А также СУКИ и ПУКИ

А также СУКИ и ПУКИ

Впервые я увидал Б. У. Кашкина на каком-то из Свердловских рок-фестивалей. «Картинник» выступал в фойе... ну, если вы прочли мемуарные брызги на предыдущих страницах, то представляете, как выглядели его выступления. Атака-взрыв, а потом интерактив, такое искусство в жизнь. Словно окно неожиданно распахнуть или чакру. Меня передернуло всего, будто мир вокруг переформатировался, что ли. Человек показывал, как близко лежат новые возможности, и надо лишь свободу иметь, чтобы их взять. Восьмидесятые в Свердловске-Екатеринбурге вообще кипели «креативные». Восходили звезды бардов Башлачева и Арефьевой, кинорежиссеров Балабанова и Хотиненко, художников Шабурова и Елового, прозаиков Иванченко и Славниковой, Исхакова и Сахновского, поэтов Месяца и Тягунова, работавших в экзотических письменных жанрах Кокошко и Мамаева (будущих лауреатов премии Андрея Белого), драматургов Коляды и братьев Пресняковых, и многих агаткристи-чайфов-урфиновджюсов-наутилуспомпилиусов-настьполевых-апрельскихмаршей-простите-если-кого-забыл.

Для меня ярчайшей звездой на этом неслабом фоне был прозаик Александр Верников. Он раньше почти всех нас, «молодых писателей», издал книгу в издательстве СУКИ (ничего дурного, просто аббревиатура Средне-Уральского книжного издательства, а у соседей было Пермское укрупненное), выделялся башибузучным поведением и сочинял ни на что не похожую прозу. Несколько кочковатая, напоминающая перевод с непонятного иностранного языка фраза цепляла и уносила читателя по долгой ассоциативной цепочке. Даже не цепочке: ассоциации расходились лучами — в одну сторону психологические, допустим, в другую — языковые (в частности, Верников редко проходил мимо возможности каламбура: «ушеслышно» вместо «очевидно» — типичный пример). Но эти упражнения-игры отнюдь не мешали развиваться увлекательному сюжету, построенному на анекдоте, то есть событии одно-двухходовом, ярком и по возможности абсурдном.

Анекдоты верниковские еще более фирменны, нежели стиль: уж не помню, кто из критиков (может, и я) обозначил его стандартные ситуации как «мистику повседневности». Возведение телебашни (которая, по ходу роста, больше и больше напоминает фаллос) воспринимается героем рассказа как вызов лично ему, что заканчивается прыжком в бездну. Художник, как следует задумавшийся над «Носом» Гоголя, превращается в женщину. Герои отстают от поезда на станции, где прошло детство одного из них (что не было ведомо второму, спровоцировавшему отставание). Смерть агронома в поселке Бурая Глина совпадает со смертью Л. И. Брежнева, из чего вырастает фантасмагория с третьей смертью. Ночной прохожий оказывается на ноже у бандитов, к нему является чудесное спасение, но... Но об этом — в «Медленном чтении», где мы публикуем два рассказа Верникова, написанные в ту героическую эпоху.

Собственно, именно и только тогда Верников и был «писателем» — отделывал тексты, заботился о стиле, публиковал их в «Знамени» и «Новом мире». Его сочинения следующих десятилетий столь же ярки, но малочисленны, и о форме автор стал думать меньше, а главное — они носят прикладной характер, иллюстрируют постулаты какого-нибудь очередного проповедуемого Верниковым учения (это могло быть православие, а могла быть и прибалтийская лженаука соционика или уринотерапия). Верников занят «искусством жизни», и писательство — лишь одна из многих его ролей. Во времена нашей молодости он ел в гостях из собачьих мисок и ходил зимы напролет голым (то есть в летней одежде), сейчас он освоил горловое пение, создал первый на Урале горловой ансамбль, а студентов, которых учит английскому языку, заставляет называть себя дядей Сашей. Его тексты: комментарии к способам нескучно жить (или инструкции, как это делать).

Издан Верников неполно и довольно бестолково. Заметка эта затеяна ради рекламы его книжки «Побег воли» (проект «Русский Гулливер» в издательстве «Наука»), вышедшей в 2007-м, но доступной еще и в интернет-магазинах, и в сети «Академкнига». «Побег» — полиграфически наиболее полноценный из Сашиных сборников, но составлен как-то всмятку, без принципа (то есть по принципу «из того, чего не было в книгах»). Уместнее (и давно пора) было бы сделать, наконец, избранное, свод текстов хрестоматийных (в хрестоматии для уральских школьников один рассказ Верникова есть, со временем, я не сомневаюсь, этот автор украсит и другие хрестоматии). Однако и рекламируемая книга хороша, и избранное никуда не денется.

Закрывая же тему Кашкина, с радостью процитирую не упомянутое другими мемуаристами любимое произведение в жанре загадки: «Между ног болтается, Не дает покоя, Хуем называется... Что это такое?» Кто последует моему призыву и найдет прозу Верникова, поймет, что это неплохой эпиграф ко всему его творчеству.