«На нашем кассетнике кончилась плёнка. Мотай!»

21 июня исполнилось бы 50 лет со дня рождения Виктора Цоя. 24 июня 1990-го года состоялся последний легендарный концерт группы «Кино» в Москве на Большой спортивной арене Лужников. Этот человек и его музыка растворены в общественном и личном сознании, как роман «Мастер и Маргарита»: все о нем знают и немножко стыдно всерьез это любить, но невозможно представить, что его могло бы и не быть вовсе. Не хочется повторять ставшие крылатыми слова Майка Науменко о Цое: «В нашей стране желательно погибнуть, чтобы стать окончательно популярным». Попытаемся осознать, что же мы потеряли, ведь общеизвестность только усиливает загадочность персонажа.

Тимур Новиков. Портрет Виктора Цоя

Фантазии в жанре альтернативной истории — не пляски на костях любопытствующих, как любят утверждать некоторые фанаты, фанатики, ревнители культов, творцы кумиров. Как вспоминаем мы умерших близких людей, представляя, что бы они сказали сейчас, так мы грустим и о любимых артистах, писателях. У Татьяны Толстой есть прекрасный текст под названием «Сюжет», в котором допускается, что «...в тот самый момент, когда белый указательный палец Дантеса уже лежит на спусковом крючке, некая рядовая, непоэтическая птичка Божия, спугнутая с еловых веток возней и топтанием в голубоватом снегу, какает на длань злодея. Кляк! <...> Слухи о дуэли разносятся быстро: Дантес убит, Пушкин ранен в грудь». Пушкин — наш Гете, спаситель России: в старости случайно поворачивает ход истории, отбивая голову маленькому Володе Ульянову.

Маяковский, Есенин, Блок — все равно не жильцы, застрелились, повесились, задохнулись бы. Невыносимо жалко ранней смерти Довлатова: только представьте, он приезжает в новую Россию, купается в славе, богатеет на гонорарах, дает интервью Парфенову, Познеру, Листьеву; восхищается Черномырдином как потрясающим источником языкового абсурда, похлеще Михал Иваныча из «Заповедника» будет!

Тимур Новиков. Ленинград

Возьмем наших «динозавров»: в 1990-м, в год смерти Цоя, Андрею Макаревичу и Борису Гребенщикову по 37 лет, Юрию Шевчуку 33 года, Константину Кинчеву 32, Леониду Федорову и вовсе 27. Тончайшее сольное мастерство Федорова, встреча Макаревича с Маргулисом, «Актриса весна», «Черный пес Петербург», «Это все...», пугающее динамика Кинчева, (позволившая ему, однако, все-таки записать свои лучшие Jazz, «Шабаш», «Дурня», «Черную метку») — все это было уже после смерти Цоя. Отдельно стоит Борис Гребенщиков — но он, как Будда, всегда отдельно, он безначален и нескончаем.

Представим, что в тот момент, когда заснувший Цой готов выпустить из рук руль, какая-нибудь рядовая нероковая птичка Божья жирно какает на лобовое стекло машины: кляк! «Икарус» заносит, «Москвич» летит в кювет, у музыканта разбита голова. Какая боль! Скорая, милиция, реанимация. Цой в коме, Гребенщиков круглосуточно дежурит у постели больного, представляя, что он видит на той стороне. Товарищи-музыканты дают концерты в поддержку, собирают средства на лучших нейрохирургов. Всенародная поддержка магическим образом действует: Цой жив! Больницу осаждают журналисты, но он еще слишком слаб.

Впрочем, боец быстро выкарабкивается. Первое интервью — самому Листьеву: «Да, заснул. Да, никаких веществ, просто усталость. Да, что-то на той стороне определенно есть...».

После небольшого восстановительного перерыва — небывалый всплеск творческой активности: «Белый альбом» с остросовременным звучанием, предвещающим знаменитый кокетливый лагутенковский рокапопс: жесткий ритмический корсет, внутри которого с благородной простотой соседствуют мелодичные клавиши и голос.

События 1991-го года: Цой с командой, конечно же, горячо поддерживает отставку Горбачева, ибо ненавидит совок, как все (в недавнем прошлом) андеграундные музыканты. В стране стремительно исчезает все материальное, тем удивительнее все возрастающий концертный успех группы: люди питаются его песнями, с отчаянным горьким чувством радуясь свершившимся Переменам.

Небольшой отпуск — и снова шок: расстрел Белого дома в 1993-м. Общественная активность в стране приобретает радикальные формы, угроза гражданской войны. Цой с группой, уверившись в непоколебимости успеха, делают роковую ошибку: выпускают насквозь политизированный альбом «Демократия в танке»: входит в моду ска-панк (ска-танк?), в текстах жесткая социальная сатира (в духе современного «Ляписа Трубецкого»: «Полиция дрочит властный орган за пакет социальной блевоты»).

Переворот воспринимается неоднозначно, все-таки рок-музыкант — в первую очередь пафосный пацифист. Но страна меняется все стремительнее; еще какое-то время группа существует на самоподвзводе, — заметили, что отныне мы оперируем главным образом гонорарно-стадионными категориями? — но вскоре люди устают от политики, они слишком увлечены жестокой борьбой за физическое выживание, и им приедается яростный борец за перемены.

Настала эра социального эскапизма, пришло время новых песен. Это странные аутичные тексты, сюрреалистичные миры, декадентские переливы саксофонов и ксилофонов. Печально стонет о несбыточном Вячеслав Бутусов, устраивают готическую истерику братья Самойловы: давай вечером с тобой встретимся, в темное время суток; все, что нес, я не принес — плетка твоя над кроватью висит, я иду дорогой паука, напудрив ноздри кокаином — бриллиантовые дороги, до свиданья, малыш — каждый из них умрет. Странное, сумеречное время, эклектика во всем, мы живем в неритмичной стране. Власть над умами захватили мелодики и лирики — «Наутилус Помпилиус» и «Агата Кристи».

Темные времена продолжаются: коммунистическая угроза на выборах 1996-го, дефолт 1998-го. Уходят со сцены и предыдущие герои. Цой переманивает назад гитариста Юрия Гаспаряна, не дав ему вступить в новую группу Бутусова — уж больно странное там название. Записывают пару проходных альбомов: старые перепевы, неудачные эксперименты с электроникой, каверы на друзей, приглашенные звезды: Цой с Гребенщиковым стоят, обнявшись, за плечи, и выводят вместе: «Свет — и думаешь о смерти, я хочу найти письмо в пустом конверте и прочесть...». Слишком рок-н-ролльно, чтобы не выглядеть карикатурно.

Виктор Цой все больше впадает в депрессию и начинает Злоупотреблять. Сходится на этой почве с Самойловыми — а у них то же самое: слава проходит, песен нет, кардиолог вот-вот умрет, куда мы без него. Братья слишком противоречат друг другу, и нужно выбирать, и если раньше Цой предпочитает выпить водки с деловитым, спокойным, уравновешенным Вадимом, то сейчас ему комфортнее с мрачным, склонным к саморазрушению Глебом.

Тимур Новиков. Самолет

Но все проходит, появляется новое небо, и на сцену выходит Земфира, продолжает старое, и начинает новое, и объединяет в себе два времени и две музыки, и экспериментирует со звуком так, как хотел когда-то Цой, но не мог нащупать, и они знакомятся, и начинается новая музыка.

Андеграунд, в отличие от интеллигенции, опоздал с православием ровно на 10 лет, но вот и вчерашние бунтари идут в церковь и отмахивают земные поклоны (один Гребенщиков, как всегда, немного в стороне, чуть сзади и как будто выше). Страна изменилась: деньги, радиостанции, музыкальные каналы, фестивали. Вездесущий Козырев торчит из каждой телефонной трубки и подбивает Цоя на сомнительный эксперимент: собранная после многолетнего молчания группа играет свои старые хиты в радикально ином звучании — «Кинопробы».

Новых героев все больше, и они все оригинальнее. Так, возмутительно хамские и совершенно очаровательные вещи делает «алкоголик и придурок» Шнур со своей «группировкой Ленинград» (ох, это модное «Back in the USSR!», пожили бы там сами). Цой в клубе, чтобы развеяться, выпить, а там на сцене скачет голый волосатый молодой человек в окружении целой толпы развязных духовых: "В магнитофоне играет группа "Кино"//Ты говоришь мне, выключи это говно..." Неслыханно! Но потом послушал еще: и Высоцкий успешно высмеян, и Земфира, и «Меня зовут Шнур», где всех приложил. Не опоздали ли эти ребята родиться? Не такими ли были мы сами в 1987, прости господи, году? Может, тоже заделаться в пародийные панки?

Тимур Новиков. Ночь

Новый альбом «Кино» (что-то вроде «Начальник-полковник») выстреливает: пародийный рокапопс, только одетый в фирменный подбитый драм-машиной жесткий басовый корсет. Европейское, затем мировое турне, контракты с ведущими лейблами: дома в Подмосковье, счета заграницей. От прежнего имиджа восточного воина-аскета не осталось и следа: вместо черных рубашек и кожаных штанов — веселые синие джинсы и белые кеды, футболки с остроумными надписями, оптимистичный клубный пиджак с подвернутыми рукавами. Дружеские объятия на презентациях на «Стрелке». К тому моменту, когда умирает индустрия звукозаписи и вся музыка уходит в интернет, денег уже достаточно. Прожить можно одними корпоративами. Тучные нулевые.

Но и это проходит, и в какой-то момент музыкант понимает, что на корпоративе вместо угрюмых полубандитов-полукоммерсантов теперь отплясывают ласковые интеллигентные люди в погонах и без. Все противнее становится смотреть телевизор, все интереснее в интернете. Все меньше чувствуется потребность в занятиях музыкой, все больше хочется помогать деньгами и временем, к примеру, Чулпан Хаматовой. Политика снова захлестнула улицы — подумать только! — и хипстеры закачивают в «айфоны» каверы на «Перемен». Совершенно непредсказуемые 10-е. Значит, жди новых песен и новых ветров, Витя-музыкант, и готовься вспомнить молодость, растерянно бродя по сцене с выключенным микрофоном: концерт отменили, Был Звонок.

Тимур Новиков. Пингвины