Вика Козлова. Лягушка

Вика Козлова училась на курсах Write Lie A Grrrl, рассказ «Ия» опубликован в антологии «Пограничные состояния» журнала «Незнание». Ведет блог про современную литературу, пишет тексты для интерфейсов в Яндекс Go.

Сергей Лебеденко и Артем Роганов: Детские страшилки — часть фольклора, и объединяет их c народными поверьями то, что окружающий мир они превращают в пространство удивительных и пугающих возможностей. В каждой рыбе прячется червь-паразит, на болотах живет мелкий зловредный народец, по проселочным дорогам ходит маньяк с топором, а разговор с лягушкой спасет маму от смерти.
Рассказ Вики Козловой играет с темой детских страшилок и двигается куда-то в сторону поминаемого в тексте Стивена Кинга, но вовремя останавливается на пороге и превращается в историю о том, каким мир видишь в восемь лет — странным, жутковатым, зато очень интересным.

Лягушка

 

Когда мне было восемь, я нашла заколдованную лягушку. 

Летом мама снимала домик на турбазе у реки. Домик был дощатый, спали на пружинистых кроватях — и не было дома красивее, и не было перины мягче. По утрам мама уезжала: по работе, по городским делам, за продуктами. Мы с сестрой оставались одни. Она весь день читала или гуляла с подружками. До меня никому не было дела, и по утрам, сразу после завтрака, я шла на берег. 

Все было мокрое: наши домики, простыни, приречный лес, мои ноги.

Я проводила на берегу целый день. Если было тепло — купалась, если прохладно — гуляла вдоль реки, забредая на территории других турбаз. Отдыхающих почти не было, а те, что были, меня не беспокоили. 

Шла по мокрому песку, и на нем отпечатывались следы моих ног. Шла и, сама того не замечая, на всю жизнь запоминала, как пахнут мокрый песок, водоросли и камни — эти запахи потом догонят меня в поездках на другой край света или на неожиданной прогулке, и я замру на секунду, выпаду, вспомню. 

В тот год на поверхности воды плавало много живой, но нежизнеспособной рыбы. Она называлась «солитерная» — внутри у не, если верить рассказам моей сестры, жил червь-солитер. Он наполнял внутренности рыбы воздухом и мешал ей погружаться под воду.

Такую рыбу можно было ловить руками — весело, но бесполезно. Есть ее было нельзя.

В конце концов рыба выбрасывалась на берег или ее выносило волной. В тот год она валялась повсюду на песке — блестящая, дохлая. Я не разбиралась в видах и породах — кто его знает, окунь там или подлещик. Мертвая рыба была просто рыбой, и в этом крылось что-то важное, но что именно — ни сказать, ни даже ухватить краешком мысли не получалось.

Я подходила и гладила рыбу по чешуйчатому боку. Если верить сестре, делать этого не следовало, чтобы не заразиться солитером. Но верить сестре не хотелось, потому что она говорила и другие ужасные вещи.

Она говорила, например, что, если надеть тапочек не на ту ногу, мама умрет. 

Если разбить зеркало, тоже кто-то умрет — не обязательно мама, но кто-то, кого ты знаешь. Может быть, одноклассник или бабушка.

Она говорила, что, если нарисовать на зеркале помадой лесенку и что-то там сделать со свечами, увидишь Пиковую даму. Если она тебя позовет, это значит, что умрешь ты. И скоро.

Она говорила, что в лесу вокруг нашего турбазного домика живет такой народец, который украдет тебя, если выйдешь ночью в туалет, и потом пришлет домой твою засушенную голову. 

Она говорила, что видела на заброшенной дороге, у отстойника, маньяка с топором. Он ей улыбнулся. 

Она говорила, что такого-то числа такого-то месяца произойдет конец света, потому что про это написала в книге некая старуха, а сестра это прочитала, а если бы не прочитала, то никакого конца света бы не было.

Я нашла осколок стекла и распорола рыбе живот. Я действовала аккуратно, как хирург из сериала «Скорая помощь», который мы с сестрой смотрели, когда мама задерживалась на работе. Я провела стеклом по брюху, и оно открылось, как пенал.

Я поковыряла стеклом, желая найти солитера — источник всех рыбьих проблем. Внутри у рыбы было полно каких-то вздутых трубок и белых мешочков — может, это были кишки, а может, червь.

Для чистоты эксперимента я решила покопаться в других рыбах. И тут почувствовала, что на меня кто-то глядит — два глаза, коричневая шкурка. Вечером в траву у нашего домика приходили полчища лягушек, я их давно не боялась и легко брала в руки. Но эта была особенная — огромная, каких не бывает, пузырчатая, уродливая. И зачем так близко подползла, зачем так смотрит?

Я поняла, что лягушка заколдованная. Тему с принцем сразу отмела — об этом неловко было даже думать. Мне было только восемь, но уже становилось понятно, что в этой области меня ждет много неприятных и приятных сюрпризов, и можно уже заранее начинать стыдиться. 

Тогда я придумала и тут же зачитала заклинание. Звучало оно как-то вроде: «ах лягушка ты лягушка ты моя лягушечка заколдованная ты моя что ты хочешь что ты смотришь на меня»

 Заклинание никак не подействовало, и тогда я решила попросить у лягушки прямо. Попросить, чтобы, главное, мама не умирала и бабушка. Ну, то есть не умирали прямо сейчас, пока я маленькая, а мысли об их смерти слишком большие, чтобы в меня поместиться.

Я шептала ей про себя: лягушечка, миленькая, пусть мама умрет только, когда мне будет двадцать или тридцать лет. И бабушка тоже пусть, главное, сейчас не умирает. Потому что, если они умрут сейчас, то я об этом даже думать не могу, у меня сразу кончается воздух. А в двадцать или тридцать лет человеку уже не так, наверное, страшно, если его мама умирает. В любом случае, я буду большая и как-нибудь там разберусь. 

Так я просила и просила ее, но лягушка все не соглашалась или не давала мне явного знака, что согласна. И тогда я сделала вот что: я двинулась на нее со своим осколком стекла. 

Непонятно, конечно, как давно она тут сидела и сколько успела увидеть, но если были мозги у этой лягушки, то она как-то могла логически связать рыбу с распоротым брюхом и меня со стеклом в руках. Сложила, так сказать, два и два.

Она отпрыгнула в сторону, раскинув ноги. Упала в реку и поплыла. Вода была коричневая, песок был коричневый и лягушка тоже была коричневая, но ее все равно хорошо было видно.

Вечером мы с сестрой сидели на веранде и читали. Точнее, читала сестра, а я держала в руках книгу, ожидая увидеть отсвет фар на соснах и услышать звук шин по гравию. Мама никак не приезжала.

Тьма вокруг домика была непроглядная. Там, в этой тьме, стоял улыбающийся маньяк и с топора у него капало. Там собрался лесной народец, желающий заполучить мою голову. Там шевелились, вдыхали, звали — я чувствовала, что мне еще только предстоит узнать тех, кто там, по именам.

Там умирали мамы и папы, бабушки и дедушки, рыбы и пациенты на операционных столах. И от этой тьмы меня отделяла только сестра, только свет с веранды, только книжка, только жалкое лягушачье колдовство.

Я спросила:

— Когда мама приедет?

— Никогда, — ответила моя сестра чужим голосом. В то лето она много читала Стивена Кинга и всякого такого.

И тогда я взяла таз, в который мы обычно складывали стирку, и спустилась в темноту. 

Внутри было не так, как снаружи — все состояло из теней, но одни тени были темней, а другие светлее, поэтому я видела многое. Я видела лягушек: они были тут и там. Я ходила мокрыми ногами по мокрой траве и собирала лягушек в таз. Они шлепались в таз и ползали, тихонько поскребывая лапками пластмассу.

Я ходила так долго, сестре даже пришлось позвать меня, но я не откликнулась. Я набрала полный таз лягушек, а потом принялась их отпускать. Я брала по одной, целовала, шептала им ласковые слова, я просила передать той, заколдованной лягушке, что я бы, конечно, ни за что не пырнула ее стеклом, я гладила их и ласкала. А потом выбрасывала во тьму и тьма поглощала их с приятным, чавкающим звуком.

Когда я поднялась на веранду, сестра сказала:

— Умойся.

Мы легли спать поздно, а мамы все не было. Ночью, пока я спала, ко мне пришла заколдованная лягушка и поцеловала меня в щеку холодными пузырчатыми губами. 

Когда мне было восемь, я нашла заколдованную лягушку, и моя мама тогда не умерла. Вот мой рассказ, а вы как хотите, так и думайте.