Денис Маслаков. Яркая жизнь

Денис Маслаков родился в Барнауле, живет в Москве. Окончил магистратуру «Литературное мастерство» НИУ ВШЭ в 2020 году. PR-менеджер издательства «Новое литературное обозрение». В конце 2021 года опубликовал два дебютных рассказа в журнале «Юность».

Артем Роганов, Сергей Лебеденко: На первый взгляд, история Августы Михайловны предельно простая: воплощение мечты и быстрый ее крах, разочарование. Необычным рассказ делает локус супермаркета: места, где можно брать с полки все, что угодно. Часто можно услышать фразу «жизнь — это супермаркет, бери от нее все». Она вполне отражает чувства поколения Августы Михайловны, которому после длительного продуктового дефицита удалось пожить в достатке. Но в супермаркете можно достать, что угодно, значит, и чудеса там могут происходить? Причтевый по форме рассказ Дениса Маслакова показывает, как рушатся мечты простой учительницы, — и читателю соблазнительно экстраполировать идею притчи на все общество.

 

Яркая жизнь

Ровно в четырнадцать часов последняя безымянная девушка в желтой кепке закрыла кассу, торжественно объявив шумной очереди, что уходит на обед. Очередь взорвалась от негодования, как целая трибуна футбольных фанатов после незабитого гола. Плакали дети с до сих пор не открытым мороженым, ссорились молодожены, опаздывающие к родителям на серебряную свадьбу, растерянно смотрели на толпу собаки. В едином металлическом порыве фыркнули тележки. Только где-то в середине очереди как прежде продолжала стоять Августа Михайловна Коваль, сжав в руках пачку сливочного масла.

Она, конечно, знала, что такое очередь, и, кажется, стояла в очереди за самой жизнью, а ее все никак не завозили.

День Августы Михайловны походил на раскраску, брошенную ребенком в семейном кафе: солнышко на картинке светило лишь вполовину, и трава не зеленела вовсю. В этом полураскрашенном мире ее продолжали держать несколько десятков учебных часов истории в неделю и истории с работы от сына Костеньки, вечно недовольного, то худеющего, то снова набирающего вес.

Ее гардероб давно превратился в камуфляж, скрывающий от незнакомцев. Маленький переулок в центре столицы, в котором жила Августа Михайловна, нередко заманивал к себе целые делегации туристов, застрявших в поисках той самой гостиницы или долгожданного обеда, остывающего на столе пока не обнаруженного ресторана.

Когда Августа Михайловна переступала порог подъезда, консьержка медленно приоткрывала створку, затыкала комментатора биатлона кнопкой «mute» и тихо бормотала в одно слово: «Здрставгстамхална», глотая гласные как таблетки от сердца, стоящие слева от телевизора. Это придыхание заставляло Августу Михайловну вспоминать пикет во дворе трехлетней давности, на котором соседи злостно выступали против консьержки, уже почти вымершего вида, занесенного обществом в красную книгу профессий. И только начинающая пенсионерка Коваль заступилась за женщину, которая могла остаться без работы, и отбила её. Хоть консьержка и занимала полноценную строчку в квитанции из почтового ящика.

Традиционно, после последнего урока в пятницу у десятиклассников, Августа Михайловна ни на минуту не оставалась в школе, упорно переносила все консультации и скорее бежала в магазинчик в подвале пятиэтажки недалеко от школы. Там ее уже ждал заранее приготовленный набор продуктов для Костеньки, расфасованный в два пакета. Лет десять назад сын еще сопротивлялся неожиданным визитам озадаченной матери в общежитие. Потом на некоторое время в жизнь Костеньки ворвалась жена, да так же быстро и подала на развод — закрыла за собой дверь, будто не успев переобуться с улицы. Правда, случился казус — нехарактерное явление для семьи Коваль. Костенька остался жить в квартире жены, которая после внезапной эмиграции по любви не спешила возвращаться домой и начинать документооборотные тяжбы. Подождем, — обреченно и в то же время благоразумно решил теперь уже бывший муж. Пауза затянулась на пять лет.

Августу Михайловну, уже не без труда поднимавшуюся по высоким ступенькам из подвала, настигли солнечные лучи и подсветили на черном пальто странное пятно. Штукатурка с небольшим налетом желтизны — как сливочное масло. Масло! Как можно было его забыть?

Продавщица, вросшая в прилавок, быстро ретировалась и посетовала вернувшейся Августе Михайловне на нехватку любимого Костенькой «Вологодского». Вы не переживайте, через дорогу открылся большой супермаркет, там наверняка есть. И действительно, через деревья, шеренгой заслонившие улицу, проступал огромный пластиковый лимон, над которым желтыми буквами многообещающе светилось — «Яркая жизнь».

Последнее, о чем мечтала Августа Михайловна — это топтаться среди пыльных полок, заваленных вчерашними овощами, недельным молоком и вечными чипсами. Но обещание приготовить венский штрудель, проскольнувшее в одном из голосовых сообщений, заставило пересилить себя, перейти дорогу и шагнуть в черную дыру супермаркета. Правда пенсионерку тут же заслонил огромный лимон, раздающий привлекательные желтые флаеры.

Только сегодня… в день открытия супермаркета… грандиозный розыгрыш призов… — тараторил лимон, как первоклассник, безинтонационно и вяло читающий стихи перед классом.

Августа Михайловна уже заготовила тираду в адрес невоспитанного фрукта, но вдруг что-то заставило ее выдохнуть и просто протянуть руку. По запястью будто пробежал небольшой разряд. Скакнул пульс. Наверное, она не взяла бы в руки ничего, кроме сдачи, но знала, что больше никогда сюда не вернется, поэтому в знак прощания согласилась принять бесплатный, ничего не обещающий, презент, с которого просто нужно было стереть золотой слой. Несколько взмахов монеткой, и под ним оказались странные цифры и буквы. Как всегда, что-то непонятное. Какая там микроволновка, миксер… — буркнула про себя Августа Михайловна, и скомкала купон в кармане пальто.

Она полчаса искала заветную пачку, увиливая от детей, путающих тележки с гоночными автомобилями на радиоуправлении, и их вечно теряющихся родителей; от консультантов, впаривающих по дешевке пластиковые кружки и будто бы свежую докторскую колбасу, от мыльных разводов на плитке, угрожающих своим блеском и лишающих покупателей устойчивости. И вот, за глазированными сырками и однопроцентным творогом показалось нечто красное, и на удивление свежее.

Августа Михайловна измерила взглядом ширину супермаркета, и не увидела в бесконечном пиликающем ряду ни одной экспресс-кассы. Пришлось примкнуть к телегам, громадам в несколько этажей, вещам, которым осталось прожить пару дней, а может, часов.

Пятничные закупки не смутили кассиров, которые вдруг одномоментно ушли на обед, выпустив накопившееся вокруг напряжение на волю. И пока со всех сторон сыпались проклятья и требовались жалобные книги, Коваль двинулась в направлении книжного, самого пустого отдела магазина, чтобы переждать налетевшую бурю эмоций. Среди дачных кроссвордов встречалась и русская классика, особенно частым гостем был Достоевский. Да уж, ярко — посмеялась (но так, чтобы никто не услышал) Августа Михайловна.

Завод по производству чеков возвестил жертв очередей, что они наконец, могут выпустить продукты на свободу. Женщина в желтой кепке с пятидесятой кассы кивнула вечно спокойной и воодушевленной Коваль. У вас только масло? Пакет брать не будете? Да, вижу, что у вас пенсионное. Забавно, пятидесятая касса, пятидесятый год рождения…

Да уж, очень смешно. Хотите, дам вам рубль?

Спасибо, у меня и без того биток в мелочи. Вы участвуете в нашей лотерее? Давайте я проверю купон.

Милейшая… Светлана, я уже знаю, что ничего не выиграла.

После долгих уговоров Августа Михайловна все-таки достала из кармана почти уничтоженную бумажку, на которой с трудом можно было разобрать какие-либо знаки. Милейшая Светлана по-черепашьи вбивала на клавиатуре каждый символ, и это выбило Коваль из колеи.

Простите, а можно быстрее?

Вдруг на экране возникли какие-то помехи, быстро мигнули несколько полосок загрузки и начали проявляться, как на полароидном снимке, лимоны. Сначала один, затем пять, и наконец после десяти экран завис.

Светлана резко изменилась в лице, еще раз посмотрела на экран, потом на купон, потом на Августу Михайловну, вдруг встала и вышла из кассы.

Мне надо поговорить с начальством. Подождите две минуты.

Барышня, я очень тороплюсь! Отдайте этот купон кому-нибудь другому. Наверно, кто-то из здешних точно мечтает о миксере.

Нет-нет, это важно… Это не миксер… Что это вообще такое… бормотала под нос Светлана с изумленным лицом, уходя в глубину торгового зала.

К Коваль никто не подходил, и даже суетящиеся покупатели обходили ее стороной. Казалось, будто супермаркет постепенно вымирает, и в нём остается только Августа Михайловна и заколдованная пятидесятая касса. Огромные часы, разумеется, в форме лимона, медленно отсчитывали то, что им положено, будто готовя пенсионерку к альтернативному варианту Страшного суда. Раньше Августе Михайловне казалось, что аллергия может быть только врожденной, но уже сейчас она сделала первый шаг навстречу нетерпимости ко всему желтому и кислому. До нее донеслись шепотки из служебных помещений, которые становились все громче и постепенно превращались в полноценное громогласное обсуждение, иногда переходящее в крик.

Да что же я такого натворила? — всплеснула руками Коваль, переминаясь с ноги на ногу. — Неужели масло включили в список запрещенных товаров? Отечественное же, не санкционное…

Наконец показалась Светлана, спокойная, со странной улыбкой на лице, и не одна, а с двумя спутниками в костюмах и чёрных очках.

— Вот это мафия. Голливуда пересмотрели… — Августа Михайловна уже хотела бежать от этого маскарада обратно в блёклую реальность, но было поздно — её попросили подойти поближе.

У вас с собой паспорт? — спросил один из костюмов.

Простите, я паспортные данные кому попало не даю. Да, костюм у вас конечно красивый, я бы такой сыну купила. Но паспорт — нет.

Вы стали победителем конкурса. Нам нужно подтвердить вашу личность.

Я же вам уже сказала — мне миксер не нужен. Дарю вам. Или Светлане, а то я её так напугала. Пусть детей пирогами порадует.

У меня нет детей — отрезала Светлана, будто устала отвечать на этот вопрос. — И не планируется!

Мы поговорим об этом дома, Света. — неожиданно рявкнул один из охранников. — Августа Михайловна, вы понимаете, что вы выиграли? Посмотрите еще раз на экран и произнесите про себя, что вы видите.

На экране по-прежнему вращались десять маленьких лимонов. Десять лимонов. Десять.

Лимонов.

Августа Михайловна поняла всё, и даже больше.

После этого Светлана и тандем охранников выслушали бесчетное число аргументов, почему события, происходящие прямо сейчас — неправда, белиберда, чепуха, полная чушь и детские враки. Звучали версии от профессиональной аферы до участия в телевизионной программе, в которой перестали разыгрывать звезд и перешли к одиноким, беззащитным людям, от личной мести до банальной попытки пошутить над заслуженным работником образования России. Лишь спустя несколько минут своего агрессивного спича Августа Михайловна вдруг отошла на несколько метров от кассы, упала на скамейку и тихо-тихо заплакала. От счастья.

Августе Михайловне принесли длинную форму с пустыми полями, напоминающую кардиограмму, обычно выпадающую из медицинской карточки. Теперь она сама превратилась если не в мафиози, то в заправскую разведчицу — внимательно слушала указания от костюмов, задавала вопросы только по острой необходимости и отвечала жестами.

Августа Михайловна, мы привезем приз уже сегодня. Поэтому будьте пожалуйста дома. Понадобится ваша, исключительно ваша подпись. Всё в порядке?

Коваль вышла из супермаркета с ощущением оглушительной тишины в голове. Эмоции на лице менялись как на ускоренной перемотке фильма. У пешеходного перехода на скамейке сидел и курил лимон, пока рядом отдыхала его огромная голова. Оказалось, что под ней скрывался мужчина лет сорока, с легкой проседью и лицом, закрывающим бесконечные долги. Августа Михайловна встала у светофора, а потом вдруг дернулась к скамейке, совершенно неожиданно для себя вцепилась в талисман удачи и крепко поцеловала его в шершавую щеку.

Логичные вопросы, которые возникли в её голове после выхода из магазина, выветрились навсегда. Она поверила в сказку, безвозвратно. Точнее, писала ее сама в данную секунду.

Пока Августа Михайловна перерождалась, Костенька упорно пытался до нее дозвониться. За промежуток в десять пропущенных вызовов он, быть может, уже взбил яйца, помыл яблоки и включил любимый мамин телеканал. В то мгновение он еще не знал, что сегодня (а скорее всего — навсегда) стол с невыведенными от вина пятнами останется без любимого, сдобренного детскими воспоминаниями, угощения.

Пока прохожие осторожно передвигались по ледовой корке, скрывающейся под снежной присыпкой, Коваль бежала по улице, как опаздывающая на урок школьница, и первый раз в жизни делала это без конкретного направления, без точки Б из вечной задачи. И даже если бы тот самый неотвратимый поезд столкнулся с ней в назначенную секунду, она бы просто отскочила от него и полетела дальше.

Конечно, Августа Михайловна была уже не в Москве. Она обедала в ресторане на вершине шедевра Эйфеля, подпирала в дурацкой (и оттого приятной) туристической позе Пизанскую колокольню, сверяла часы по Биг-Бену и сама, бросив вызов сутулости, становилась все выше, стремясь к Останкинской башне, смотрящей на нее из-за многоэтажек.

В коммунальном детстве над головой маленькой Гути висели назойливые часы, ночью констатирующие каждую секунду с особенным трепетом. Даже когда на порог семьи Коваль ворвались шестидесятые вместе с новыми, драгоценными квадратными метрами, механизм продолжил свою выверенную работу уже в голове. Он то зудел по-комариному, то скрежетал, то свинговал. Сами часы, с подтреснутым стеклом, покрытые тонким слоем пыли, уже давно были захоронены в одной из полок шкафа. Нет, не захоронены — законсервированы до лучших времен. Каждый тик, каждый так, раздающийся в голове Коваль напоминал ей о том, что время, как незваный гость, постоянно пытается куда-то уйти, и выпускать его из квартиры-жизни строго запрещено.

Когда родился Костя, часы попытались замолчать. Но не смогли.

Августа Михайловна уже знала, что нужно подготовить квартиру к приходу важных гостей — запечь коронную курицу в сливочном соусе, пропылесосить, а лучше выбить ковры, убрать подальше все женские журналы, которые могут выдать в ней якобы дурной вкус. Сделать укладку, о которой мечтала всю жизнь — вдруг придет телевидение! И Костенька, ему нужно срочно приехать.

Мама, до тебя невозможно дозвониться! Тебе опять поставили новые уроки? Кто заболел на этот раз? Что значит миллионерша? Мама, сколько раз тебе говорил, не бери эти дурацкие листовки в почтовых ящиках. Я им позвоню, это всё нужно в лучшем случае сжечь! Мама, я никуда не хотел сегодня выезжать. Но приеду, только из-за тебя приеду.

Костя выдохнул, посмотрел на белый тюль, из которого пробивалось многообещающее солнце, натянул на себя штаны болотного цвета и необъятное черное худи, достал из хрустальной вазочки ключи, которые лежали рядом с медленно ржавеющими обручальными кольцами, и отправился в объявленное мамой странное путешествие.

Понимаете, Дмитрий Иннокентьевич, я уже давно хотела уволиться, но все никак не могла найти нужные слова, нужную интонацию… Поймите, мне уже почти семьдесят, а время шагает вперед, новые кадры из институтов выходят, они должны быть на одной волне с молодежью, рассказывать о прошлом инновационными методами… Отпустите меня.

Директор гимназии перестал накручивать галстук, с оцепенением посмотрел на Коваль, протянувшую ему заявление, взял с правого края стола черную ручку и впустил в неё напряжение своих пальцев. На борозде морщин на лбу проступил пот. Вечная седина стала будто еще на один оттенок белее.

Августа Михайловна, давайте считать, что всего этого не было. У вас завтра два урока с восьми утра, не забывайте. Вы заслуженный учитель России. Кому потом успеваемость детей поднимать? Нет инновационных методов — есть вечные методы!

Радикальных жестов не последовало. Заявление ни отправилось в уничтоженном виде в корзину, ни вернулось в сумку Августы Михайловны, а будто зависло в воздухе.

Возвращаясь из школы, Коваль встретила у арки дома Нинку — соседку с третьего этажа, борца за альтернативную справедливость, ненавидящую Августу Михайловну всеми цивилизованными способами. Коваль всегда отвечала на эти нападки королевским молчанием с полуязвительной усмешкой. Для нее Нинка не была Дантесом — сословие на порядок ниже.

Гутя, ты чего такая довольная идешь?

В голове медленно начал созревать остроумный ответ… как будто сам сошедший на нет. Уголки губ вместо привычного пике начали набирать высоту.

Нина, приходи сегодня сериал ко мне смотреть — обратилась Коваль к соседке впервые в жизни без уменьшительно-пренебрежительного суффикса «к». Нинка так опешила, что только автоматически кивнула и свернула в арку. Чего было больше в этом приглашении — злого умысла или доброго жеста — не знали ни та, ни другая.

Так, вслед за наведением красоты на лице человека и квартиры, пролетел день. К семи на такси по пробкам доплелся Костенька, а к восьми, аккуратно перебирая тапочками по скользким ступенькам, добралась до двери Нинка, все-таки согласившись на званое чаепитие. Августа Михайловна готовилась войти в новую жизнь с новой укладкой, ни на минуту не отходила от плиты, при этом постоянно прислушиваясь к шагам за стенкой.

В окне показались остатки света от фар паркующегося авто. Нинка, сидящая у подоконника, изогнула спину и увидела стоящий у двери белый фургон, на крыше которого красовался огромный лимон.

Атас, Гутя! Приехали!

Из машины вышел водитель, и нехотя закурил под козырьком, на который обильно падал снег.

Августа Михайловна сжала в руках все документы, которые только успела накопить в среднем ящике шкафа. Вдруг ее пальцы нащупали какой-то ощутимый недостаток, невосполнимую утрату, без которой выигрыш на глазах становился мнимым. Это был купон, ее проводник в счастливый и беззаботный мир.

Она судорожно копалась в пальто, но ни в переднем, ни в заднем кармане не нашла ничего, кроме мелочи, оставленной на память кондуктором в трамвае десятилетней давности. Наплевав на собственные соображения о стерильности каждого предмета вокруг, она распотрошила мусорное ведро, но и там не было ничего похожего на желтую бумажку.

Стукнула дверь подъезда. Все пропало.

Когда уже знакомые охранники поднялись по лестнице и потянули за ручку двери, то увидели перед собой чуть ли не плачущую, готовую упасть на колени старушку, от которой не осталось ни следа красоты, которую она наводила весь день. Со стороны картина напоминала скорее визит коллекторов, чем вручение крупного выигрыша. Охранники даже глазом не повели, да и сами глаза были окутаны тайной тонированных очков. Только протянули Коваль очередную бюрократию.

Августа Михайловна, здесь и здесь.

А как же купон, ребята? Я перевернула весь дом…

На площадке внизу кто-то, перебирая ноги с мороза, вздыхал и ждал отмашки.

Купон не нужен. Вам-то мы верим. Ребята, заносите!

Внизу началась суета. Сразу шесть облипших снежной кашей пар ботинок поднимались по лестнице, надрываясь от тяжелых деревянных ящиков.

Первый, второй, третий… Как раз на десять миллионов набирается…

Три ящика, поставленных друг на друга, разместились в прихожей и поравнялись с Августой Михайловной. Подтвердите получение груза — голосом робота пробормотал бородатый грузчик с кипой бумаг в руках.

Это что, вскрыть что ли?

Так точно.

В вашем присутствии?

Начальство обязывает, уж извините!

Августа Михайловна нехотя приоткрыла крышку коробки и достала оттуда один обыкновенный лимон.

Это всё конечно хорошо, ребята. А где деньги?

Какие деньги? Посмотрите, у вас в документах и у нас — десять килограмм лимонов. Доставили как полагается, в срок. Коробки целы. Так! Пора ехать к следующему победителю, другой конец города, как никак. Еще раз поздравляем! Яркой вам жизни!

Августа Михайловна так и присела на тумбочку, захватив собой подол длинного пальто. Из капюшона прямо на колени упал скомканный желтый флаер, на котором ясно светился не до конца стертый код. Но и этого было достаточно. Шок в глазах окончательно сменился робким дрожанием рук.

Костик молчал, потому что просто не знал, что сказать, а Нинка будто смотрела сериал по телевизору на правах зрителя, не имеющего шанс проникнуть в канву повествования. Так бы и продолжалась немая сцена, если бы лампочка в прихожей вдруг внезапно не моргнула и не скончалась.

Костик, штруделя не будет. Будет лимонник.

 

Иллюстрация на обложке: Виллем Клас Хеда, «Натюрморт с устрицами»