Илья Рыжов. Последний танец

Илья Рыжов родился и вырос в Коломне, окончил с отличием РАНХиГС. Участник «Интернационального Союза Писателей», публиковался в таких сборниках «Российский колокол», «Отражение XXI века», «Самому себе не лгите» и др.

Сергей Лебеденко, Артем Роганов: Рассказ Ильи Рыжова «Последний танец», название которого отсылает к документальному сериалу о баскетболисте Майкле Джордане, – отчасти классическая школьная спортивная драма, где первая любовь рифмуется с первой самостоятельно поставленной целью. Однако изюминка в том, что это история о поражении, причем двойном, и переживание поражений точно показано изнутри. С одной стороны, здесь убедителен пафос, свойственный подростку, для которого максимально серьезно выглядят слова, комичные со стороны. С другой – нам демонстрируют, как часто в реальности проваливается попытка взять ответственность за всех, стать супергероем. Но, очевидно, не ошибается лишь тот, кто ничего не делает, и поражения становятся чем-то вроде новой ступени, а перед читателем разворачивается напряженная история о прощании с максимализмом.

 

Последний танец

В тот раз мы играли на выезде. Игра была исключительно формальной, но для меня она имела значение. 

Накинув капюшон, я рисовал на запотевшем стекле автобуса равнобедренный треугольник, вписанные в него круг и медиану – символ Даров Смерти, – и думал над вопросом, который она мне задала пару дней назад. Почему, почему?

 

Это был первый год игры в юношеской лиге. У нас сменился тренер, сменилась лига, календарь игр, состав команды, поменялся даже автобус. Водитель нас больше не возил, не встречал больше радостным надавали п…ды. Белые розы больше не крутили после игр, никто не пел. В автобусе стало просторнее, но грустнее. Каждый занимался своими делами.

Нынешний тренер был апатичным. Все доходило до него с задержкой. Рассказывали, что однажды он не успел исполнить штрафной бросок, потому что медленно раздавал указания команде. Формально на бросок положено семь секунд, и подобный свисток в игре – исключительная редкость. Над ним смеялся весь зал.

Он играл в Германии и Швейцарии. Это было давно, а сейчас, в тридцать семь, он выглядел стариком. На его пухлых коленках выступали варикозные вены. Живот он всегда заматывал специальным поясом для того, чтобы не было видно жировых растяжек. На тренировках все упражнения он выполнял с натугой. Казалось, что он вот-вот рассыплется, как песочная горка. 

На его усилиях держался успех мужской команды нашей спортшколы. Он выполнял роль ведущего «скорера», и защищался он против самых опасных игроков. Порой неуспешно, но – неуступчиво. Устав, ответственность защиты передавал на другого. Но свои атаки проводил сам. 

Под его руководством играть было свободнее, но тоскливее. Все действия, нарисованные им на планшетке, выглядели по-взрослому простыми, но редко выполнимыми. У нас и раньше не больно царил командный дух, а теперь он вовсе развеялся, все играли за себя.

Митя в каждом матче вытворял одно и то же. Несколько атак соперника он намеренно не защищался. Затем быстро убегал на чужую половину и ошалело орал, махал руками, просил мяч. Уж очень хотел забить слэм-данк. Забивая сверху, получал невероятное удовлетворение. Когда у него получалось, он был весел и, бывало, даже делился мячом. Когда не получалось, он превращался в жлоба, обижался и ругал своих за тупость и потери.

Дэн обязательно заряжал дальний бросок. Быстрый отрыв ли, позиционная атака – он искал красивый момент. Не доходя до трехочковой линии полтора шага, метров с восьми. Когда удавалось, его взгляд становился злее (глаза серебрились), и он пробовал еще. Когда не удавалось, на его лице читалось напряжение (губы и щеки дрожали, движения становились резкими), но он все равно пробовал еще. И еще. С прежним тренером Дэну не удавалось вытворять подобное. Его тут же меняли. С нынешним – он не слышал ни слова упрека.  

Паха почти в каждой игре с кем-нибудь ссорился. Иной раз доходило до драки. За сезон он пропустил три-четыре встречи. В одной домашней стачке к нему на помощь пришел наш центровой – двухметровый Вася. Вася отличался не только ростом, широкими плечами и тяжелыми руками, но и умом (он был хорошим физиком-олимпиадником), и готовностью к бою (он был недурным самбистом). Обычно задумчивость и молчаливость служили хорошим поводом для шуток, но на Васину неприкосновенность никто не покушался. Либо не хватало ума, либо роста.

В защите Паха сыграл грубо, в одном эпизоде он прыгнул на низкорослого соперника и уронил его на пол. Карлик вздумал обидеться и, уже лежа, пнул Паху. Паха не заметил, просто перешагнул через него. А Вася все видел. Он решил отстоять домашнюю площадку: когда карлик поднимался, двумя руками схватил его за плечи и толкнул. Тот, как болванка, упал. К Васе подлетела вся команда противника. Жаль, что тогда они не разглядели его самбистское естество. Вася взял самого крупного, двухметрового соперника, приподнял и кинул в бежавших на него.

Трое получили удаление – Вася, Паха и лилипут из команды соперника. Два-один, мы победили, шутил Лыс с тренером на скамейке, – не победим, так отп…им. 

Такая была наша команда. Худо-бедно, но играли ведь.

 

Тот выезд никем всерьез не воспринимался. Все были уверены в победе. Для меня, как оказалось, это были последние игры. 

В раздевалке я всегда производил ритуал правильного одевания. Сначала натягиваются резиновые черные трусы. Шорты – завязываются не туго, но и не слабо. Чтобы соперник не стянул. Дальше черная синтетическая майка, которая впитывает пот. Сверху игровая форма, она заправляется в шорты – правило такое. Спереди – название клуба, сзади – цифра «17». Здесь тоже возникала сила суеверия. Семнадцатый – номер бывшего тренера. Это был и номер Харламова, который был даже меньше меня, что ему не мешало играть с канадцами. В номере я видел и мечту, сопоставимую с мечтой великого хоккеиста, только в моем случае ее необходимой составляющей были американцы.

Ритуал одевания завершался носками, кроссовками, предварительно выставленными на коврик, не туго и не слабо затянутыми, и накидкой. Слева внизу на накидке был наклеен номер. На спине – фамилия. Ivolgin.

Я выходил в зал медленно, деловито. Со взглядом, устремленным в никуда, но и видевшим все – кольцо, тренера, чужого тренера, табло со счетом, врага.

На площадке слышался скрип кроссовок, тяжелые, неравномерные постукивания мячом и металлический звон кольца. Площадка была не первого сорта – зелено-желтого, ядовитого цвета. В некоторых местах доски дрожали и скрипели. Под одним кольцом паркет заметно вздулся. Щит, запыленный, с въевшимися отпечатками мяча, принял серый, волчий окрас.

Под ноги мне прикатился мяч. Molten, размер G7. Туго натянутая, цвета ржавчины кожа с бежевыми крестообразными линиями. Носком кроссовки подбил, подбросил себе в руки. Поймал, на ощупь – пыльный, скользкий. Плюнул на руку, растер ладони и провел их по подошвам кроссовок. Чтобы не скользко. Правая нога сделала первый шаг, в такт ей – удар об пол, ведение левой рукой. Вышел на площадку.

Перед каждым матчем внутри зрел страх. Где-то под грудиной. Чем ближе к началу, к свистку, тем он больше разрастался, становился более самостоятельным. Страх можно, чуть напрягшись, представить вполне материальным – волнообразное желе; черный, с размытыми краями, шар с извивающимися щупальцами; сухое, гнилое дерево без листьев. Внутри поселился другой организм. Он так же, как и ты, ходил, дышал, двигался. 

Ты выпрыгнул с мячом, и он выпрыгнул. Ты повел мяч, сделал обманное движение – и он.  Перед тем, как ты бросаешь, за долю секунды (а за долю секунды выигрывают матч) он прокрадывался к уху и тихо шепчет: «А если нет?»

Три секунды на атаку. Мяч в руках. Нужно придумать что-то изящное и эффективное. А он тебе все шепчет: «Ничего не сложится».

В атаке проходишь заслон. На тебя обрушиваются сразу два разъяренных соперника с поднятыми обезьяньими руками. Внутри знакомый шепоток: «Снова, и снова ничего».

Разминка закончилась. Лыс еще пытался забросить мяч. Это тоже был ритуал – не заканчивать разминку неудачным броском. Он не забил. На него огрызались, тем и сбили прицел. Тренер всех подозвал. Стартовая пятерка была готова, кто-то стоял руки в боки, кто-то заправлял майку, кто-то не слушал, шутил и смеялся. 

Тренер загружался. Мы называли его виндоус. Некоторые добавляли к этому пентиум четвертый, но это было не смешно и смеялись не над названием, а над самими шутниками. 

Виндоус не сказал нам ничего нового; про защиту – плотно играть, прихватывать соперника на его половине, про атаку – стараться двигаться, передавать мяч и реализовывать быстрые отрывы. Тренер выставил ладонь кверху, мы положили свои и крикнули. Кто мы? А-а-а-ва-а-нга-а-а... Авангард. 

Выдвинулись, проходя по диагонали и приветствуя судей хлопком ладони. Команды построились на противоположных концах площадки, смотрели друг на друга. Команде из ... физкульт-привет. В нашем привет не было ни злости, ни слабости. В нем слышались нотки последнего аккорда, писк затухающей свечи. Бескрайняя разнузданность и бесконечное презрение к любому противостоянию.

Все подошли к середине площадки, центровые встали плечом к плечу, приготовившись к прыжку. Судья стоял между ними. 

Пара секунд до начала игры. Внутренний страх (черный желеобразный шар) полнеет и дрожит (его щупальца, как на волнах, колышутся). 

До подброса мяча игроки выстраиваются на места и во время этого выстраивания каждый находит своего двойника. Его видно по глазам, озлобленно бессмысленным. Серым, наполненным таким же, как у тебя, страхом. Мой оказался на пару сантиметров ниже меня, с длинными, до плеч, сальными волосами и бледной безжизненной кожей. По его сложению я видел, что нет в нем бесспорной скорости, механистической точности и ловкости рук. В нем не было ничего, что могло бы меня превзойти. 

Судья шагнул. Свисток в зубах. Хотовы? – проговорил. Пузо, выбивающееся из-под майки. Отросшие ногти центрового соперника. Хлюп носом Митя. Скрип кроссовка, как шарк бычьего копыта. Гул тишины. Зевок и – игра началась.

 

Начали играть мы вяло. Наш бывший тренер сказал бы, что мы г...о возим. Но нынешний молчал. Он медленно и понуро тыкал куда-то пальцем и время от времени издавал приглушенный писк, будто ему было стыдно повышать голос. Скамейка наша удрученно мотала головой, вздыхала. Паха один из всех подбадривал, беспощадно бил ногой по скамейке. Раздавался полнозвучный треск в три такта. 

Митя выбросил мяч из аута, я его получил. Мяч оказался мокрым, пара капель блестела от желтых лучей прожекторов. 

Я начал дриблинг и увидел перед собой двойника. В его глазах читалась тоска. Кончик его длинных волос попал ему в рот, и он его посасывал. Я расставил локти, отвернулся от него, пихнул телом, он отскочил. Я стал обходить его с правой стороны – он придерживал меня за левую руку, не давал разогнаться – тогда я наступил ему на кроссовок и сделал степ-бэк. Он упал, и все выглядело так, что он споткнулся. Споткнулся о скуку. Я выбежал на половину соперника, остановился перед трехочковой линией. На меня выдвинулся их центровой. Его не перебросишь. Отдал влево, Дэну. Думал, что он снова зарядит, но его прихватили. Я сделал ложный рывок вперед, под кольцо, центровой закрыл меня, тогда я снова отскочил и выбежал на прежнее место. Дэн вернул мне мяч. 

Я оказался в одиночестве. Бросил. Попал. Попал я гладко, мяч, коснувшись задней дужки, проскользнул в кольцо. Я развернулся и побежал в защиту. 

Взглянул на табло. Мы сыграли две минуты сорок секунд. Счет 20:3. Оказывается, мое попадание было первым в нашей игре. Когда они успели нам столько забросить? 

С попаданием страх в груди расплавился и заполнил каждую клеточку тела. Кончики пальцев горели. Передвижения по площадке были приподнятыми, будто я не ходил, а летал. В легкие воздух не поступал. Он мне был не нужен. Пот не заливал глаза, растапливался на полпути. В голове стали вырисовываться четкие картинки. Перед глазами всплывали изображения Мили. 

Судья свистнул тайм-аут. Указательный палец левой руки, накрытый правой ладонью. Тайм-аут взял наш тренер. 

Виндоус грузился. Мы лениво подходили к нему. Он рисовал на планшетке длинные путаные линии. А в моей голове все зрели картинки.

 

Миля в темно-синем коротком платье с оторочками. Бежевые, с кружевами шторы, за которыми расплывался золотой образ осени, падавших листьев. Узкая парта. Ее тонкие руки, сложенные по-школьному. Есть у кого ручка? – спрашивала она. Я развернулся на стуле, и коленкой коснулся ее ноги. Почувствовал напряжение мышц. Забыл, зачем развернулся. Спасибо, сказала она однокласснику. 

 

Кто мы? А-а-аава-а-а-анга-а-а-р... Авангард. Тайм-аут закончился. Вернулись на площадку.

Концовка первого периода прошла в быстрых атаках. Бросил, подобрал, убежал. Бросил, попал, скинул из аута, убежал. В Америке тактика быстрых атак называется run and gang. Но сложно так определить подмосковную игру юношеских команд, борющихся за семнадцатое место. У нас, скорее, это было «бей и беги».

Наш бывший тренер спустя три неудачные атаки сказал бы нам сбросить темп, остановиться и провести позиционную комбинацию. Не сказал бы, выкрикнул бы. Нынешнего тренера никто не слышал, хотя он вроде бы что-то говорил. Один раз я уловил его протяжное, жалобное за-а-че-е-ем. Конечная м напоминала сиплый писк пробитого колеса. 

Я бежал по правому краю площадки, слева от меня – Митя с мячом. Он отпасовал, я оказался на трехочковой под сорок пять градусов, после ворвался под кольцо с поднятыми руками. Хотел слэм-данк. Я бросил по кольцу из неудобного положения – заваливаясь вправо по ходу движения, с кривой постановкой ног, косо вытягивая руку вверх. Мимо, мяч чиркнул по белому квадрату на щите и отскочил в другую сторону. За-а-аче-е-ем… ммм-п.

Соперник быстро схватил мяч и перешел в контрнаступление. Я развернулся и побежал в защиту, за спиной все еще растягивался визг Мити – ну вот же я, во-от! Нынешний тренер в паузе заменил меня, бывший такого бы не сделал. Тот сажал только за ошибки в защите. 

Это был мой первый из двух промахов за всю игру. Первый период закончился со счетом – 24:15. Еще три четверти по десять минут.

В паузе виндоус нам говорил о том, что их центрового нужно вытаскивать из-под кольца, он неподвижный, тяжелый и обыгрывать в поле его ничего не стоит. Он собрал все отскоки и в защите, и в нападении, из-за чего они нас и переиграли. Переиграли они нас, по мнению виндоуса, из-за того, что мы собрали меньше мячей после промахов, чем соперник. И допустили больше потерь. Он списывал наш провал именно на это…

Все сцепились руками и крикнули. В этот раз крик был злее. Я промолчал. На начало второй четверти меня заменили. 

Вышел, когда на табло горело 7:35. Заменил Дэна, он произвел уже три безуспешных дальних выстрела. Хлопал меня по руке слабо. По белой вялой руке я чувствовал, что у него сегодня ничего не выйдет, в смысле – не войдет…

 

За узкой партой сидели Миля, Ваня и я. Мы выступали в качестве судей, подсчитывали результаты и выявляли победителей в Своей игре среди первоклашек. Мальчику, в зеленой искрящейся жилетке, задали вопрос что будет больше 0 + 1 + 2 + 3 + 4 + … + 9 или 0 * 1 * 2 * 3* 4 * … * 9? Точно такой же вопрос задавали и мне в первом классе на викторине. Тогда я за ответ получил -20 баллов. Мальчик тоже не справился. 

После викторины у нас была фотосъемка, нас снимали как лучших учеников школы, лауреатов областных соревнований. Встаньте как-нибудь поинтереснее, – говорил фотограф. Как? – спрашивала Миля. Ну не знаю, что вы как будто на паспорт встали. Ну ладно, ответила Миля и, хлопнув ладонями, встала в позу звезды. На ее лице сияла ироничная улыбка. А вы, парни? – видимо, фотографу понравилось. Вася просто встал другим боком и убрал руки за спину. Это была, по всей видимости, его рабочая сторона. Я поддержал Милю и встал так же. Фотограф выглянул одним глазом, карим, скучающим и три раза щелкнул вспышкой. Смотрите, отдал фотоаппарат. 

Миля взяла его, мы выстроились по бокам и уставились в экранчик. Васе было неинтересно. Миля перещелкивала, на тыльной стороне ее ладони у большого пальца был нарисован символ Даров смерти. 

Я рассматривал наши фотографии через ее плечо. Около ее колена заметил небольшую дырочку на телесных колготках. Наши руки были расставлены в разные стороны и получалась буква Х. В темно-синем сарафане она выглядела тонко; я в синем костюме с красным галстуком казался мешковатым и приплюснутым. Миля отдала фотоаппарат, звучно, как звон колокольчика, хлопнула ладонями и сказала – ничего, ничего, пойдет.

 

На седьмой секунде атаки мы произвели пик-н-ролл с Митей, он неудобно развернулся под кольцо. Я вел мяч. Отпасовать ему было невозможно. Через центрового соперника не перекинешь. Мой двойник ушел вместе с Митей, его защитник– центровой – вышел на меня. Взгляд центрового был дурным, красным. Он смотрел на меня сверху вниз, наступал на меня и казалось, что меня он прихлопнет, как блоху.

Я согнулся до его пояса, а может, и колена, протиснулся вправо и выбрался на свободное место. Оставалось три секунды. Я находился под 90 градусов от кольца. Одна секунда. Резко остановился, выпрыгнул вверх и сделал джамп-шот. Центровой длиннющей клешней успел накрыть меня. Неудачно, мяч отскочил к нему, и он одной рукой швырнул его через всю площадку моему двойнику. Я не упал. Это был второй мой промах в тот день. 

Внутри меня больше не ютился страх. Под грудиной крутилось колесико. Горящее, пламенное. Я принял позу спринтера на старте и за две, а то и полторы, секунды пересек всю площадку. Встал на пути к нашему кольцу. Я ухватил мяч подмышкой. Начал дриблинг, но двойник схватил меня за майку и потянул. Майка вышла из моих шорт, вот зачем надо ее заправлять. Судья свистнул.

Фол оказался пробивным. Я встал на линию штрафного. Передо мной судья, свисток в зубах, показывает мне два пальца и подает мяч отскоком от пола. В моих руках. Два стука об пол, еще один, подкрутка в руках, приготовился. Присел и выбросил, рука повисла в воздухе. Мяч прошел в кольцо, баскетбольная сетка чиркнула. 61:54. Вторая попытка. По бокам выстроились соперники и наши, Митя и Дэн. Наготове моего промаха.

Судья показал один палец и подал мне мяч. Сухой, в руках он скользил и издавал легкое шипение. Два удара, еще один, подкрутка мяча в руках, присел. Бросил. Кончик среднего пальца описал идеальную дугу и уставился в центр кольца. Мяч прошел, сетка издала наэлектризованный треск, похожий на чирк спички. На кончике среднего пальца я почувствовал зигзагообразную волну, пробежавшую по рукам, венам и добравшуюся до пламенного колеса. Колеса, которое раскручивало меня, давало сил и крутилось быстрее. 61:55.

Мы подбирались все ближе. Инициатива игры практически перешла в наши руки.

 

Вечером у нас проходил новогодний бал. Я пристально следил за временем, за неуклончивым, беспощадно стремительным полетом секундной стрелки. Я не мог решить, стоит мне идти или нет. Но Миля на бал собиралась, поэтому я все-таки  оделся за две минуты и выбежал на улицу.

Приходить заранее виделось мне  слабостью, малодушием. В отличие от появления в последнюю минуту, самодостаточного, даже высокомерного.

Дискотека началась. На входе дежурили моя классная и физрук. Они не ожидали меня увидеть и смотрели на меня любопытными, но  понимающими глазами. Решил вас тут проведать, сказал я и прошел в раздевалку. 

Музыка доносилась из спортзала. Она громко била по ушам, и через несколько минут охватывало ощущение заточения в аквариуме, по которому кто-то постоянно стучит. 

Елка. На всем первом этаже раздавался отчетливый крепкий запах ели. Украшенной разноцветными шарами, мишурой, плюшевыми игрушками и гирляндой. 

От нарастающего гула и равномерно мерцающих огоньков сперва возникло странное помутнение. Чернело в глазах, кружилась голова. Но вскоре я уже летел со всеми по наитию.

Миля танцевала с подругой. Они находились в центре зала, вокруг них почти никого не было. Они меня заметили. Миля обернулась (легкий взмах волосами), улыбнулась мне (белые сверкающие зубы) и помахала рукой (тонкой, с золотым браслетом). Миля была в атласном платье, подпоясанном коричневым ремешком.

Я подошел к ним не сразу, издалека рассматривал Милю и видел ее строгий вытянутый стан. В каждом ее движении, повороте головы, в том, как она тянула руки, чувствовался вызов. В ее глазах не прятался страх. Напротив, искрился будто бы блеск победы. Напарница Мили рядом с ней казалась тусклой. Была вторым номером и, кажется, сама это понимала и незаметно отступала.

Втроем мы составили танцевальный круг. Я несуразно двигался, следил за поворотами Мили, за ее руками. И ждал медленного танца. Раза три я бесцельно, но самодостаточно выходил из круга, чтобы пройтись по коридору. Встречался с Лысом – напарником по команде тоже из моей школы, болтал с ним о предстоящих играх. Вместе вернувшись в зал, мы увидели, что начался медляк. 

Я хотел подойти к Миле, провожал ее взглядом, уже сделал первый шаг, но – остановился... В груди у меня что-то сильно натянулось и лопнуло, как резинка. 

Давай, давай, Степ, че смотришь, иди к Мильке, крикнул мне Лыс, слышно было на весь спортзал. Я бросил грозный взгляд на Лыса и повернулся к Миле. Она опустила глаза и одной рукой заправляла волосы за ухо. Лыс, обнимая свою партнершу, оборачивался ко мне, бодряще кричал давай-давай и махал ладонью. Я подошел к Миле и протянул руку. Можно? Она с опущенным взглядом снисходительно дала мне руку. Символ Даров смерти. Я обнял ее за талию, и мы, прижавшись друг к другу, медленно кружились. 

Лыс как всегда, тихо сказал я. Миля ухмыльнулась.

Пару кругов мы танцевали молча. Я практически не дышал. А почему Дары смерти? – спросил я. Потому что я люблю этот фильм, смотрю его с детства, ответила. Я хотел спросить, о каком даре она мечтает, но ответ был и без того понятен. Она слегка наклонила голову, и я почувствовал, как она сжала мое плечо своими ноготками. 

Мы сделали несколько кругов в тишине. Когда музыка начала затихать и дело близилось к финалу, я прошептал всегда. Потом еще раз повторил – всегда. Она меня не услышала (отстраненный, неподвижный взгляд). Я хотел еще раз повторить, окончательно, но она меня прервала. Вы на этих выходных играете? Я хочу прийти. Надеюсь, что вы победите! Она смотрела на меня в упор и улыбалась. Прядь волос свисала у нее на щеку, и по ней было видно, что Миля не дышит. Меня испугала ее улыбка, в ней было что-то безжалостное и непоколебимое. Рассоединяясь, я увидел, как в ее взгляде отражались красно-синие блики гирлянды и мишуры. Думаю, она меня все-таки услышала.

 

Приближалась концовка игры. Она обещала быть тяжелой. Тайм-аут. Виндоус рисовал тактику на планшетке. До победы нам не хватало двух точных дальних попаданий. Комбинация предполагала, что Дэн останется на любимой точке, бросит и попадет (за ту игру ему удались две попытки из девяти). Атака начиналась через меня. 

Митя сбрасывал мяч из-за лицевой на нашей половине. Меня прихватывал мой двойник. По его вискам струйками тек пот, в тусклых впавших глазах читалась усталость.

Я отскочил от него, получил мяч и полетел на чужую половину. Примерно на середине площадки на меня выдвинулся их центровой. Сзади ко мне подоспел двойник, и я оказался в тисках. 

Ведение я не останавливал. Провел обманное движение вправо и ушел. И этим загнал себя в угол. Пришлось делать два шага вперед, два назад, затем разворот на сто восемьдесят градусов. Удачно, потому что я попал ровно в ту тридцатисантиметровую щелку, которая осталась между двумя защитниками. Я оказался один на трехочковой линии.

Сорок две секунды. 82:77. Митя с поднятыми руками под кольцом. Его черные сросшиеся брови говорят об обиде. Дэн – в дальнем углу площадки. Туда отдавать передачу опасно. И Лыс справа, грустно рассматривает кроссовки своего защитника.

Бросаю сам. Чувствую чужое колено, бьющее меня в бедро. Руку, хлопающую меня по лицу. Отросший ноготь, проехавшийся по щеке. Устоять на ногах не удалось. Упал на том месте, где паркет вздулся, отчего чуть подпрыгнул.

Лыс и Дэн подскочили ко мне, хватают за руки и поднимают. Хлопают меня по спине, теребят за волосы. Паха (его удалили еще в третьей четверти за то, что обматерил судью, кажется) мечется на скамейке от куража, машет руками и дергает полотенце. На лице тренера повис суровый оскал, показались его нижние зубы. Такое выражение он принимает, когда жизненно необходимо попадать. Наш бывший тренер безмолвно кивнул бы мне и сказал бы забивать. 82:80. 

Встаю на линию штрафного броска. Судья показывает один палец. Бросаю, не ощущая мяча в руках. Мяч стал продолжением руки, привязанный к моим пальцам тонкой прозрачной нитью. Он летит по эллипсу, и по нему же лечу и я сам. Полусекундная пауза (время полета мяча – время перевода дыхания) оканчивается глухим приятным стуком о заднюю дужку. Прихожу в себя, игра продолжается. 82:81. 

На трибунах занимается очередная буря. Никто на площадке никого не слышит. Тренер пытается пальцами куда-то указывать, но бесполезно. Игроки соперника быстро расставляются по местам, как шахматные пешки.

Двойник пробегает мимо лицевой линии. Я успеваю подставить руку, готовую перехватить мяч. Но ему не идет пас… Он пробегает мимо лицевой и встает в угол. 

Мяч получил центровой, Лыс его опекает. Лыс был у нас заменой отчаяния, его выпускали из-за отсутствия альтернатив.

Виндоус топнул, пальцем резко разрубил воздух и приказал Лысу выдвинуться на центрового. Тот послушался, но было поздно. Центровой сделал два удара, обошел Лыса с левой стороны, и Лыс, непонятно зачем, сфолил – рубанул его по животу.

Двойник так ничего и не сделал. Он стоял вместе со мной в углу с тоскливым лицом. Я, выступая перед ним с надеждой перехватить передачу, смотрел назад, в сторону нашего кольца. Нам забивали, добивали последними точными бросками. 

Раздалась сирена, и я почувствовал острую боль в бедре и солоноватое жжение на щеке. Из ранки текла кровь, смешиваясь с потом. На бедре потом остался фиолетовый синяк, похожий на финик.  Игра завершилась со счетом 86:81.

Мы заняли восемнадцатое место. Остальные команды не приехали, и им записали техническое поражение. Команды, занявшие девятнадцатое и двадцатое места, вылетели из лиги нашего уровня. Им на замену в следующем году придут победитель и серебряный призер низшего дивизиона. 

Та игра была самой результативной в моей карьере. И последней на официальном уровне. Я забил суммарно тридцать одно очко, сделал одиннадцать подборов, семь результативных передач, пять перехватов и три блокшота. И не совершил ни одной потери.

Возвращались все в приподнятом настроении. Несмотря на обидный результат, все зарядились от игры и напитались надеждами на следующий сезон. В салоне автобуса было в меру шумно, парни играли в карты, спорили о предстоящих финалах в большом спорте.

Наш бывший тренер был бы разочарован игрой. Он сказал бы геройствами игры не выигрываются, нужна команда. Нынешний тренер нам сказал, что мы проиграли подбор, поэтому проиграли игру.

После того, как мы перешли под опеку виндоуса, бывший тренер и словом с нами не обмолвился.

По дороге домой я дремал, прижавшись к стеклу, закутавшись в куртку, а внутри меня так и шептал ее голос: почему вы постоянно проигрываете? Почему?

Обложка: Арина Ерешко