Эвелина Григорьян. Баранья голова

Эвелина Григорьян родилась в 2001 году в Ашхабаде, в армяно-туркменской семье, до семнадцати лет жила в Туркмении. Сейчас Эвелина заканчивает четвертый курс бакалавриата НИУ ВШЭ по направлению «Журналистика», работает в издании «Системный Блокъ», пишет для рубрики «Общество» и курирует студенческую практику.

Артем Роганов, Сергей Лебеденко: Педантичные поминальные обряды и искренняя боль утраты, баранья голова на столе и песня о ягненке, которую пела умершая мама — лаконичная история Алтыны, «современной туркменки», состоит из бытовых деталей, перерастающих в многозначные образы. Здесь вроде бы не случается ничего необычного, все предельно прозрачно. Но именно такая ясность оказывается и убедительней, и жестче, и универсальней иного экшена. Аналогичную ситуацию можно легко представить в центральной России, ритуалы поменяются, суть будет почти та же. Маленькая новелла, в которой все идет по плану — рассказ о покорности в уэльбековском смысле, о том, как человеку приходится проглатывать несогласие с навязываемыми правилами, о том, как ничего не остается, кроме того, что спеть скорбную песню, когда прячущее траур, бессмысленное и хищное празднество наконец завершится.

Баранья голова

— У нас отличный барашек, ты такого больше нигде не найдешь, сестра!

— Я верю, конечно, — смуглая худая женщина устало улыбается. — Но ваши соседи предлагают дешевле. И на вид не хуже.

Она знает, что купит этого несчастного барана, но нужно соблюсти базарный ритуал.

— Да какой у них барашек, ты что, сестра! В нашем мясо, а у тех — один жир да шерсть. Ты же для материных поминок зарезать будешь, того барана для матери не стыдно?

Женщина сжимает зубы и наклоняет голову. На худой шее натягиваются сухожилия. Продавец разводит руками.

— Ну хорошо, сестра. Сколько предложишь?

— Сто тридцать за кило.

— Нет, сестра, так не отдам.

Женщина вешает клеенчатый пакет на левую руку и бросает в него кошелек.

— Хорошо, хорошо. Сто тридцать пять. И разделывать будем по своей цене. Но привезем бесплатно, договорились?

Женщина достает кошелек.

— Целиком разделывайте. Голову для муллы.

— Вай, голову так долго чистить. Давай, я тебе голову другого барана отдам, вчерашнего.

— Сколько — долго? — она устала и больше не хочет стоять в этих душных мясных рядах. Дома болеет грудная дочь. Первый ребенок в сорок один год. Она всегда хотела детей и после двух разводов родила от знакомого женатого мужчины. Но не думала, что став матерью, так скоро дочерью быть перестанет.

— До завтра не успеем.

— Разделывай эту. Если не успеешь, привезете вчерашнюю.

Взъерошенный барашек закрутил головой. Женщина отвернулась и пошла вдоль мясных прилавков.

На сороковой день после смерти устраивают худайолы. Раздают мясо соседям, ставят палатки у дома. Каждый может прийти и выразить соболезнования, наговориться, наесться. Напиться — чаем или дешевым концентрированным соком.

— Алтына, так жаль маму, такая хорошая женщина была!

— Спасибо, тетя.

— Алтына, ты молодец, устала, наверное. Ну мы тебе сегодня поможем.

— Спасибо, тетя.

— Алтына, я юзярлик принесла, надо будет окурить квартиру.

— Спасибо, тетя.

— Алтына, что-то у меня живот крутит, где туалет?

— Правая дверь, тетя.

Алтына посмотрела в зеркало у входа. Темный, с темными цветами платок сбился. Она поправляет его медленными движениями — за сорок дней медленные движения стали привычными. В платке лицо похоже на мамино, и скулы так же широко расходятся от маленького плоского носа. Все замужние женщины носят платок. Алтына дважды была замужем, но платок не надевала. «Вах», — говорили тетки. «Она современная туркменка, ничего», — говорила теткам мать.

Барашка должны были уже привезти. В палатках — женской и мужской — на коврах расстелена клеенчатая скатерть. Гости сидят вокруг, везде спины и ноги. Согнутые, поджатые, протянутые, в носках, в цветочных балаках, в капроновых колготках. У ног руки и тарелки с пловом, какими-то салатами, конфетами. Над головами шепот и причмокивание. Никто не сидит долго. Поднимаются одни, на их место приходят другие. Наконец, появляется и мулла. Он опоздал и принимается извиняться.

Мулла седой и щупленький. Ему отводят почетное место во главе клеенки, он садится, скрестив ноги, и почесываает коленку. В оранжеватом свете палатки его смуглая кожа багровеет, и он кажется еще старее и несчастнее. Ему скучно. Алтына приносит ему дочь. Тетки сказали, нужно, чтобы он прочитал над ней что-нибудь.

В дальнем углу палатки душно. Младенец потужился заплакать и тоже побагровел. Мулла открыл золотые зубы и протянул девочке печенье. Она пошарила в воздухе ручкой и наконец ухватила песочный квадратик. Мулла любил печенье. Дети его утомляли.

Пока развлекали муллу, привезли мясо. Тетки слетелись на пакеты с разделанной тушкой и принялись разбирать плотные багровые куски.

— Алтына, где голова?

— Алтына, ты что, голову не купила? Нужна обязательно голова!

— Алтына, без нее нельзя, мулла должен съесть кусок головы!

— Алтына, вы пока ищите, у меня что-то живот крутит, я отойду.

Алтына осмотрела привезенное. Голова была в отдельном пакете-холодильнике. Голова замороженная. Голова позавчерашнего, чужого барана. Может быть, никто не заметит.

— А почему она замороженная-то?

— Чего они ее заморозили, мы ее сколько размораживать будем!

— Какая-то странная голова... Алтына, что голова такая странная?

Алтына стала объяснять, почему голова странная. «Вах-эй!» — стали восклицать тетки. В итоге на голову согласились. Может, мулла и не узнает. Кусок втиснули в микроволновку размораживаться. Баранья голова закрутилась. Алтына отвернулась и пошла ставить у дома казан для мяса.

Над казаном поднимался пар, примешивая к прохладному весеннему воздуху бараний дух. Кошки из соседних дворов сползались на тяжелый мясной запах. Палатки, впуская и выпуская гостей, наполнялись весенне-бараньим ветерком.

Когда голова сварилась, тетки выловили ее из мутной воды огромной ложкой. Голова скользнула в белую тарелку и легла правым глазом кверху. Над ней склонилось несколько спин, ее стали поправлять.

— Он не заметит.

— Конечно, не заметит, как тут заметить.

— А если почувствует?

— Да как на вкус отличишь.

— А если он не по вкусу, а так почувствует.

Что произойдет, если мулла почувствует неправильность головы, никто не сказал.

Голову понесли. Алтына подумала, вдруг, если голова не подойдет, все придется проводить заново. Снова ставить палатки, усаживать в них гостей, резать барана, оставлять болеющую дочь одну. Алтына отогнала от лица неуловимую муху. Алтына хотела, чтобы ее оставили хотя бы на минуту. И совсем не хотела оставаться одна. Среди знакомых и родни мамино отсутствие заполнялось раздражением и хлопотами. Алтына вспомнила, как мама готовила лепешки: мяла прохладные упругие шары теста, согревала их смуглыми крепкими руками. Алтыне захотелось лечь и замереть.

Тарелка с головой показалась очень тяжелой. Сейчас Алтына поставит ее перед муллой, и он все поймет по вкусу, по запаху, по выражению лиц теток, по выражению ее лица. Почему его вообще должна волновать голова? Почему она так волнует всех? Почему соответствие головы телу убитого барана кому-то важно в сороковой день после смерти человека? Алтына посмотрела на муллу. В его взгляде не было строгости, не было требовательности. Взгляд заинтересовался. Почему женщина так медлит с тарелкой? Почему тетки так непривычно тихо дышат за ее спиной?

Алтына поставила тарелку на освободившийся цветастый квадратик и прищурилась. Мулла тоже прищурился. Тетки прищурились. Гости наклонили головы. Мулла ткнул голову пальцем. Ткнул вилкой. Голова дрогнула. Мулла соскреб кусочек и положил в золотой рот. Тетки вдохнули оранжеватый палаточный воздух. Мулла потянулся за вторым кусочком. Тетки выдохнули. Голова подошла.

Алтына села у клеенки и налила в пиалу прозрачный желтоватый чай. Подумала, что следующие поминки проводить через год. Подумала, что нужно узнать, понадобится ли мулле через год снова баранья голова.

Вечером она отнесет остатки баранины соседским собакам, вернется домой и снимет платок. А после напоит дочь лекарством и будет петь ей бабушкину песню про ягненка.

Обложка: Арина Ерешко