Человек, которого не было

• Джонатан Сафран Фоер. Вот я / Пер. с англ. Н. В. Мезина. — М.: Издательство «Э», 2018. — 608 с.

Исаак родил Ирва, Ирв родил Джейкоба, Джейкоб родил Сэма, Макса и Бенджи. Их фамилия — Блох; так назвался Исаак Блуменберг, когда приехал в Америку, сбежав от нацистов. Сын Исаака Ирв раньше был журналистом, а теперь ведет скандальный блог, любой разговор он может свести к Холокосту. Сын Ирва Джейкоб в двадцать четыре года получил премию за лучшую еврейскую книгу, а в сорок два пишет сценарий для сериала НВО. Сын Джейкоба Сэм готовится к бар-мицве, обряду инициации, которого отчаянно не хочет.

Прожив в браке шестнадцать лет, Джейкоб разводится с Джулией. Она нашла его секретный телефон, с которого он вел эротическую переписку с коллегой. Дело не дошло до физической измены, все осталось словами, но Джулию это как будто даже больше бесит. Неспособность Джейкоба к действию выводит ее из себя.

— Нет, я хочу, чтобы ты писал мне субботние письма. Но если ты предпочитаешь строчить порнографические послания кому-то другому, тогда да, я хочу, чтобы ты с ней спутался. Потому что тогда я смогу тебя уважать.

— В этом нет никакого смысла.

— Вовсе нет. Я бы уважала тебя гораздо больше, если бы ты ее трахал. Это бы мне доказало то, во что мне все труднее и труднее верить.

— И что это?

— Что ты вообще человек.

— Ты не веришь, что я человек?

— Я не верю, что ты вообще тут.

Фоер всегда писал о некой травме, которая формирует идентичность или заставляет ее осознать: что значит быть евреем («Полная иллюминация», 2005) или американцем («Жутко громко и запредельно близко», 2007), что может заставить стать вегетарианцем («Мясо. Eating Animals», 2011). «Вот я» — книга о разводе, но не о том, что значит быть разведенным. Главной проблемой Джейкоба оказывается его отсутствие. Название романа — ветхозаветная цитата, слова Авраама Богу в ответ на приказ принести в жертву своего сына Исаака. Хотя сюжет разворачивается в еврейском мире, текст насыщен отсылками к классическим греческим текстам, в частности — к «Одиссее» Гомера. Например, собаку Джейкоба зовут Аргус, как пса самого эпического героя. Но в сопоставлении Джейкоб и Одиссей оказываются противоположностями: Джейкоб — антигерой, в смысле своего отсутствия. В пещере циклопа Одиссей называет себя «Никто» — именно свою «никтовость» Джейкоб и переживает в романе. Он будто пытается обнаружить свое место, перечисляя все вокруг, составляя бесконечные каталоги, описывая мир во всех подробностях:

Джулия поискала в плетеной корзине со всякими туалетными штучками, в медицинском шкафчике: малые и большие пузырьки адвилла, жидкость для снятия лака, органические тампоны, детское масло, перекись водорода, медицинский спирт, бенадрил, неоспорин, полиспорин, детский ибупрофен, судафед, пьюрелл, имодиум, колэйс, амоксициллин, аспирин, мазь ацетонид триамцинолона, лидокаиновый крем, ранозаживляющий спрей, ушные капли, физраствор, мазь бакторбан, зубная нить, лосьон с витамином Е... все, что только может потребоваться. И когда мы успеваем обзавестись столькими потребностями? Столько лет ей ничего не было нужно.

Одиссей возвращается домой. Для Джейкоба это невозможно, ни в классическом, ни в модернистском смысле. Герой Фоера постоянно говорит о непреодолимом расстоянии между ним и его женой, и она это подтверждает, упоминая о пропасти между ним и всеми, включая коллегу, с которой он переписывался. Разрушение семьи Джейкоба происходит одновременно с разрушением Израиля: на Ближнем Востоке случается сильнейшее землетрясение, обстановка в регионе накаляется — арабские страны, также пострадавшие от катаклизма, объединяются, звучат призывы взять Иерусалим. Премьер-министр Израиля призывает евреев всего мира вернуться домой, чтобы защитить родину.

Главного героя назвали в честь брата его деда Исаака — Исаак спасся, а брат погиб в Биркенау. Но внезапно Джейкоб узнает, что брата звали не Яков, как он всегда думал, а Израиль. В Библии Иаков борется с ангелом — то есть с самим Богом — за благословение и за свое упорство получает новое имя — Израиль. Этот сюжет трактуют как историю о преображении в борьбе. Джейкоб, человек, созданный для превращения, не встречает ангела, и на войну он не едет. В жизни Джейкоба использование одноразовых приборов на вечеринке — бунтарство, достойное упоминания. Его борьба «белого человека» слишком вялотекуща, чтобы привести к рождению героя.

Джейкоб хотел написать такое, что искупило бы все, но вместо этого он объяснял, объяснял, объяснял...

В романе вообще много двойных имен. Патриарх семейства Исаак Блуменберг сменил фамилию на Блох, приехав в Америку. Его сын «был первым в семье, у кого было еврейское имя и американское имя». Даже пес Аргус сначала звался Стэном. Перемена имени — это перемена судьбы. Будучи писателем, Джейкоб пытался экспериментировать с псевдонимами, но это ни к чему не привело. Он тайком писал сценарий о своей жизни и комментарий к этому сценарию, который со временем перерос первоначальный текст, но все это так и осталось лежать в запертом ящике стола.

Книги Фоера всегда завораживали какой-то странной магией, возникавшей из обыденных вещей. Любое действие могло стать ритуалом, если совершалось с любовью. Волшебство и теплые чувства к миру, к Богу, к женщине — постоянные мотивы литературы на идише, одного из самых ярких достижений европейской еврейской культуры. Ее влияние чувствуется в предыдущих романах Фоера. Сам текст вызывал симпатию читателя в силу своего мягкого юмора, очарованности жизнью. Сюжеты были просты и в то же время изобретательны, как хасидские притчи. «Вот я» практически полностью лишен этой магии. Герои романа живут не в местечке в Галиции, а в пригороде Вашингтона, и никто из них, включая раввина, не знает идиша.

— Первая помощь?

— Немного умею.

— Это немного утешительно для того, кто немного нуждается в первой помощи.

Можно предположить, что юмор и очарование текста могли исчезнуть при переводе. В русском тексте можно найти несколько серьезных ошибок, вызванных, по всей видимости, неполным пониманием контекста. Однако в то же время Фоер действительно пишет об исчезновении магии из жизни вообще и семейной жизни в частности. «Вот я» становится неким пересмотром его привычного писательского метода, который использовать далее было невозможно.

— Близость, — продолжил он, оглядывая свою аудиторию. — Легко быть к кому-то близко, но оставаться близко почти невозможно. Вот, к примеру, друзья. Увлечения. Даже идеи. Они нам близки — иногда настолько, что мы считаем их частью себя, и вдруг в какой-то момент это больше не так. Они уходят. И единственный способ сохранить что-то поблизости — удерживать. Цепляться. Валить наземь, как Яков ангела, и не давать вырваться. То, с чем не борешься, упустишь. Любовь — это не мир. Любовь — это борьба.

Так мог сказать человек, которым я хотел быть, но не мог.

И так сказал Макс.

Джейкоб как будто так и не обрел себя в этом ворохе социальных ролей, идентичностей, ведь даже слово «еврей» может иметь несколько значений. Он пытается понять, что значит быть собой, но находит себя только как звено длинной цепочки чужих жизней, в которой не принадлежит себе настолько, что даже игра в мяч оказывается посвящением абстрактному мальчику, погибшему в концлагере. В финале герою приходится избавиться от всего, что у него было, и переехать в новый дом — в котором его не ждут ни жена, ни пес. Последняя ревизия — что принадлежит мне, что ей, что нам — приводит к своеобразному обнулению опыта и новому началу. Никто говорит «я готов» и ступает в новую жизнь.