Соломон Волков. История русской культуры в царствование Романовых. 1613–1917 (фрагмент)
Отрывок из книги
О книге Соломона Волкова «История русской культуры в царствование Романовых.
В первую очередь Петру I требовались люди, способные помочь в строительстве и оформлении Санкт-Петербурга; он настаивал, чтобы оплачиваемые им европейские архитекторы, скульпторы, художники были умельцами на все руки. В Европе к этому времени ведущие художники были в основном узкими специалистами: один занимался портретами, другой — натюрмортами, третий — исторической живописью.
Петр I ожидал, что приглашенный им мастер будет писать и парадные портреты царя и вельмож, и запечатлевать забавлявшие царя курьезы вроде бородатой женщины или двухголового ребенка, и реставрировать старые картины, и малярничать во дворцах, и оформлять шествия и торжества в ознаменование петровских побед. Вдобавок приезжий художник должен был взять на себя обучение русских подмастерьев.
Понятно, что признанные и уважающие себя мастера подобные кабальные контракты подписывать не собирались, и в Россию в итоге поехали в основном авантюристы, ремесленники да халтурщики. Ученики у них тоже, как считают историки искусства, подобрались неважнецкие: «Петр считал, что выучиться можно всему, было бы желание и усердие, а потому набор в художники производился так же, как в мореходы или в артиллеристы, — принудительно: попадались и охотники, добровольцы живописи, но большинство лишь тянуло кое-как лямку, а иным становилось и невмоготу».
И это при том, что в России существовала своя великая многовековая живописная традиция. Я говорю, конечно (не касаясь здесь их чисто религиозного значения), об иконах, этих ослепительных, магически прекрасных и спиритуально возвышающих артефактах культуры Древней Руси. Но Петр I , хотя и вырос, как все русские цари, созерцая иконы, совершенно очевидным образом не воспринимал иконописную традицию как актуальную и плодотворную. Это вытекало из его общего амбивалентного отношения к церкви.
Будучи безусловно верующим человеком, Петр I тем не менее с большим подозрением относился к церковным иерархам. Помня о конфликте своего отца с патриархом Никоном, Петр I в конце концов отменил патриаршество, объявив собравшимся иерархам, что отныне ими будет управлять Правительствующий Синод, назначаемый царем, т. е. поставил во главе Русской православной церкви себя: решительный и роковой шаг.
Вынув из кармана сочиненный им регламент Синода, Петр I категорически заявил ошарашенным иерархам: «Вот вам духовный патриарх!» А когда они возроптали, вытащил из ножен внушительный морской кортик и, воткнув его в стол, подытожил: «А противомыслящим вот булатный патриарх!» Это была попытка, среди прочих целей, также и поставить русскую культуру под прямой контроль самодержца, выведя ее из-под влияния церкви, — попытка, во многих отношениях удавшаяся.
Православному духовенству при Петре I пришлось несладко. Монахи в России были традиционно хранителями мудрости, а монастыри — центрами учености и искусств. Исключительно важными были также функции монахов как медиаторов между царями и Богом, «царских богомольцев». Петр I к этому относился скептически: «А что, говорят, молятся, то и все молятся». Для Петра I монахи были «тунеядцами» (это подлинное выражение из одного из петровских указов).
Петр I урезал монастырям расходы на питание («Наши монахи зажирели. Врата к небеси — вера, пост и молитва. Я очищу им путь к раю хлебом и водою, а не стерлядями и вином») и обязал их заниматься всяческими ремеслами, в том числе и иконописанием, которое таким образом приравнивалось к столярному делу, прядению, шитью и т. д.
Лишившись особой сакральной ауры, иконопись в глазах царя и его приближенных мгновенно становилась малополезным занятием: «Иконописными методами нельзя было ни иллюстрировать научные книги, ни исполнять чертежи и проекты, ни делать документальные зарисовки». Зато на первый план при Петре I выдвинулись граверы и их продукт — гравюры, которые были удобны и для информации, и для пропаганды.
Типичной фигурой в этом смысле был гравер Алексей Зубов, ныне почти единодушно причисляемый к ведущим мастерам петровской эпохи. Его отец был иконописцем еще при дворе первого Романова — царя Михаила, служил и отцу Петра. Зубова направили в ученики к приезжему голландскому граверу, наставлявшему русского юношу: «Все, что я вижу или в мысль беру, на меди резать можно».
Для наследственного иконописца подобные идеи должны были звучать революционно — ведь иконопись основывалась отнюдь не на воспроизведении окружающей жизни, а на ритуальном повторении доведенных до совершенства традиционных условных формул. Но Зубов довольно быстро превратился в блестящего профессионала граверного дела. Переехав из Москвы в Петербург, он стал первым вдохновенным изобразителем новой столицы, и его величественная композиция 1720 года «Торжественный ввод в СанктПетербург взятых шведских фрегатов» сохранила для нас дерзкий жизненный напор и визуальное обаяние молодого города.
Петру I нравились работы Зубова — об этом свидетельствуют собственноручные надписи, сделанные царем на его гравюрах, а также то, что Зубову поручались важные заказы, вроде знаменитого «Изображения брака Его Царского Величества Петра Первого и Екатерины Алексеевны» 1712 года, где сто с лишним пирующих дам и кавалеров приветствуют счастливых новобрачных, причем лицо будущей Екатерины I значительно увеличено по сравнению с лицами ее соседок (дань все еще проявлявшей себя иконописной традиции).
Петр I был прижимистым монархом, но хороший профессионал мог рассчитывать при нем на сносную оплату. Надо было только не стесняться вовремя напомнить о трудах своих праведных. Зубов получал 195 рублей в год — приличную сумму, втрое больше, чем некоторые из его русских коллег, но вдвое меньше, чем иностранные мастера (унизительная практика, сохранившаяся и при последующих Романовых). В 1719 году Зубов пожаловался царю, что ввиду имевшей место в Петербурге «дороговизны всякого харчу и припасов с домашними моими пропитатца и з долгами расплатитца нечем».
Мы не знаем, повысил ли тогда царь зарплату настырному граверу, но из его же прошения, направленного Петру I в 1723 году, видно, что жил Зубов не в таких уж стесненных обстоятельствах, как он пытался изобразить ранее. (Прежде всего отметим, как теперь Зубов обращается к монарху: «Всепресветлейший державнейший Император и самодержец всероссийский Петр Великий, Отец Отечества и Государь всемилостивейший». «Император» и «Отец Отечества» — это новые титулы, возложенные на Петра двумя годами ранее правительствующим Сенатом; тогда же он был наречен «Великим».)
Покончив с формальностями, Зубов переходит к сути дела: когда художник в собственной коляске направлялся по делу в дом князя Дмитрия Кантемира, на него напали два грабителя, пытались украсть его лошадь и избили его слугу, «и как стали меня и человека моего бить, ия, нижайший, кричал. И услыша мой крик, они, воры, побежали...».
Здесь любопытен не только тот факт, что у художника, оказывается, имелись свой выезд и слуга, и не только живое описание типичной для Петербурга той поры сцены разбойного нападения, но и упоминание человека, к которому ехал Зубов, — Дмитрия Кантемира.
Светлейший князь Дмитрий Кантемир был фигурой экзотической и в то же время характерной для петровской эпохи. Бывший господарь Молдавии, находившейся тогда под турецким владычеством, в молодости он прожил многие годы в качестве заложника в Константинополе, где турки, обращавшиеся с Кантемиром с величайшим почтением, обеспечили ему блестящее образование.
Дмитрий Кантемир стал полиглотом, его «История Оттоманской империи», написанная по-латыни и вышедшая впоследствии на французском и английском языках, получила одобрение философа Дени Дидро и самого Вольтера, использовавшего ее как источник в своей трагедии «Магомет» (1739). А в начале XXI века на концертах в Нью-Йорке турецкие мелодии и марши все еще исполнялись в нотных записях, сделанных более трехсот лет тому назад Дмитрием Кантемиром (я тому свидетель).
В 1711 году Дмитрий Кантемир, годом ранее унаследовавший от отца молдавский престол, попытался освободить свою страну от турок, вступив в тайный союз с Петром I . Но дело это тогда кончилось неудачей, Кантемир с семьей бежал в Россию, где и прижился.
В России Кантемир, моложе Петра I всего лишь на год, стал его главным советником по турецким и вообще восточным проблемам. Петр I осыпал Кантемира всяческими благами, сделал его светлейшим князем и содействовал его историческим разысканиям. Зубов иллюстрировал одну из подобных книг Кантемира — «О магометанской религии».
войдите или зарегистрируйтесь