Юрий Альберт. Что я видел (фрагмент)

Отрывок из книги

О книге Юрия Альберта «Что я видел»

24.06.99
Сегодня приснилось, что у меня на столе стоит компьютер, но странный, похожий на плоский ящик с подсветкой для просмотра слайдов. И я на этом компьютере что-то просматривал в Интернете. Сначала — про какие-то выставки, а потом наткнулся на поэтический журнал, причем такой же настоящий журнал лежал рядом со мной на столе в белой обложке из дешевой бумаги. Там была новая вещь Рубинштейна. Она называлась то ли «Смотрит Ваня», то ли «Увидел Ваня», и я вспомнил, что уже читал (в этом же или в другом сне?) другую его вещь под названием «Увидел Андрей».

21.07.99
Видел во сне журнал со статьей про учеников Фаворского с черно-белыми репродукциями каких-то гравюр. В статье упоминался и Олег Васильев, но не было репродукций его работ, и я подумал, что это безобразие.

28.07.99
Очень трудно запоминать сны, если утром сразу не запишешь или хотя бы не повторишь про себя несколько раз. Сегодня приснился длинный и сложный сон с участием многих художников, в том числе и Кабакова, и еще во сне я думал, что надо его записать. А утром осталось только воспоминание, что сон был.

12.08.99
Приснилось, что я был в Дианиной галерее на выставке, причем зал был какой-то другой — низкий, без окон, с приглушенным освещением. Диана сидела в офисе — маленькой комнатушке посветлее. Сама выставка, непонятно чья, состояла из витрины с тремя объектами и трех картин, вернее, фотографий. Объекты — странные черные, как бы эбонитовые, криволинейной формы, величиной с голову, что-то среднее между старым телефонным аппаратом и скульптурами Мура. В каждом объекте — конусовидное углубление, покрытое сужающимися внутрь медными кольцами. Картины были в похожих глубоких и как бы сложенных из медных трубок рамах. На них были изображены (или сфотографированы) высокие и узкие средневековые башенки. Я попросил Диану объяснить мне, что же это значит, но Диана предложила дождаться сначала Жору Литичевского, чтобы не объяснять два раза, ведь Жора уже звонил, что он едет.

13.08.99
Рано утром проснулся и записал конспективно и неразборчиво какой-то сон, но теперь и по записям не могу ничего вспомнить. Вот эти записи:

1. Поездка на этюды с Юликовым (и большой компанией). 2. Полигон, самолеты, олигархи. 3. Третий пункт не могу разобрать, единственное понятное слово — «велосипеды». 4. Возвращение домой на электричке или поезде. Большинство народа вышло. Остались Жора Литичевский, я и какие-то три девушки. Жора говорит, как хорошо рано просыпаться в поезде: никого нет, все свободно — туалет, душ, вагон-бассейн. Я говорю: «Да, хорошо ездить в пульмановских вагонах».

25.08.99
Приснилось, что я должен участвовать в большой групповой выставке в Москве и придумал для нее инсталляцию. Это как бы угол мастерской — грязный пожелтевший кафель, покрашенная в грязно-зеленый цвет мойка, ржавая раковина и протекающий кран, раковина завалена всяким хламом, над ней висят на гвоздях старые рамки и подрамники. Помню еще, что я сомневался, подходит ли эта работа к заявленной теме выставки (не помню какой). Когда же я приехал в Москву, оказалось, что точно такие же работы придумали Андрей Филиппов и еще кто-то, то ли Свен, то ли Вова Мироненко. После обсуждения решили поделиться — Андрюша будет делать инсталляцию с хламом и подрамниками, а я — только с мойкой. Про себя же я думаю, что мой вариант будет чище и лаконичнее, чем Андрюшин. Потом я смутно помню блуждания по мастерским за материалами: у кого-то я забираю старый ржавый смеситель, у кого-то отдираю от стены трубу и т.д. Андрюшина инсталляция рядом с моей, он покрасил стену в зеленый сортирный цвет и предлагает и мою часть также покрасить. Я отказываюсь — надо же хоть как-то разделиться. Другие художники тоже что-то вешали и монтировали, а я вышел из этого зала и встретил Лену Куприну. Она сразу предложила мне участвовать в каком-то проекте и стала возбужденно и громко рассказывать, что с финансированием все о’кей, деньги дает в долг один фонд, и вообще, кажется, они уже примирились с мыслью, что назад своих денег не получат, так что все в порядке. Вдруг от группы людей, что-то собиравших на полу, поднялась смуглая девушка латиноамериканской наружности, представительница этого фонда, и возмущенно сказала, что свои деньги они все-таки хотят получить назад. Я попытался свести все к шутке, типа того, что песеты — это не деньги, но, кажется, неудачно.

22.09.99
Приснилось два очень длинных и содержательных сна, один из которых я начисто забыл, а из второго запомнил только конец:

Подходит к концу монтаж огромной выставки в большом ангарообразном помещении.
В самом дальнем отсеке, почти у служебного выхода, я помогал вешать две большие, почти монохромные, красные абстракции, не помню чьи. А потом Ерофеев, Мартэн, я и еще кто-то специально собрались в этом отсеке, чтобы поговорить о том, что поставленная на поток массовая абстракция — ужасна, еще хуже советских пейзажиков «для души».

02.10.99
Видел очень приятный сон. Действие происходило в ленивое летнее время у реки — что-то среднее между Москвой и Яузой. Сначала мы с Костей, Ирой, Вадимом, Андрюшей и еще кем-то катались на прогулочном кораблике, а потом гуляли и спустились куда-то под мост, на маленькую деревянную пристань почти на уровне воды, сидели там и разговаривали. Рядом был еще маленький намытый островок или отмель. Андрюша и Костя рассказали, что за то время, что они сюда ходят, собрали тут целую коллекцию старинных монеток. Я тоже пытался что-нибудь найти, рылся в гальке, монеток не находил, но собирал в мелкой воде камешки вроде коктебельских агатов. Потом мы нашли в береговом откосе маленькую пещеру и лазали в нее.

Разговор зашел о Кулике, потому что мне кто-то рассказывал, что он на этой реке купил или арендовал катер. Мимо как раз промчались два красных пожарных катера, и я спросил, не эти ли. «Да нет, — сказал Костя, — вон его лодка». Недалеко, у берега была привязана и спокойно покачивалась обычная зеленая деревянная лодка. Сверху она была заколочена досками, как бы законсервирована на зиму.

03.11.99
Приснилось, что я учусь в Дюссельдорфской академии художеств и мой профессор — Брюс Науман. Аудитория выглядит как в советском художественном институте — заляпанные доски, холсты, мольберты, на полу краска. Я пришел позже всех, и это значит, что я — новичок. С трудом нахожу место среди чужих мольбертов и досок и ставлю себе натюрморт: вешаю на грязный стул свою серую рубашку, ставлю три зеленоватые бутылки, зеленую коробочку и начинаю писать. Этот же натюрморт начинает писать и какая-то девица рядом со мной. Я писал и думал: «Какой же я замечательный натюрморт поставил — сближенный по цвету и тону». Потом я заметил, что натюрморт какой-то чересчур обобщенный, как будто я все время смотрю прищурившись. Оказывается, кто-то уже написал этот натюрморт на большой доске и поставил точно между мной и натурой, а я и не заметил. Вообще, в классе страшная теснота, все сидят друг у друга на голове. Я убрал чужую доску и стал писать дальше, но постепенно стал отвлекаться, оглядываться и увидел, что неподалеку, слева от меня, пишут сидящую в глубоком кресле натурщицу — роскошную блондинку. Я ее вижу в профиль, даже немного сзади — лицо, плечи, грудь — кажется, это одна из студенток. Я оставил свой натюрморт, кое-как пристроился между мольбертами и написал ее на маленькой картонке. Не вставая с кресла и вообще не меняя позы, натурщица вдруг поблагодарила меня за то, что я ее так хорошо нарисовал, хотя непонятно, как она могла что-нибудь увидеть. Я смущенно отнекиваюсь, а она говорит: «Смотрите, как здесь рисуют», протягивает руку за чьей-то картинкой и, так же не меняя позы, показывает ее мне. Там она нарисована в виде карикатурной негритянки с вытянутым лицом, но неуловимо похоже.

Теперь я захотел вернуться к своему натюрморту и обнаружил, что он завален каким-то хламом и тетрадками. Я начал громко возмущаться и вдруг заметил, что в аудитории уже полно чужих людей и какой-то парень в ковбойке говорит, что занятия у вас уже кончились и теперь здесь по расписанию будем мы — историки, и давайте, мол, побыстрее, а то нам надо съесть принесенные с собой завтраки. Сначала я хотел пожаловаться Науману, а потом стал нарочито громко говорить, что вот у нас в Москве поставленный натюрморт — это святое, хоть месяц простоит, а его никто не тронет — все понимают. Потом я сообразил, что это бесполезно и надо хотя бы собрать предметы от натюрморта, стал укладывать в зеленую коробочку выпавшую пастель и т.д. А парень в ковбойке, показывая, что вопрос закрыт, спрашивает у своих приятелей наглым и сочным голосом, предвещающим хороший анекдот: «А вы знаете такого Павла Ивановича Агенобарба?»

08.11.99
Утром спросонья записал короткий конспект сна, а теперь не могу вспомнить подробности: Поезд, крушение. На опушке леса девочка с бабушкой (родители погибли). Биография ровесницы века... Сборник антично-эротических стилизаций, посвященных подруге и ее любовнику. Среди прочего такие строки:

Нам ли бояться (...) помощи
Нашей (...) политической немощи.

12.11.99
Приснилось, что я с пожилой супружеской парой — они коллекционеры — осматривал довольно странную инсталляцию. Это была большая отдельно стоящая ванная комната, вся сантехника в которой — трубы и т.д., была сделана Бойсом, а глазок в двери и еще что-то — другим известным художником, забыл кем. Снаружи на стене висели обычные, круглые и плоские стенные часы. Это тоже была чья-то работа, и суть ее была в том, что каждые десять минут должна звучать музыка. Было восемь минут первого, и мы стояли под часами и ждали, однако, когда минутная стрелка медленно подползла к нужному делению, ничего не произошло. Мы, недовольные, отошли, и тут раздалась музыка. Обрадованный служитель объяснил нам, что мы стояли слишком близко к стене, почти под часами, и под этим углом зрения стрелка казалась ближе к нужному делению, поэтому мы ожидали звука на две минуты раньше.

21.11.99
Приснилось, что я разбирал свой архив и, среди прочего, нашел большую общую тетрадь с записями и вклеенными фотографиями. Я запомнил три фотографии, довольно плохого качества, как будто я их сам печатал, оставшиеся после выставки букетов. На первой был букет Димы Врубеля — обычная стеклянная банка с цветами и машинописный текст, начинающийся словами: «Теперь, когда все...» И еще фотографии Никиты и Андрюши, которые показывали свои букеты — тоже в простых вазочках или банках — прикрепленными изнутри к распахнутому пальто, своего рода прообраз галереи «Пальто».

24.11.99
Приснилось три сна или длинный сон из трех частей. Сначала какая-то поездка на автобусе (или на самолете? смутно помню каких-то генералов), а потом я очутился в ВХПО им. Вучетича, где действительно работал после школы. Сейчас я здесь прохожу практику вместе с группой московских художников (конкретно помню только Диму Гутова). Нам всем лет по четырнадцать, на нас синие комбинезоны, я, как старожил, что-то объясняю своим спутникам и, чтобы показать, что я здесь все ходы знаю, иду прямо через гараж-мастерскую. Мне, однако, кричат: «Эй, мальчик, ты куда? Петрович, а что этот мальчик тут делает?» Я с обидой отвечаю: «Куда, куда... в цех!» — и побыстрее прохожу.

Потом, как обычно, приснились какие-то замусоренные мастерские, где было много знакомых, среди них Дубосарский и Виноградов, а потом я и сам стал искать себе мастерскую.

Сначала я попадаю в новую шикарную двухкомнатную квартиру моего дяди Бори. Он гордо отодвигает занавеску, и я вижу окно во всю стену, а за ним — красивый ночной город: внизу мост с движущимися огоньками машин, а за ним — сияющие небоскребы. Боря жалуется, что здесь только очень шумно, а когда мост будут перестраивать, будет еще хуже. Мы с ним начинаем обсуждать, можно ли заложить большую часть стеклянной стены кирпичами, оставив нормальное окно, и квартира начинает преображаться, превращаясь при той же планировке в нормальную хрущевку с маленькими окнами и тонкими стенками в коричневых обоях. Хозяин квартиры уже не Боря, а мой давний квартирохозяин Федюшкин, и мы с Вадимом хотим ее снять под мастерскую. Это нам удается, и когда Федюшкин уходит, Вадим утешительно говорит, что, мол, зато телефон есть и в маленькую комнату можно складывать работы.

Затем, уже где-то на улице, Вадим рассказывает мне, что задумал новое издание — «Девять источников и три составные части творчества Захарова». Название звучит как-то по китайски, типа «Семь драгоценностей провинции Лаошань». Одним из источников является Маша. Вадим говорит, что недавно он уже затронул эту тему в одном издании, и показывает мне книжку-раскладушку, где, действительно, несколько строк выделены жирным шрифтом, но теперь он хочет сделать книгу только на эту тему.

Еще в этом же сне была сцена, где я пришел в книжный магазин купить «Словарь терминов московского концептуализма» и решил посмотреть другие книжки того же издательства. К моему изумлению, это оказались серые и невзрачные труды типа советского литературоведения.

Среди ночи я несколько раз просыпался, думал, что надо записать сон, пока не забыл, а потом записывал его во сне, сначала в тетрадке, а потом пальцем на покрытом инеем автомобиле.

12.12.99
Сегодня приснился длинный и приятный сон. Сначала он был связан с музеем, путешествием и вечеринкой в компании художников. Помню, что у меня в кармане пальто должна была быть еще одна бутылка водки, а оказалась минеральная вода.

Потом была подготовка выставки в этом музее. Я делаю сложные геометрические картины и скульптуры из странного глубоко замороженного вещества. Оно белое и поблескивает, как иней в морозилке. Мне помогает специалист (биолог или холодильщик?), и я работаю у него в мастерской.

Потом я помогал другим художникам делать их работы для той же выставки. Это должны были быть конструкции из полуоживших, благодаря странным технологиям того же специалиста, и покрытых лаковой пленкой кусков мяса. И вот я стою с лопатой на дне большой ямы и помогаю выкапывать это мясо из-под земли. Сейчас я понимаю, что это была могила, падаль, но во сне никакого отвращения и патологии не чувствовалось.

Наверное, все-таки технологии этого специалиста были нелегальными, потому что вдруг прибежал один из членов этой «мясной» группы и сказал, что идти к нему опасно, что там привезли какие-то странные белые штуки и это подозрительно. Другой, более рассудительный, успокаивал его, задавал мне какие-то вопросы и сказал: «Это же произведения искусства, его работы, значит, и нам с мясом туда можно».

Еще в этом сне были чьи-то (мои?) работы в виде прислоненной к стене пачки больших (больше метра) квадратных листов оцинкованного железа с аккуратно, как обметывают простыни или пеленки, подогнутыми краями.

28.12.99
Сегодня видел во сне Комара. Он выступал перед студентами или молодыми художниками. Вокруг огромного стола сидело человек тридцать, и Виталик рассказывал про разные проекты и выставки. Вместо показа слайдов он рисовал в альбоме эскизы и пускал альбом по кругу — посмотреть. Я сидел с ним рядом, и он по ошибке сказал вслух что-то, предназначенное мне (пойдем потом вместе поужинаем), а мне на ухо — что-то, предназначенное для студентов.

Потом я был в мастерской, собирал подрамники и натягивал холсты для задуманного триптиха. Для одного подрамника не хватило короткой верхней планки. Я взял другую, сантиметров на десять короче, и натянул холст, в наивной надежде, что получится незаметно. Спросил у Вадима: «Как ты думаешь, сойдет?» — «Конечно, нет, попробуй, может, эту, подлиннее». Эта тоже не подходит и т.д.