже критик больше, чем критик, но для начала необходимо быть услышанным, чтобы попасть в ту точку читательского восприятия, где возникает осознание, и, в результате, самосознание, и (очень по-русски) надежда на то, что будет результат этого самоосознавания.

Именно с позиции всегда наличествующих ожиданий читающей публики можно проследить историю русского бестселлера.

1. А. С. Пушкин

Хочется сказать, что это глава любого шорт-листа на все времена. Пушкина знают все, и он — тот, кто знает все, персонаж фольклора и панибратского общения. В такой позиции не вообразить Л. Толстого, а вот Ленина запросто. Дело в том, что Ленин для «советскости» — это «всё». Пушкин — это «всё» для русского языка. Пушкин — из редчайших писателей, которые не могут стать непонятными и невнятными, поскольку до сих пор мы говорим на его языке, его языком. Пока кто-либо говорит, а, иногда, и думает, по-русски, Пушкин — бестселлер.

2-3. Н. Г. Чернышевский, С. Я. Надсон

Вторая половина XIX в. Время понять Гоголя, внимать Достоевскому, благоговеть перед Л. Толстым, восхищаться Тургеневым, язъвить с Гончаровым и Щедриным, а «наиболее покупаемыми» являются два зауряднейших литератора. Главная книга Чернышевского «Что делать» была специально пропущена цензурой, дабы все революционно настроенные поклонники убедились: полное ничтожество и убогость — ваш литературный кумир. И книгу зачитывают до дыр, учат наизусть, бредят ей, как Александр Македонский «Иллиадой»!

Кто сейчас помнит или знает С. Надсона? Кумир разночинных (безродных, ни в чем не укорененных) мальчиков и девочек. Тот же Чернышевский сказал о его стихах емко: «Нытье, конечно, искреннее, но оно вас не зажигает». Оказалось, дело в том, что, во-первых, «искреннее», и плевать, что не зажигает, жить не на дискотеку зайти.

4. А. А. Блок

В принципе, любой декаданс — красочное, но скучное событие. Но когда его иллюстрирует гений… Пушкин рекомендовал в минуты депрессии лечиться радостью («откупори шампанского бутылку…»), но еще лучше добавить тоски, почитать Блока, и понять, что когда совсем плохо, то ближе к са́мой сути жизни, т. е. к смерти.

5. С. А. Есенин

Из тех гениев, что не обладали большим умом. Для любви миллионов хватило таланта и внешней красоты. Но какая завидная жизнь. И очень нормально, что без старости.

6. К. Симонов

Внешность героя, судьба героя романа, жена-красавица, звезда экрана, аристократическое происхождение. Но главным событием этой жизни, жизни страны и поколения стала Война. Именно так, с большой буквы. Война как абсолют, как истина, в свете которой все становится подлинным — страх, ненависть, надежда, мужество, любовь, и даже поэзия не самого великого автора.

7. Э. Хемингуэй

Российская аудитория с легкостью осваивала и присваивала зарубежных авторов от Байрона до Х. Мураками, обнаруживая в них то, что не получалось высказать отечественным творцам. Даже рискну предположить, что находимое у иностранцев нечто — чувство свободы при четкой внутренней дисциплине (чаще всего — дисциплине стиля). Сочетание действительно редкое как в российской истории, так и в русской культуре. Политическая, творческая, эмоциональная свобода 50-60-х годов свалилась на людей, не имеющих языка этой свободы. В этом смысле значительный лаконизм Хемингуэя оказался языковым спасением, что и превратило его в национального русского писателя.

8. В. С. Высоцкий

«Мир советского человека» на деле представлял собой мозаику позиций, стратегий, ценностей, стилей жизни, языков и проч. Пожалуй, единственной точкой соприкосновения разнообразных планов советского бытия и стало творчество поэта-актера. Высоцкий — это «наше все» определенного периода.

9. Неизвестная классика

Конец 80-х — это время чтения. Сверхтиражи полуизвестных, полузапрещенных и запрещенных писателей выявили подлинную тягу к национальному самосознанию. Политика и экономика еще не подменили собой историческую и эстетичекую рефлексию. По-настоящему художественное на несколько лет стало массово востребованным. Повезло тем, кто в те годы уже умел читать.

10. Современный бестселлер.

Что угодно…