Валентина Фехнер. Новую печень вьет

Валентина Фехнер родилась в 1989 году в Донецке. Живет в Москве. Училась в Литературном институте им. А. М. Горького. Стихи публиковались в журналах «Гвидеон», «Кварта», «Формаслов», «Плавучий Мост», «Метажурнал», на портале «полутона» и других, переводились на сербский и французский. Автор книги стихотворений «Око» (М.: Стеклограф, 2021).

 

Борис Кутенков: Тревожная речь Валентины Фехнер остается актуальным свидетельством нынешней эпохи, никогда не скатываясь в публицистическое прямоговорение, но и не обманывая ни единым звуком: «имя ему — смертельное пастбище политики / где буква захватничества на языке растерзанного алфавита / мародерствует извилиной исторической памяти / и младенец смерти припадает к сосцу агитации чтобы за что умирать». Но это и рефлексия о языке: «поэт в орле словаря / уже кружит и нависает над словом», — и беспрестанный поиск и проблематизация того, как сегодня можно говорить о времени, внутри самого процесса рождения речи.

 

 

НОВУЮ ПЕЧЕНЬ ВЬЕТ

 

 

***

 

смыкание существа на острие вещей
чем ближе пролетает птица тем горчей
но даль еще алеет в каждом взгляде
и расстоянием налиты зеркала
и невозвратность укоряет память

 

и носится как сломленная мысль над мольбой
останок узнавания гробовой
но йорик языка почти затих
и ад вопроса близится настолько
что и эдип выкалывает миф

 

 

***

 

в зрачке мольбы силовое решение речи вторгается в скелет эпохи
тазовая кость зевоты маячит во лбу пресыщения
и позвоночники деревьев шумят заглушкой листвы

 

пепел птиц отирая с лицевого отдела парения
они наряженные в органы чувств рутины
черную сторону цвета в храмине костей называют зачатием
ороговение акта войны в их смертях изнывает ядерной тряпкой
кости ликуют одетые в человека
привкус истории отягчает язык
тело их лобное место
инъекция сердцебиения в матке ребра

 

в плоде количества их единица кровит агнцем первородного червя
как инородная родина в зерне мореплавания

 

народ их знобит переносицей перебитого плача
и болезная соль пресмыкается пресной слезы
щупальца приспособленчества во гробе рассудка
в шапочку ядерного гриба
наряжает камень рекламного зверька

 

это четыре стороны ужаса обостряют век в жале времени
израненные прорвой имен на костях значений
последний из них не удушится флагом наследования

 

имя ему — оголенные черепа в жаре слезливого
хлорофилла юности где клейменные цветом деревья
ветвятся останками революций
и лезвия слез отирают до новой войны
но воскреснув на якорь эпохи зарыбится память и
силами водомыслия сокрушит сушу как новое время

 

имя ему — пустые хлеба развеянная по аппетиту
последняя милостыня желания
кровавый лоскут животного  
развевающийся во рту новый язык эпохи
где зеньки зерна мельтешат пахарем потребления
яйцо продукта в биологии памяти обглоданной до палеолита
в мощах научного познания освящает алтарь продажи

 

имя ему — смертельное пастбище политики
где буква захватничества на языке растерзанного алфавита
мародерствует извилиной исторической памяти
и младенец смерти припадает к сосцу агитации чтобы за что умирать

 

имя ему — пуповина будущего в рождестве вооружений
где агрессор потомка оплакан увеличительной слезой
в чертах истории замурован лицевой паразит и тьма его
во ярлыке таинства лопает пузырь зрачка
выдыхая террор в тюрьмы энциклопедий
и коготок капитализма играет в дыре потребности

 

вместо скелета его — доллар столпотворения
божок народности в чурке банкноты
вместо потребности — перья клыков вычищая на новую память
освобождая утраченные инстинкты птица зубная маячит во рту
концентрационного языка в нации немоты
вместо зерна — глина олигархата в кровеносном пшене
кайнозойского кошелька затвердевает надгробной мобилизацей памятников
вместо смерти — фюрер физиологии в небо Шекспира восходит евреем трагедии

 

 

***

 

в скелеты ужаса затверженные дети
лежат костьми сплошных тысячелетий
а бомба под ребром деторождения
созревает на поражение

 

но матери болезненное древо
какою болью не озеленело
корнями прорастая в сыновей
кормилицей невидимых земель
и только смертью не переболело

 

 

***

 

я в этом выжил
(Валерий Шубинский)

 

1

 

поломки тьмы
и болевые вехи
просвечивают в человеке
и мы уже предрешены
до беловой войны

 

2

 

косточка луны во зраке солнца
звезды озираются белесо
кто во ком ослеп до белизны
зрения взрывной волны

 

кто кого не дожил в черноте
это годы это судьбы те
проступают в ребрах матерей
тяжкими младенцами смертей

 

3

 

восьмиконечная война во острие зерна
и в каждой жатве до зрачка изранена страна

 

каким прозреешь свой народ и город свой родной
когда от света до темнот один и тот же небосвод
над миром над войной

 

каким шипом проколешь речь в соцветиях вины
и этим текстом ни сберечь ни ранить со спины

 

и только возраст до птенца мне голову сложил
и во глубинах яйца я выговаривал сердца
и умирал и жил

 

 

***

 

врачебное заключение:
хт(р)оническое ранение речи
сотрясение семантики 
смыслокруж(ш)ение 
агония шкалы апгар

 

вчера родила надгробный камень
на третий день пришли слезы 
и никак не заканчивались
диагностировали избыток трагедии
выписали оплакивать и других смертерожденных
за всех у кого скончались слезы

 

завтра пыталась слово заново научить говорить 
но ему то больно то страшно
то еще слишком рано то уже очень поздно
в итоге признали недееспособным
оформили инвалидность и небольшое пособие 
еле хватает на содержание тишины

 

 

***

 

во таинство останков и мое дыхание 
сойдет что ангел легочного полушария 
и по смертям продышит времена 
моя дыхательная война 

 

умри меня задушенной землей 
во асфиксии речи ножевой 
о демон памяти как страшно впереди 
затаить дыханье твоего пути 

 

 

***

 

потерей омыли дыхание и воздух молчали
и стали как плевелы лишни, как зерна желанны и целы,
но жатва незрела и плод ненасытен печали,
и древо в себя затонуло, и привкус болезни у хлеба

 

замри внутрь жажды, прищурь сталактиты отчаянья
на камне устойчиво будет тому, кто познает падение,
и то ли вопрос пошатнулся пока на него отвечали
то ли ответ оступился под тяжбой сомнения

 

горьки эти сколы и тени на вымершем слове,
и срезанный стебель строки, и пустые колосья значений,
и ветр начала и парус конца молчанию вровень,
и птичьи повадки зеркал в попытке выклевать отражение

 

 

***

 

ты клюющий печень разверстого рока
ты распахнувший предел
приручивший языки деяний

 

смотри

 

Стикс утопает в зеркале Иордана
и голубицей грядущего отражается мысль
и язык умаляется до предзнаменования

 

о спеленутая античность тайны
какой колыбельной склевать твой мир
как вынянчить погибель твоего мифа

 

поэт в орле словаря
уже кружит и нависает над словом

 

но то что залечивает язык до любовного взгляда
между телами любовников новую печень вьет

 

 

 

 

 

Обложка: Арина Ерешко