Джеймс Кугел. В доме Потифара

Введение к книге

О книге Джеймса Кугела «В доме Потифара»

Христианство с иудаизмом роднит не только общая книга — Еврейская Библия (Танах), — но и общий набор представлений по поводу того, о чем эта книга. Несмотря на дальнейшие расхождения по многим вопросам, включая и библейскую интерпретацию, христианство, будучи по своему происхождению еврейской сектой, изначально приняло ряд еврейских установок относительно истолкования Библии, а также значительное число еврейских традиционных представлений о смысле конкретных мест Писания. Этот общий пласт толкований и лежащих в их основе логических посылок — немаловажное явление; он, быть может, способствовал формированию характера обеих религий даже в большей мере, нежели сам текст Писания как таковой.

Когда же возникают эти представления о том, как читать и как понимать Еврейскую Библию? Некоторые из них, по-видимому, уже были в ходу задолго до рождения христианства: в нашем распоряжении находится обширный корпус библейских толкований, которые содержатся в документах на два-три века предшествующих н. э., а отдельные письменные свидетельства интерпретаторской деятельности уходят корнями в еще более раннее время. Более того, древнейшие указания на толкование Библии следует видеть уже в ней самой — это те тексты более поздних библейских книг, которые пытаются интерпретировать стихи ранних, это глоссы, введенные в текст позднейшими переписчиками и редакторами и т.п.

Столь древние корни библейской интерпретации не должны нас удивлять: в последние века до н.э. сочетание целого ряда факторов сделало толкование — экзегезу — важнейшей задачей иудаизма.

Прежде всего, определенные библейские тексты — в особенности Пятикнижие (Тора), первые пять книг Библии, — обладали в эту эпоху большой значимостью. Они играли ведущую роль в повседневной жизни евреев, обсуждались и комментировались на публичных собраниях. Поэтому естественно, что установление их точного смысла должно было стать первоочередной задачей. Однако зачастую смысл этих текстов был далеко не очевидным. Многие из них содержали слова, значение которых было утрачено, упоминали неизвестные более обычаи, личности или географические названия. Мало того, порой один фрагмент Библии казался противоречащим другому, так что требовалось объяснение, разрешающее это противоречие. В других местах просто недоставало подробностей; то там, то тут в библейском сюжете не хватало ключевой детали: почему X поступил именно так, а не иначе? Что думал Y в этот момент? И как все это соотносится с фактом, который сообщается нам в третьем месте? Столкнувшись с такими вопросами, древние еврейские интерпретаторы — ученые и простолюдины, отдельные лица или целые группы — решили дать им объяснение. Эти объяснения, известные под ивритским наименованием мидраш («толкование»), по-видимому, какое-то время передавались изустно, от мудреца к мудрецу, от учителя к ученику, или от проповедника — слушателям. Мидраш — не просто сухой библейский комментарий: он остроумен и изобретателен, достаточно приземлен, порой забавен, а зачастую трогателен — и всегда содержит свежий подход к тексту Библии. Поэтому неудивительно, что он получил столь широкое распространение и был охотно подхвачен не только евреями, принадлежавшими к различным позднеантичным сектам и течениям, но, как уже отмечалось, и зарождающейся христианской церковью.

Большая часть этой ранней экзегезы была впоследствии записана разными школами или отдельными авторами и составляет теперь обширную и чрезвычайно неоднородную библиотеку. Тот, кто изучает иудаизм, безусловно знаком с классическим корпусом раввинистических учений, включающим Вавилонский и Иерусалимский Талмуды, а также такие многообразные сборники мидрашей, как Берешит раба, Мидраш Танхума и им подобные. Однако это лишь часть, причем не самая древняя, общего корпуса ранней экзегезы. В этот корпус входят произведения, написанные в период с III или II в. до н.э. до конца Средних веков, и он содержит, помимо собственно библейских толкований, пересказы библейских сюжетов от первого лица (каковыми изобилуют книги, написанные чуть раньше и чуть позже начала эры), а также пояснительные переводы, проповеди, подготовленные для синагоги или храма, религиозную поэзию, юридические сборники, апокалиптические видения, литургические и прочие тексты, так или иначе касающиеся традиций понимания конкретных мест в Библии. Некоторые из этих книг, излагающих или отражающих раннюю комментаторскую традицию, достаточно известны: таковы произведения раввинистической литературы, труды еврейского историка I в. Иосифа Флавия, Новый Завет, который насыщен традиционными еврейскими интерпретациями библейских историй и пророчеств. Однако с другими сочинениями дела обстоят иначе. Порой изначальный комментарий или пересказ, созданный на иврите, арамейском или греческом, дошел до нас в переводе, на века сохранившемся в пыльных фолиантах на таких языках, как эфиопский, коптский, армянский или церковнославянский.

Поскольку большинство толкований в этой библиотеке традиционны — то есть автор того или иного текста не создает объяснение сам, а передает нечто, что он прочел или услышал, — многие комментаторские традиции воспроизводятся в ней снова и снова. Но поскольку человеку свойственно как ошибаться, так и творить, традиции редко бывают совершенно идентичными. Авторы зачастую делают ошибки, переписывая источники, не понимают их или просто считают, что лучше было бы пересказать все своими словами. В итоге одна и та же экзегетическая традиция может дойти до нас в пяти, а то и десяти разных формах, и порой, чтобы проследить их происхождение и взаимосвязь, требуется провести настоящее расследование.