Алёна Леденёва. Иначе

Алёна Леденёва окончила факультет иностранных языков МГУ, работала школьной учительницей, редактором и бренд-менеджером в сфере онлайн-образования. Студентка магистерской программы «Литературное мастерство» НИУ ВШЭ. Публиковалась в альманахе «Пашня».

Артём Роганов и Сергей Лебеденко: Хотя, казалось бы, в рассказе «Иначе» все начинается в обычном летнем лагере для подростков, эта история не про взросление, не про юность и не про поиск себя. Она об отношении людей другу к другу, о том базовом взаимоуважении, отсутствие которого может оказать трагическое влияние на судьбу. Каждая мелочь задает тон, вскрывает очередной нерв, а затем едва ставшее привычным повествование осыпается, и вот перед нами уже кричащий диалог человека с самим собой, который звучит сквозь время и пространство.

 

ИНАЧЕ

Обидно, что отменили футбол. Ребята из Колиной палаты были уверены, что надерут жопу первому отряду — там хилые пацаны, хоть и постарше.

Ну и вообще, получается, весь день ни о чем. С самого утра по этажу завывания девок: репетируют перед вечерним концертом.

Коля повернул голову вбок — посмотрел на пустую койку со сползающим тощим матрасом. Эдика на днях забрали домой родители. Пока он паковал рюкзак, остальные молча на него пялились. Но поддеть на дорожку хотелось.

— А чего это ты уезжаешь, — спросил Вадим. — Лагерь не понравился?

— У родителей путевка в Геленджик, — сказал Эдик. — Бабушка холерой заболела, поэтому меня возьмут.

Вадим слюняво вгрызся в яблоко и ничего не ответил — может, поверил, может, даже позавидовал.

Коля догадывался, что Эдика забрали все-таки из-за того, что его тут обижают. Причем ладно, не сильно уж и обижают. Вот было дело: Федян у него прямо с шеи содрал шнурок с подвеской, буква «А» в круге. Ржали всей палатой, Коля тоже ржал. Ну а чего Эдик так тупит: худой, кудрявый, губа навыкат, какая тебе нахрен анархия, это же смешно.

Потом угорали над Эдиком, когда он на дискотеке Василису позвал на медляк, еще и при всех, больной. Ну, она, конечно, его отшила. Тоже сам виноват. Один раз матрас его сковырнули на пол и какого-то мусора накидали на сетку, но это тоже так, Вадим вообще потом сказал «чувак, чисто прикол».

А вот в столовке да: когда Федян косточкой от сливы прямо изо рта запулил Эдику в компот. Эдик тупо вытаращился на свой стакан, как угашенный, все заржали. Коля уже решил, что все, назад дороги нет, Эдика теперь окончательно запетушат. Но тут случилось внезапное: Эдик резко схватил свой стакан и выплеснул на стол, прямо по тарелкам. Больше всего брызг прилетело на футболку Федяну и Вадику в харю. Тут, конечно, началось.

В тот момент, когда Эдику уже заломил руки сидящий рядом толстяк Олежка, а Федян, матерясь, давил грязной вилкой Эдику под кадык, подошли вожатые; разняли кучу и заставили при всех убираться: Федяна и Эдика.

О том, что Эдика после этого избили, Коля наверняка не знал, его, разумеется, бить не позвали. В тот вечер он до отбоя играл в карты в палате с Сашей — скучным и ворчливым пацаном, от которого кисло воняло, а не трогали его только потому, что у него брат вожатый. Все остальные вернулись после отбоя и быстро легли спать, без шума и гогота. Синяков на Эдике Коля не видел — но это ничего не значит, просто уметь надо.

Коля, конечно, на следующий день с Эдиком не говорил, пацаны за этим четко следили, а потом его родители забрали. Но, если честно, до этих всех разборок Коля с Эдиком дружил. Они несколько раз обстоятельно говорили за жизнь, когда получалось свалить с вечернего костра, и Коле было даже все равно, что Вадим, завидев их вдвоем, как-то крикнул: «*******, в хату пора!»

А еще Коля ничего никому не слил про Эдикову влюбленность в Василису, пока этот идиот сам не подкатил к ней при всех.

Это молчание было, наверно, не для того, чтобы защитить Эдика, а просто потому что Коля сам был в нее ужасно влюблен. Представлял себе медляки, прокручивал в голове вымышленные разговоры, накидывал убогие четверостишия с рифмами к ее имени. Но свои шансы Коля оценивал здраво и, конечно, не хотел опозориться. А Эдик был не то наивный, не то отбитый, он прямо так и говорил Коле, как есть: жесть как нравится Василиса, после отбоя думать ни о чем другом не могу. Коля даже завидовал такому безрассудству. Самое главное, что можно было слушать Эдиков треп про нее, и кудри эти, и глаза зеленые, хмыкать, мол, да ладно, ничего особенного, но внутренне соглашаться с каждым словом.

Еще Эдик круто рисовал всяких персонажей, а мог и потрет накидать за пять минут. Говорил, что когда вырастет, будет делать компьютерные игры. Приглашал в гости после смены — показать коллекцию комиксов. Советовал какие-то штуки постоянно: посмотри, говорит, «Ковбой Бибоп».

Когда долговязый и сутулый Эдик, вцепившись в обе лямки рюкзака, в последний раз осмотрел палату и сказал: «Все, пока» — никто не ответил.

Коля тоже промолчал — но ничуть себя за это не винил, его-то никто до конца смены не заберет, если что.

Несколько дней Эдикова койка стояла пустой и неопрятной, никто, разумеется, не стал к ней прикасаться, да и занимать ее толку нет — самая отстойная, по центру. Дальше у стены было место Саши, а запрокинув голову, Коля видел ряд мажорных кроватей у окна: Федян слева, Олежа посередине и Вадим у правой стены. Пацаны игнорировали лагерную самодеятельность и филонили в палате. Олежа гонял со своей Моторолы по кругу песни «Фактор-2», которые всех достали, но слушать было больше нечего.

В палату без стука заглянула вожатая Наташа в костюме не то феи, не то принцессы. Главное, с вырезом, из которого симпатично выпирало. Спросила, ни у кого ли нет ножниц.

— *****, видали? — обернулся на парней Коля, когда дверь закрылась.

— Это кто тебе тут *****? — Федян приподнялся с койки и швырнул в сторону Коли яблочный огрызок. Не попал. Коля отвернулся к стенке.

— Че, так и будет валяться? — поинтересовался Федян.

Коля торопливо впихнул в ухо треснувший наушник, чтобы сделать вид, что ничего не слышит.

— Коль, подыми, — почти примирительно сказал Олежа.

Коля зачесал горящую щеку и впал в ступор. Он не знал, что сказать, не мог пошевелиться, не мог даже повернуться на бок, чтобы дальше изображать, что не слышит. Его онемевшую шею и спину закололо, как колет отсиженную ногу, и в какой-то момент это стало так странно, что он даже бросил думать про огрызок.

— Сука, как вы задрали, дайте хоть один день выспаться, — вздохнул Саша, со скрежетом встал c провисшей, как гамак, рыхлой металлической сетки, брезгливо поднял огрызок за черенок и метнул в служивший урной пакет у двери.

Коля задумался, как ему потом отблагодарить Саню, чтобы при этом не выглядеть совсем слабаком, но эта мысль быстро выскользнула из ума, осталась только колючая, сухая дрожь по всему телу, которая добралась до башки. Начало долбить ознобом, а в голове росло какое-то нервное месиво, хотело перелиться через край, как неизбежная рвота, пока Коля наконец не отпустил эту распирающую дрянь, не расслабился — и она отступила, с дребезжанием ушла куда-то вглубь.

Коля провалился в дрему, и ему приснился короткий сон, не сон, так — глюк, одна картинка. Василиса стояла напротив него, шагах в десяти, в своей ******** леопардовой юбке, хохотала, показывала язык, а рядом с ней стоял Эдик, само собой, довольный, как слон. В руках у Василисы был деревянный лук. Эдик вынул из кармана крепкое красное яблоко, и, как в мультиках, с хрустом вонзил в него стрелу и так протянул Василисе — типа, как бы она ни выстрелила, она уже попала в яблочко. «Только не дергайся, умоляю, и руками меня не хватай», — почти ласково произнесла Василиса, натянула стрелу, скорчив личико от напряжения в слабеньких пальцах — яблоко, как в замедленной съемке, начало приближаться к Колиному лицу, постепенно закрывая собой улыбающихся ребят, и ударило в голову.

Он проснулся от гогота — Вадим включил на телефоне «Мусора, ***, ********», а Федян никогда этой песни не слышал, ну и парни начали его лошить, но так, по-свойски. Также жутко хотелось ссать. Коля медленно, напряженно проморгался, захотел потянуться и понял, что потянуться не может, потому что вообще не чувствует ног. Коля приподнял голову и попробовал пошевелить пальцами, глядя на них в упор, и, когда и это не получилось, у него началась паника.

Что это, сука, вообще такое — раз. Че делать, кого звать и чтобы никто не узнал — два. И какого черта они все торчат в палате?

Коля почувствовал, как мокнут глаза, и зажмурился.

Представил себе худшее, что смог, как делал всегда: вот он лежит, как овощ, до вечера, парни понимают, что с ним что-то случилось, и прежде, чем позвать кого-то из старших, решают как-нибудь поглумиться. Вот вертлявый Вадим залезает под кровать, достает Колину спортивную сумку, пропахшую мокрыми кроссовками, и аккуратненько выуживает из нее толстую тетрадь, где в середине глупые стихи про Василису. Он не останавливается, сует свою мерзкую тощую руку под скомканные шмотки и вытягивает за свалявшиеся уши старательно замотанного в футболку Багза Банни.

«****** же я его взял, — уже не раз думал Коля. — Тупо ******». Да черт его знает, взял и все, сунул на самое дно, прямо в день отъезда, когда отчим уже прикрикивал, что сейчас Коля пойдет до автовокзала пешком, если не выйдет за пять минут.

Если что, можно сказать, что это игрушка его девушки — хотя кто же поверит, что у него есть девушка, или сказать — что это младшая сестра положила, хотя не было никакой сестры, или же…

Цепочка унизительных фантазий остановились только из-за того, что долгий позыв помочиться ослаб и сменился влажным теплом. Только не это…

— Слышь ты, болезный, — Федян, не слезая со своей койки, перегнулся через изголовье Колиной и легонько пошлепал его по лбу. — Ты чего там опять дергаешься? Сестру позвать?

Коля задрал голову и с ужасом вгляделся в помятое, бровастое, поросшее бородой лицо с затекшим кровавым глазом, промычал что-то тоскливое в духе — «не надо, не хочу» — и провалился в гулкую и скользкую пустоту.

Перед глазами, вернее как — перед внутренним, потусторонним Колей пронеслось быстро, четко, как чей-то торопливый инструктаж: последний звонок, всего четыре тройки, отчим попал в больницу с инфарктом; дальше — Светка со двора, белесые ресницы, вечно удивленные глаза, чуть в разные стороны груди (сунул ей пальцы до упора в узкую щель, когда она сидела у него на коленях на какой-то попойке). Местная шарага, будущий экономист, отчим доволен, Вадим поступил туда же. Василиса и так выше Вадика на голову, а теперь еще пузатая, как коза; первенца назвали Максимом. На третьем курсе забил на учебу, устроился в местный ТЦ чинить ноуты, кое-что *******, Светка сделала аборт. Умер отчим.

Вадим Василису бьет — но так, не криминал; однажды по чистой случайности оказались с ней вместе в парке, говорили шепотом, чтобы не разбудить малого. Вспоминал об этом долго.

Олежка оказался нормальным пацаном, но по пьяни попал в аварию — умер на месте, Саша с братом начали толкать спиды — зарабатывают хорошо, но сами торчат. Ходил налево к одной малолетке, одиннадцатикласснице, но быстро бросил, поженились со Светкой, съехали от матери в съемную, почти за городом, завели кота, говорили про детей.

Вылетел из шараги. Отмазать и некому, и нечем; в учебке встретил трех одноклассников, включая Федяна. Мать постоянно смотрела новости и боялась, что Коляна отправят в самое пекло. Да **** бояться.

«**** бояться», — похлопал по плечу еще живой Федян, когда их обоих вписали в ротацию.

— Да вы его не трясите еще больше, ребят, не трогайте его вообще, — раздался незнакомый высокий голос. — Щас я до Палыча доковыляю.

А дальше все — вот этот гребаный зачищенный подвал; когда, давясь пылью и гарью, выбрались наверх, уже кусками рушилось с потолка, и вдруг бабенка, худая, мелко кудрявая, как Василиса — он даже не понял сначала, чья, наша, не наша, да и как смогла выползти из-под обломков, погоди, ну совсем Васька, поползла быстро на четвереньках прямо в его сторону, и он, как больной, тут же бросил то, что у него было в руках, что у меня было в руках? Двинул, шатаясь, ей навстречу, вглубь дома, протянул ей руку — Колян! Колян, вернись, ты че, ебнутый, давай мы тебе другую бабу найдем? — и когда она резко замерла, он спросил ее: ты че? Эй, ты че? Она подняла лицо, посмотрела прямо сквозь него, будто пьяная, вытерпела пару мутных секунд — и наконец ее вырвало слизью и кровью. Ты че — почти заплакал Колян — ты че, Вась — и тут уже грохнуло, повалилось сзади, за спиной, засыпав камнем и крошевом выход, ударило в голову.

В палату наконец зашла медсестра, подскочила к Коле, крепко прижала колотящиеся плечи к матрасу — «Ничего-ничего, немножко еще» — будто бы он ее слышал, — «Только руками не хватай».

Тот бородач с перевязанной башкой попялился на борьбу миниатюрной женщины с трясущимся длинным телом, вздохнул и повалился обратно на койку.

Все остальные тоже поглядывали, приподняв головы из лежачего положения, на кровать, издававшую совершенно неврачебные скрипы. Наконец, Колино тело обессилило и обмякло.

— Вася, — хрипло позвал Коля, открыв глаза.

— Да тут я, тут, — заржал тот, кто лежал у противоположной стены. — Че он так прикипел-то ко мне.

Кто-то гоготнул вместе с ним.

— На чье имя обращаться, чтобы его в другую палату перевели, — тихим, но уверенным голосом спросил шуплый щербатый парень из дальнего угла. — Я могу бумагу написать. Вот хоть левой, но напишу.

— Нет свободных коек, — буднично отозвалась медсестра, вынув из наглаженного кармашка уже набранный шприц. — Это не пансионат с номерами. Сегодня к вам еще одного положат.

Однорукий парень перевел взгляд на опустевшую койку по центру и замолчал.

— Сил нет, честное слово, — вежливо подхватил бородач. — То кричит, то ноет, то Васю зовет, то маму, то этого, блин…

Коля уже очнулся и медленно вращал сухими, одеревеневшими глазами. Начитанная прямо в мозг умная инструкция о себе самом вылетела из головы, оставив волнительные зацепки, которые снова стало не к чему приложить. Подбородочек медсестры выпирал хорошей круглой сливой над ее пухлой шеей.

Сестра грубо ткнула в плечо иглой, но он ничего не ощутил.

— Вы зна, — напряг липкие губы Коля, — у меня здесь лежит, вы не… можно мне…

— Что? — медсестра листала блокнотик, не глядя на Колю. — Что тебе нужно?

Пухлый высокоголосый парень, который уже порывался было за врачом, был самый легкий в палате, уже мог ходить, и вопреки рекомендациям использовал любой шанс встать и размяться. Он и сейчас поднялся и подковылял к соседу, крякнув, присел на корточки — ну зачем вы, швы же! — достал из-под Колиной койки пыльную мягкую игрушку на присоске и закинул поверх жидкого одеяла Коле на живот.

— Где-то в завалах нашел, — парень приподнялся, ухватившись за плечо сестры. — Невозможно с ним, детский сад, блин. А вы нам не верите.

Сестра ничего не ответила — засеменила в коридор на чей-то окрик, в палате стало тихо, раздавались редкие кряхтения и звук вцеженного сквозь зубы воздуха.

— Когда Палыч придет с обходом, я опять спрошу, — сказал однорукий. — Пусть хоть в коридоре лежит, ему-то вообще без разницы.

Коля уже не разбирал голоса, не чувствовал подмерзшей влаги под задницей, все его немое тело размякло, он скосил глаза себе на грудь и слабо улыбнулся — у него получалось баюкать пыльного раненого зайца глубокими вдохами и выдохами. Он закрыл глаза, чтобы найти в темноте правильный ловкий канальчик, единственный, в который он умещался и проскальзывал, чтобы попробовать еще раз.

За окнами сосны и все еще идет дождь. Дверь палаты закрывается за Эдиком, в коридоре хохочут девки. Коля встает со своей кровати, сует ноги в кеды с мятой пяткой, как в тапочки, шаркает к двери, бросается обратно к кровати, наспех выворачивает рыхлую сумку и не закрывает, плевать на зайца; хватает ручку и тетрадь, выскакивает в коридор. Нагоняет долговязого, сутулого Эдика, едва не теряя кед, и говорит:

— Это, слушай, а давай я запишу твой домашний. Ну мало ли там, после смены. Помнишь, ты говорил.

 

Обложка: Арина Ерешко

 

 

Дата публикации:
Категория: Опыты
Теги: Алена ЛеденеваИначе
Подборки:
4
0
9478
Закрытый клуб «Прочтения»
Комментарии доступны только авторизованным пользователям,
войдите или зарегистрируйтесь