Татьяна Млынчик. Леонид

Татьяна Млынчик родилась в 1987 году. Живет и работает в Санкт-Петербурге. Писать прозу начала в 12 лет в петербургском литературном клубе «Дерзание». С 2014 года посещала литературную мастерскую Дмитрия Орехова и Андрея Аствацатурова. Работает в электроэнергетической компании.

Рассказ публикуется в авторской редакции.
 

Нева лоснилась черным перламутром, ветер бесновался, а волосы переходящих Литейный мост горожан вставали дыбом. Это был знаковый день, ведь я шел на Кондратьевский рынок покупать своего первого ручного ворона.

Недавно я окончательно утвердился в решении завести себе питомца. Жить в одиночестве до чертиков надоело — с девушками не складывалось, настоящих друзей у меня не было никогда — окружающим людям я, по-видимому, был просто неинтересен. Домашний питомец мог стать отличным поводом наконец почувствовать себя нужным, получить благодарного товарища и сожителя, с которым будет интересно возиться и проводить время. И как я раньше до этого не додумался?

Я принялся скрупулезно размышлять о том, кого можно завести. О собаке не могло быть и речи. Когда мне было лет восемь, дед как-то вволок на нашу веранду из-под дождя огромного лохматого барбоса. «Полюбуйся-ка, Ванька, — довольно подмигнул он мне, — кого я тебе тут спас», — и он по-свойски потрепал зверя за лохматый загривок в кровяных проплешинах. Пес отряхнулся, распространяя кислый запах плесени, и двинулся в мою сторону. На одной из худых серых лап сизою гроздью винограда качнулась здоровенная опухоль. Мою детскую фигурку внимательно изучали усталые водянистые глазные пузыри с желтыми белками. Я был шокирован. Собаку оставили спать на веранде, но ночью я проснулся в своей кровати от знойного затхлого ветра. Я открыл глаза и увидел, что это чудовище нависло прямо надо мной, дыша как дракон и продолжая сверлить меня взглядом. Из бородатой пасти вывалился и шмякнулся прямо мне на нос и щеки сгусток липкой слюны. Я орал как резаный.

К кошкам душа тоже не лежала. Они казались мне кем-то вроде покрытых пухом противных насекомых, которые оскверняют все вокруг этой гнусной вонью. Друзей у меня и так нет, а уж если моя одежда пропитается едким кошачьим духом, можно и вовсе подаваться в юродивые.

Ходил смотреть на рыбок в наш торговый центр. Перламутровые тельца, красиво вьющиеся разноцветным дымом плавники и хвосты мне понравились. Но глаза — вырезанные из бумаги черные кружки, которые механически катались по кругу, — были уж слишком неприлично пустыми. Плавучие растения. Какой же это друг и товарищ?

Когда я практически отчаялся и уже начал грешным делом подумывать о паре хомяков, стоя за сигареткой на балконе нашего офиса, на глаза мне вдруг попались вороны, обитающие на соседней крыше. Я смотрел, как они играют, кружат возле скрюченных антенн, скатываются по ржавой кровле, красиво срываются вниз, а потом взлетают, обнимая пасмурное небо. Толпы снующих тут же амебных голубей казались на их фоне просто обществом дебилов. «Вот это животные, — думалось мне, — красивые, веселые, свободные…»

— А что? — хмыкнул мне наш айтишник. — У меня племянник держал ручного ворона пару лет назад.

— Прямо в квартире? — удивился я.

— Да, в комнате. Помню, даже на дачу к нам приезжал с этим вороном.  Шастал с ним на руке, важничал. А еще рассказывал, что ворон за ним везде по городу летает, куда бы он ни ехал.

— Как это?

— А вот так. Ворон, мол, им приручен и держит его как бы за своего родителя. И вот он, к примеру, спускается в метро на Горьковской. Ворона в туда, конечно, не берет, а сажает на оградку на Кронверкском и шепчет ему: «Домой». Через час выходит  у себя на Комендантском проспекте, а ворон уж тут как тут — на кусте сирени возле выхода из метро спокойно ожидает. Летел за хозяином прямо над поездом, идущим под землей, прикидываешь?

— Фантастика! — воскликнул я. — А не знаешь, где он взял ворона?

— Не знаю, старик, не думаю, что такое можно в зоомагазине купить. Они ведь все-таки дикие. И их приручать надо специально, — хмыкнул коллега и отвернулся в свой монитор.

Я тут же принялся за дело. А как еще могло быть? Я уже воображал себя вышагивающим по набережной в черном пальто до земли и широкополой шляпе. На предплечье — рукоятка зонта-трости красного дерева, из-под твидового рукава выглядывает белоснежный манжет, прихваченный старинной запонкой. Скулы обдает ледяным ветром, а над моей головой парит крупный, отливающий синевой, прекрасный ворон. Я поднимаю к нему глаза, и он, заметив мой взгляд, делает приветственный пируэт над водой, а потом опускается прямо ко мне на плечо. Я провожу пальцем в перчатке по его хрупкой головке и шепчу: «Здравствуй, мой друг. Как ты?»

Для начала я залез на сайт бесплатных объявлений. Но к моему огорчению, там нашлись лишь многочисленные вариации вороньих чучел, при взгляде на которые хотелось выйти в другую комнату. Так я и решил отправиться на знаменитый Кондратьевский рынок.

В рыночном павильоне в нос сразу ударил резкий запах кормов, сена и псины. Вокруг все было заставлено клетками, аквариумами и коробками, где друг на друге сопели, урчали, мурлыкали и визжали пушистые комки всех расцветок, хлопали крыльями волнистые попугайчики, сучили коричневыми обмылками беспомощные черепашки. Заприметив с краю клетки с курами и петухами, я решительно направился к ним. Опухшая седая женщина в ватнике вышла мне на встречу:

— Курей желаете, молодой человек? — бойко вымолвила она. — Петушки вот имеются, — она оглядела меня с ног до головы. — Повар?

— Нет, не повар. Куры не нужны, — ответил я, — мне ворон нужен. Есть тут вороны?

— Ворон? — с опаской переспросила дама. — Зачем?

— Ну.… Как зачем?.. — замялся я. — Хочу завести... Домой.

— Да вы что! — вдруг выкнула она и засмеялась, сверкнув золотым зубом. — Воронов дома не держат. Дикая же птица!

— А я слышал, что держат, — настаивал я. — Никто здесь воронов не продает, не знаете?

— Нет, это, мож, сатанисты какие тебе наплели. Нет, сынок, воронов отродясь не было! Голубей белых вон там найдешь. Голуби имеются. Для свадьбы там или что. А ворон — на хрена? На похороны если только. Да и где их добыть, этих ворон, в гнездо лезть, что ли?

Я поспешил отойти. Рядом с торговкой стали сбиваться в кучу другие женщины весьма угрожающего вида, и, побоявшись, что они натравят на меня своих петухов и индюшек, я прошмыгнул дальше по рядам. Обошел все стойки с птицами. Видел белых голубей и даже одного большого экзотического попугая. Помню, мне кто-то рассказывал, что они способны выучить около десяти тысяч слов, если с ними заниматься. Однако воронов и правда не было ни у кого. Я вышел из павильона и достал сигареты. Ко мне сразу же подкрался долговязый бомж с ржавой бородой. Я решил не заставлять беднягу распинаться и сразу же без слов протянул ему сигарету.

— Благодарствую, — сказал бомж, — но я не курю.

— Понятно, — ответил я, — тогда чем могу помочь?

— А я там слышал, ты это… — его голос внезапно съехал на сип, и он звучно прокашлялся, — ворону купить хочешь.

— Да, хочу, — ответил я.

— А я знаю, где ее просто так достать, — он хитро улыбнулся. Веснушки из грязи на его впалых щеках разлетелись в разные стороны.

— На улице поймать? — спросил я. — Мне так не подойдет. Мне нужен молодой ворон. Я приручить хочу. Их приручать надо.

— Не на улице, — ответил бомж, — есть тут чердак один. Я там обитаю иногда. Там у них гнезда. У воронья-то. Спать мешают, каркают все. Вот там поймать можно. Там и маленькие есть. Могу показать.

— Слушайте, я даже не знаю… Как я его поймаю-то? Во что?

— А в мешок. Ты ж на машине?

— На машине, — зачем-то соврал я.

— Так ты его в мешок полиэтиленовый шваркнешь, а потом в машину и домой. А там уж приручай сколько влезет. Я тебе покажу, как ловушку смастерить.

Я задумался. Перспектива отправиться на чердак в компании с бомжом и мастерить там какие-то ловушки привиделась мне крайне сомнительной. В голове поехали заголовки новостных лент «Бомж съел своего сожителя», «Бомж разрубил лопатой милиционера».

Я спросил:

— Далеко чердак?

Через минуту я быстрым шагом семенил за своим вонючим проводником, который ловко огибал нерасторопных прохожих. Никогда не предполагал, что бомжи могут так проворно двигаться. Внезапно он резко остановился. Холодная капель гадко клюнула меня в голову.

— Слушай… — начал он, наклонив голову в сторону грязной белой двери под вывеской «АПТЕКА ДОКТОР».

— Понял, — подхватил я, — что купить нужно?

— Мне бы, эт самое… — он принялся нервно теребить клок волос на виске, — Шипру.

— Вы шутите? Может, в нормальный магазин зайдем? Я могу вам водки бутылку купить, если хотите.

— Ну что ты! Одеколон-то повкуснее любой водки будет. Там больше пяти в одни руки не отпускают. Будешь другом?

— Хорошо. И это будет все, что я вам должен за вороненка?

— Да мне много надо, что ль? — он бережно погладил ржавую бороду.

Когда спустя какое-то время я вложил ему в руки пять бутыльков ядовито-зеленого одеколона, он возвестил:

— Не иначе, молодой урожай волшебника изумрудного города подоспел прямо к нашему празднику? — и, подмигнув мне заискрившимися глазами, пошел дальше уже намного медленнее.

После аптеки мой провожатый наказал мне зайти в «ДИКСИ» на следующем углу и приобрести розовый овальчик докторской колбасы и полиэтиленовый пакет.

Мы оказались в мрачном дворе-колодце, каких в Петербурге миллионы. Этим двором прошли в еще один, а затем в следующий — последний. Долговязый бомж по-свойски раскрыл одну из дверей и пригласил следовать за ним по тускло освещенной лестнице. Наконец мы добрались до верхнего, шестого, этажа и сквозь металлическую дверь проникли на чердак. Пыль блаженно парила в желтых пирамидках света, льющегося из маленьких окошек по бокам.

— Они там, вдали гнездятся, — бомж ткнул пальцем в правый темный угол длинного помещения, пригнув голову, — кровельные балки мешали ему выпрямиться в полный рост. — Ты тут стой, а я пойду, гляну. Только тих!

Я остался на месте. Воздух на чердаке был теплый и пах сеном. Последний раз я был в подобном месте в школьные годы, когда мне изредка удавалось привязаться к компаниям пацанов-сверстников.

Скоро из сумрака появился мой спутник. В руках у него был массивный деревянный ящик, испачканный в краске, и короткая, обожженная с одного конца палка.

— Пойдем, — шепотом скомандовал он, — ловушку конструировать будем.

Я проследовал за ним к одному из окошек.

— Ставь, — он сунул ящик и палку мне в руки. Ящик оказался довольно тяжелым.

Я безуспешно пытался закрепить палку в щели меж грязных половых досок.

— Может, поможете? — сказал я своему проводнику, который сдвинулся в тень так, что мне были видны только его скукоженные ботинки без шнурков на одной ноге и замызганные вельветовые штаны болотного цвета.

— Не могу, — ответил он искаженным голосом, как будто его рот был чем-то набит.

— Что вы там делаете? — не выдержал я. Я испачкал руки в пыли, и мне начинало надоедать все это занятие, тем более никакими воронами на чердаке и не пахло. Отстраненное поведение бомжа меня насторожило.

— Тихо ты! — он вдруг вынырнул из тьмы у меня за спиной. — Я колбасу пережевываю!

— Что?

— Не лису ж ловим, — хрипло объяснял бомж. — Если будет большой кусок, она его хапнет и сразу свалит. А на пережеванную еду сядет пообедать! Поставил ловушку?

— Поставил. Только что привязать к палке? И где птицы-то? Что-то я ни одной вороны пока тут не вижу!

— Подожди ты! — он махнул рукой, подошел к ящику, который я неловко облокотил на палку, и стал рядом с ним на колени. Поднес ладонь к бороде. Я деликатно отвернулся, чтобы не наблюдать, как он опорожняет рот от произведенного колбасного месива. Содержимое ладони он вытряхнул в тень под ящиком. Потом достал из кармана застывшую грязным змеем веревку, наподобие скалолазной, и приладил ее к палке. С другим ее концом в руке отступил на несколько шагов и по-хозяйски оценил проделанную работу.

— Теперь выждать надо, — сказал он и кивнул во тьму. — У меня там матрац есть.

— А долго? — идти смотреть на матрац мне совсем не хотелось.

— От воронья зависит. Может, и ночь тут дежурить будем.

— Ночь? Я думал, как-то сразу все это…

— А чего ты хотел? Охота — это спокойствие и выдержка. Дзен. Слыхал?

— У меня нет времени здесь рассиживаться! Мне на работу надо!

— Дак, если сразу хочешь… — он кинул веревку на пол. — Могу показать. Но там крохи совсем.

Он провел меня еще дальше, в самый конец чердака, где на покосившейся лестнице, ведущей к окошку, возле кирпичной стены я увидел черное лохматое гнездо размером с футбольный мяч. Оно состояло из темных веток, сухой травы, в которые вплелись также несколько разноцветных шерстяных нитей. Здесь были слышны звуки улицы.

— Посмотри туда, — шепнул бомж, — давай-давай, не ссы.

Я подошел ближе. Мне сделалось не по себе. Казалось, из гнезда сейчас что-то выпрыгнет. Я осторожно заглянул внутрь. Картина, открывшаяся мне в следующий момент, давала фору дедовскому дождливому питомцу. В воронке из веток, похожие на сросток грибов-дымовиков, сидели три или четыре лысые существа, обтянутые кожей цвета ртути. Марсианские глаза размером с бусины каплями свисали с пупырчатой поверхности головок. Ярко-красные страшные клювы разверзались в общем эпилептическом немом вопле.

Я отшатнулся. Из куртки мне в лицо парило, как из печи.

— Что это? Кто это такие?

— Как кто? Птенцы-то. Воронята. Хочешь, забирай питомца, — бомж вальяжно подошел к гнезду, — вон, крупняка. Я бы такого Жорж назвал, — он сунул руку в гнездо, — дома его колбасой из клюва в клюв выкормишь, — всхохотнул он.

— Не трогайте, — крикнул я. При мысли, что он возьмет в руки одного из уродцев, меня передернуло.

— А чего? Не нравятся?

— Нет! Это не то, что я хотел! Это вообще не птицы!

— А чего ты, птенцов никогда не видал?

— Видел. Но они были пушистые. Похожи на птиц. А это…

— А это у них перья так расти начинают. Они все такие. Не будешь брать?

— Нет. Это отвратительно.

— Тогда жди взрослого.

— А как я узнаю, что он будет молодой? Мне старый тоже не нужен.

— Ишь ты, привередливый какой. Маленький не нужен, большой тоже. Не боись, они тут все молодые. Старые на пенсии, — он раскатисто засмеялся, — вороны же до ста лет живут.

Я вылез на крышу, достал сигарету и присел. Замечательный вид на дворы и башенки не мог отвлечь меня от воспоминаний о жутких тварях в гнезде. Может, я погорячился, и завести птицу было не такой уж и хорошей идеей?

Когда я думал, куда девать окурок, который очень не хотелось кидать вниз кому-нибудь на голову, с чердака послышался приглушенный грохот. Потом оклик. Похоже, бомж призывал меня на помощь. Ловушка захлопнулась?

— Гражданин начальник, — как-то торжественно начал он, когда я ногами вперед протискивался через маленькое окно, — там это…

— Поймал? — спросил я.

— Там такое дело… — он принялся шарить по карманам. Я увидел, что ящик полностью лежит на полу, а палка валяется сбоку. — Я зашиб птицу.

— Как зашиб?

— Там приземлился один. Жрать стал. Я за веревку-то дернул, и ящик шмякнулся, — он растерянно развел руками, в одной из которых блеснул изумрудом пузырек «Шипра». — Только птица уже вылезать стала…Там лежит… Посмотри.

Я подошел к ящику и аккуратно его приподнял. На полу, сложив крылья, лежал крупный ворон с прекрасным густым оперением. Лапок видно не было, глаза закрылись, а клюв был разинут.

— Кинулся, — прохрипел бомж из-за моего плеча. Я продолжал неотрывно смотреть на мертвую птицу. Воздух налился запахом одеколона.

— За упокой, — крякнул бомж и звучно выдохнул.

Я слетал вниз по частым ступенькам парадной с таким громким топотом, что звук моих шагов запросто мог разбить потускневшие остатки виражей в изголовьях сводчатых окон.

— Как дела, Ванек? Уже ограбил воронье гнездо? — поинтересовался в тот же вечер айтишник.

Ничего не ответив, я отправился курить на балкон. Вернувшись, я повесил на сайте объявлений сообщение о том, что готов принять в дар или купить молодого ворона. Решил не суетиться и постараться не вспоминать о своей досадной неудаче и противных химерах того чердака.

Через пару недель мне позвонили. Голос сверстника фамильярно сообщил, что ему внезапно достался ворон, который ему ни к чему, и он готов отдать его просто так. Мы быстро договорились о встрече, и уже на следующий день я приехал на задворки Васильевского острова, где во дворах на линии, выходящей одной стороной прямо в Залив, меня встретил мой ровесник — бородатый парень в круглых очках и красной шапочке канадского лесоруба.

— Валентин, — бородач пожал мне руку, — идем. У меня тут мастерская во дворах, идти минут десять. Птица там и живет.

— Что за мастерская? — осведомился я.

— Изготовление могильных памятников, — ухмыльнулся он, заложив руки в карманы своей аляски, и продолжил: — Я стартапами занимаюсь. Выкупил на днях такой вот обаятельный бизнес.

— Ничего себе специфика, — я аккуратно переступал через ледышки на земле.

— Не говори, — отвечал бородатый, — взял мастерскую, как водится, у товарища с ближнего Востока. А там у него клетка с маленьким вороном — сейчас увидишь. Мне тут птица ни к селу ни к городу. А выпускать жалко стало, хозяин сказал, его сразу дикие вороны замочат. Начал искать, куда девать, в зоопарк или еще куда. Увидел твою объяву.

— А он где птицу взял?

— Сказал, его дети где-то птенца подобрали. А потом наигрались, и он его тут в клетке поселил. Сам врубаешься, антураж, Эдагр По и вся пижня!

— Так он давно у него? — ветер с Залива неприятно холодил мне лицо.

— Чувак сказал, ему полгода, — Валентин накинул поверх шапки капюшон. — А тебе птенец нужен?

— Нет, полгода как раз самое то, — ответил я.

— А зачем он тебе?

— Вроде как питомца решил завести, — улыбнулся я. Меня расположила приветливость бородача.

— Ого. У меня попугайчик в салоне живет. Это да. Но чтобы ворона кто-то в качестве пэта держал — не слышал!

— Да я тоже не особо много об этом знаю, — я пожал плечами. — Хочу попытаться. А что у тебя за салон? Тоже ритуальные услуги?

— Не, — усмехнулся он, — мужская парикмахерская. Брадобрейня. Сейчас популярно.

— Да, я слышал про такие штуки.

— У меня несколько бизнесов. Все время ищу что-то новенькое, стараюсь вносить свою лепту. Иногда получается, иногда нет. И вот решил себе такой челлендж устроить с могилами. Это очень консервативный рынок. Хочу стать пионером.

— В каком плане?

— Смотри. Надгробие себе представляешь, как выглядит? Обычно это мрамор, черный гранит. Стандартные формы, жуткие шрифты, пошлые надписи.

— Да… На кладбище как-то давно не был.

— С эстетической точки зрения, все, что предлагают такие конторы, — полнейший караул. Мерзость. Вот тебе бы хотелось лежать под уродским черным валуном, на котором каким-нибудь комик сансом нацарапано «Нашему нежнейшему папочке»?

— Не знаю. Как-то об этом не думал…

— А вот и зря. Люди нашего возраста давно уже мрут как мухи. И мне бы вот, например, хотелось клевую стильную могилу. Чтобы потомки видели, что их дедушка был нормальным чуваком. Я хочу предложить людям нормальный современный выбор. Инновационный, если хочешь. Типографику, стили, материалы. Понимаешь, о чем я?

— Ага, — соврал я, — и как дело продвигается?

— А пока все только начинается. Сейчас мне дизайнер проектирует макеты модных надгробий. Разные стилевые наполнения под ключ. Копирайтера для надписей креативного привлек. Думаю над названием. Круто было бы, сам врубаешься, «High way to hell» или «I don't want to live my life again» Ramones из «Кладбища домашних животных». Только, боюсь, это отпугнет народ. На целевую аудиторию все-таки надо ориентироваться. Поэтому, наверное, будет «Яркая луна».

— Неплохо, — ответил я, хотя не очень понимал, о чем говорит собеседник.

— Я, знаешь, как на этот рынок вышел? Прочитал об одном предпринимателе из Томска. Дядька с нуля организовал сервис мобильных крематориев. Типа, когда умирает человек, обычно вся транспортировка, перевозы тела туда-сюда, все мероприятия в городских крематориях — люто дорогие. У нас почему старушки начинают себе на смерть копить? Потому что все дела выливаются косарей в сто. А он упростил процесс. Оптимизировал. Приезжает мобильный крематорий на колесах. Покойника сжигают. Печь находится прямо в тачке вроде Камазика. И прах тут же выдают на руки родне. Под ключ. И этот предприниматель чуть ли не разрушил бизнес традиционных крематориев. Адский дэмпинг. Почти гениально. Прикидываешь?

— Да уж… — я совсем растерялся и не знал, что сказать, но мы как раз подошли к облупленной железной двери, возле которой с респиратором на голове курил узбек в зеленом спец-костюме.

— Входи, — сказал бородатый, — нам сюда.

Мы оказались в сыром полуподвальном помещении. Почти всю его площадь занимали исполинские темно-зеленые станки, очевидно, еще советского производства. К стенам фишками домино были прислонены квадратные и прямоугольные надгробия. Одно из них, к моему удивлению, имело узнаваемую форму айфона.

— Заценил айфончик? — бородач перехватил мой взгляд. — Уже пошло преставляться поколение фанатов Джобса. А вон и птичка, — он подошел к стене и сдернул тряпку с большой полукруглой клетки, которую я сразу не увидел в тусклом свете мастерской.

В клетке на длинной жердочке подпрыгивал вороненок размером с грейпфрут. Я подошел ближе. Вороненок имел блестящие черные и пепельные перья, маленькие, как мне сразу показалось, внимательные глаза и словно выточенный из дерева, аккуратный, чуть загнутый клюв.

— Потрогай его, не бойся, — призвал бородач и открыл квадратную дверцу сбоку клетки. — Он не клюнет.

Я опешил.

— Да он привык к рукам, смотри, — бородач засунул руку в клетку. Вороненок отпрыгнул, однако рука быстро настигла добычу. Валентин аккуратно взял птицу, вытащил наружу и протянул мне, бережно зажав хрупкое тельце обеими ладонями. — Можешь погладить.

Я со страхом прикоснулся к крылу. На ощупь перья оказались мягкими и чуть шершавыми. Вороненок обеспокоенно вертел головой и имел весьма сконфуженный вид. Мне стало его жалко, и он мгновенно меня очаровал.

— Забираешь друга? — спросил Валентин.

— Забираю, точно! — ответил я.

— Я для него приготовил сумку, — он указал на станок, где стояла большая замызганная спортивная сумка, — давай ее сюда.

Я исполнил просьбу, а он бережно поместил птицу внутрь и застегнул молнию до конца.

— Не задохнется? — обеспокоенно спросил я.

— Не, ты что! Сумка дышит. И он в темноте сейчас успокоится. Ты только не тряси, чтобы его там не мотало. Ты на тачке?

— Нет. На метро.

— Не знаю насчет метро. Давай я тебе Убер вызову.

Через десять минут, крайне взволнованный, я сидел на заднем сидении такси, а рядом подозрительно молчала большая сумка, внутри которой теплел мой новый дорогой друг, к которому я уже успел привязаться. Я назвал его Леонид.

Раскрывать сумку в парадной я побоялся — вдруг напуганная поездкой птица тут же выскочит и улетит? Решил донести до комнаты, а там уже выпускать.

Проживал я в коммунальной квартире, и от соседей нового питомца, конечно, решил утаить. Я был уверен, что друг и товарищ не будет покидать мою комнату с высокими потолками, а со временем я и вовсе буду выпускать его на прогулки в окно или сам ходить с ним по городу. На кой ему сдались эти коммунальные задворки?

Никем не замеченный, я беззвучно проскользнул к себе комнату. Запер дверь на крючок и аккуратно раскрыл сумку. Леонид сидел внутри и внимательно меня разглядывал.

— Здравствуй, друг! — с улыбкой проговорил я. — Мы дома!

В этот момент вороненок выпрыгнул из сумки и, слегка припорхнув, уселся на диванный подлокотник. Я протянул к нему руку. Из-под хвоста Леонида брызнула на бархатную обивку дивана серая кашица.

— Что ж, — ласково сказал я, — бывает, друг мой. Накипело. Я все понимаю.

Я поднялся за тряпкой, а Леонид, разразившись оглушительным хриплым воплем, часто хлопая крыльями, взлетел на шкаф. Пульс застучал у меня в висках. Я быстро вышел в коридор, запер дверь на ключ и шумно выдохнул. Ничего. Скоро мы привыкнем друг к другу.

На кухне деловито жарила котлеты рыжая многодетная Екатерина, неизменно ходившая в халате поверх ночнушки. Она всегда находилась дома и следила за порядком и общественной жизнью квартиры, в которой я предпочитал не принимать никакого участия.

— Что это за звуки там у вас, Иван? — тут же строго осведомилась она. — Мы слышали какой-то скрип!

Она всегда говорила «мы», подразумевая себя и свое продолжение — ребятишек, которых было трое или четверо, и которые вились у нее в ногах, ползали и бегали по полу, тягали за собой их большого мерзкого старого кота. Весь этот выводок смеялся, плакал, вонял, мяукал, падал, визжал и был безоговорочным хозяином общественной части квартиры. Мамаша Екатерина была его протагонистом и царицей. Бледную тень худого плешивого человека по имени Алексей, который был у них отцом и прислужником, я иногда встречал на выходе из уборной.

— Я тумбу двигал, — ответил я, копаясь в бардаке внутри своего кухонного шкафчика в поисках тряпки, — уборку затеял.

— Уборка — дело хорошее, — отвечала мамаша. На сковороде громко шипели и плевались пахучие котлеты.

Я решил, что Леонид, должно быть, проголодался, и выудил со своей полки в холодильнике пачку творога. Когда я зашел в комнату, Леонида нигде не было видно. Я кинулся к одному из двух окон и нашел птицу на подоконнике. Увидев меня, он взлетел, сделал два круга под потолком и уселся на шкаф.

Я насыпал немного творога в блюдце и аккуратно поставил угощение на другой конец шкафа, чтобы не напугать его. Принялся вытирать диван и услышал, как по фарфоровой поверхности блюдца бодро задзынькал клюв. Леонид с жадностью ел творог.

— Приятного аппетита, Леонид, — сказал я тихонько.

Остаток вечера ворон провел на шкафу. Я решил, что беспокоить его навязчивым общением в первый же день дома не стоит — пусть маленько пообвыкнется, отойдет от переезда из могильной каморки, а там уже можно начать знакомиться.

Ночью я проснулся от шелеста крыльев. Леонид, как бешеный, летал по комнате, то и дело цепляясь лапами за письменный стол, край шкафа, врезался в занавески и снова взлетал. Я встал с дивана и включил свет. Ворон тут же приземлился на шкаф. Зыркнул на меня и схватил лапами изъеденную молью меховую шапку, которая давно пылилась под потолком. С шапкой, с которой повис длиннющий клок пыли и волос, Леонид приземлился прямо в мою постель на диване. Я откинул шапку на пол и протянул руку, чтобы приласкать его. В этот момент он прыгнул прямо навстречу моим пальцам и вцепился в край ладони с такой силой, что я, кажется, слышал, как хрустнула кожа. Я взвыл и тут же закрыл себе рот рукой в страхе, что сейчас разбужу мамашу или кого-нибудь из коммунальных спиногрызов. Леонид убрался к себе на шкаф, звучно обгадив в полете постельное белье, пол и кусок двери.

Я выключил свет, аккуратно перевернул обгаженное одеяло, залез под него и спрятал укушенную руку под подушку. Долго лежал в темноте и слушал, как тикают часы. Леонид не производил ни звука. Что он там делает, знать я не хотел.

Когда я уже почти провалился в хрупкий сон, из угла над шкафом басистый мужской голос громко сказал: «Чурка».

Я накрыл голову одеялом.

Утром я насыпал творога в блюдце, поставил его на край шкафа, с другого конца которого за каждым моим движением внимательно следил Леонид и, не попрощавшись, ушел на работу.

По окончании рабочего дня я заглянул в кино — домой идти не хотелось. Посмотрел дурацкую романтическую комедию и воспрял духом. Новая попытка наладить отношения с Леонидом уже не виделась мне такой бесперспективной.

Когда я открыл дверь и включил свет, мне захотелось тут же выйти и никогда больше не возвращаться. Выброшенные из шкафа книги валялись на полу, раскрытые, с оторванными страницами, мелкие клочки которых лежали тут же и покрывали почти весь паркет, бумаги со стола были разбросаны везде, где только можно, плавали в разлитом кофе, рядом с лужей которого белели осколки моей любимой чашки. Картина с копией березовой рощи Куинджи съехала и ромбом повисла на одном краю — меж деревьев зияла рваная дыра, а изжеванные ошметки холста покрывали стол. Стул был повален на пол, но и этого ему оказалось недостаточно — простенок между окон был бесстыдно оголен: наполовину отодранный шмат обоев обнажил пожелтевшие старинные газеты. Леонид уточкой сидел на моей подушке с блаженно закрытыми глазами.

Я в ярости метнулся в его сторону. Он не пошевелился и не открыл глаз. Как наказывать птицу, я себе не представлял.

— Что ты наделал? — строго спросил я.

Леонид открыл глаза и посмотрел на меня внимательно и виновато.

— Так нельзя! — я указал рукой на окружающий погром. Царапина от укуса заныла на ладони.

Ворон вспрыгнул и отправился на свое обычное место на шкафу. Весь вечер под его молчаливым надзором я устранял апокалипсический бардак. Когда я выставлял мешки с мусором за дверь комнаты, проходящий мимо ребятенок сказал:

— У тебя за дверью днем какой-то дядя разговаривал.

— Это радио, — ответил я и заперся на крючок.

Вечером я дал Леониду творога и поставил чашку с водой, которую он начал жадно пить, наклоняя голову. Я принялся решать, что делать, чтобы назавтра он снова не разгромил комнату.

Было понятно, что для приручения потребуется немалое время, и мне предстоит запастись нехилым терпением. Держать Леонида в клетке мне не хотелось, и я решил просто потерпеть, когда он привыкнет ко мне и к своему новому дому. Вспомнил, что как-то раз, когда жирный кот моих соседей чем-то заболел, я видел, как Екатерина, стоя на коленях посреди кухни, вливала ему в пасть водку чайными ложками. Я тогда поинтересовался, зачем она поит кота, а она сказала, что он мяукает от боли, а после водки успокаивается и подолгу спит.

Утром я вылил три пробки водки в чашку воды Леонида и со спокойной душой ушел на работу.

Вечером, возвращаясь домой раньше обычного, я с удивлением заметил, что свет у меня в комнате включен. Я поежился. Когда я тихо зашел в квартиру, на меня тут же накинулась Екатерина. Рыжие волосы клочьями торчали в разные стороны.

— Явился! — крикнула она в сторону. — Леша, иди сюда, он пришел! — на ее лице пылали сгустки алых пятен разной яркости.

— Добрый вечер! — тихо сказал я.

— Ты кого в комнате поселил, троглодит? — яростно продолжила она. — Ты знаешь, что здесь случилось?

— Кого поселил? Я никого… — было начал съезжать я.

— Сука, ты, Иван, ни много ни мало. У нас же дети! Ты о детях подумал?

По телу гуляли стада мурашек. Я попытался пройти к своей двери, но соседка перегородила мне дорогу.

— А что, собственно, случилось? — спросил я. — Моя комната была заперта. Я утром все закрыл.

— А мы открыли, потому что там тварь эта орала и херню всякую молола! — полы ее халата разметались в разные стороны.

— Как открыли? — я слегка осмелел. — Вы взломали мою комнату?

— Не взломали, а вскрыли! Мы тебе дозвониться не могли. Думали, у тебя там инсульт. Это кто вообще тебе придумал, скажите, пожалуйста, уличных, диких птиц держать в квартирах, где дети? Помоешников поганых!

— Дайте мне пройти к себе, — настаивал я. — Что вы с ним сделали?

— Мы что сделали? — завизжала соседка. Из ее глаз брызнули слезы. — Мы сделали? Да мы дверь только открыли, думали, ты там помираешь! Я уже неотложку набирать начала. А эта тварюга вылетела. И на кухню, — она глотала слезы, — а там кот. Они сцепились, и эта крыса с крыльями, проклятая, Демке глаз вынула, — с этими словами она закусила ребро собственной розовой ладони и разрыдалась.

Воспользовавшись тягостной паузой истерики, я прошмыгнул к своей двери, затворил ее и мигом закрылся на крючок. В комнате был порядок. Леонид что-то клевал на столе. Я подошел ближе и увидел под его лапой кровавый кругляш кошачьего глаза, в который то и дело с силой вонзался нетерпеливый вороний клюв. В дверь начали ожесточенно барабанить. Раздались крики Екатерины. Я облегченно погладил Леонида по голове.

Уже с наступлением ночи снаружи успокоилось, и я тихонько выскользнул на лестницу покурить. Я бесшумно натягивал кеды в прихожей с незажженной сигаретой во рту, когда за моей спиной негромко кашлянули. Передо мной, ссутулившись, стоял худощавый муж Екатерины.

— Вань, — шепотом произнес он, — она меня заставила заяву ментам накатать, — проговорил он с извиняющейся улыбкой, — там тебе ничего не будет. Бред все это. Думаю, даже не вызовут.

— Да ладно, — согласился я, — я же могу на своей площади хоть крокодила держать.

— Это понятно, — сказал он, — я твоего ворона в комнату загнал. Только ты его не выпускай, ладно? Все-таки дети малые. Опасно.

— Я и не собирался, Алексей. Я же не думал, что вы туда сами полезете.

— Да он там громким таким голосом разговаривал. Мы думали, с тобой худо сделалось. Знаешь, че говорит? «Чурка» повторяет, — он хихикнул в кулак.

— Знаю, — ответил я, — я его приручаю пока. Скоро привыкнет, и вы вообще про него забудете. А с котом-то что?

— Кот лежит, она его водкой напоила. Да коту тому двадцать лет. Ты бы знал, как он мне надоел. Хрен с ним. Дети только плачут. Жалко.

— Ну, тогда мир? — улыбнулся я. — Вы уж там перед Екатериной за меня как-то замолвите? — я протянул ему руку.

— Если получится, — он слабо пожал мои пальцы, — знаешь же этих баб.

На лестнице я с долгожданным удовольствием щелкнул зажигалкой.

Следующие дни прошли относительно спокойно. Я успевал уходить раньше подъема соседского семейства, а в комнату проскакивал, не замеченный зловещей Екатериной. Мылся по ночам и не показывал носа на кухне. Все вещи со всех поверхностей в своей комнате я приучился убирать в шкафы и ящики. Ставил Леониду блюдце с творогом, сыром или кормом для щенков. Он практически не шел со мной на контакт, все время проводил на шкафу и изредка обругивал меня чуркой. Я предпочитал его не беспокоить в страхе, что он опять меня искусает.

На улице стало тепло, и я решил, что этап отчуждения пройден. Птица должна была ко мне привыкнуть, и пора начинать выводить Леонида на прогулки.

Просто выйти с ним на улицу и отпустить я не хотел — а вдруг Леонид улетит? Тогда я решил привязать к его лапке веревочку, другой конец которой будет у меня на запястье, и посмотреть, что из этого выйдет.

В воскресение я собрался с силами, надел на руки строительные перчатки и взял Леонида в руки, как брал его бородатый предприниматель. Пока я возился с веревочкой, Леонид отчаянно и больно грыз мне руку. Наконец дело было сделано, я привязал другой конец веревки к своей руке и запихнул Леонида в ту самую сумку, в которой когда-то, трепещущий, принес его к себе. Застегнул молнию и вышел на улицу. Я отправился в парк в паре кварталов от моего дома. В парке сел на скамейку, поставил сумку рядом с собой, расстегнул молнию и раскрыл перед Леонидом новый мир.

Вокруг шумели машины, лаяли прогуливающиеся тут и там псы, визжали дети. Леонид осторожно выглянул, крутанул головой и тут же выпрыгнул из сумки на другой край скамейки. Веревки я дал ему метра три. Он смотрел на меня с другого конца скамейки. Рядом со мной или на мне, как в моих смелых мечтах, сидеть он явно не желал. Он презрительно и гордо разглядывал меня, как бы говоря: «Ну и куда ты меня притащил на этот раз, мудачок?» Мне стало горько. Я уже приготовился, что он сейчас на глазах у всей парковой публики опять обзовет меня, когда он вдруг взлетел. Веревка натянулась. Он, видимо, метил на ближайшее дерево, добраться до которого не получилось — трех метров ему явно не хватало. Я встал за ним. Он принялся, порхая, дергать веревку, которая больно впилась мне в запястье. Посмотреть на причудливое зрелище подошли бабушка с внуком.

— Бабушка, это птичка на поводке? — спросил карапуз.

— Да, Сашенька, — бабушка удивленно разглядывала меня поверх очков.

— Я ворона приручаю, — извинительно улыбнулся я и слегка потянул веревку.

Леонид немного перевернулся и продолжил биться. Я попытался двумя руками сократить веревку. Леонид заметил это и подлетел прямо ко мне. Я возликовал — ведь он сейчас додумается, что надо сесть на мне предплечье! Карапуз радостно заверещал. В следующий момент я решил сделать пару шагов ему навстречу, но не посмотрел куда ступаю, и, неловко поскользнувшись на гравии, плюхнулся на землю. Леонида дернуло — он хрипло заверещал, а потом подлетел и со всей дури схватил клювом мой указательный палец. Сжал он его что есть мочи, потому что я взвыл, не помня себя от боли. В голове помутилось.

— Сволочь, — закричал я и начал бешено трясти рукой, чтобы стряхнуть с нее Леонида, но клюв мертвыми клещами вцепился в мою плоть. В глазах темнело от боли, внутри моей конечности что-то хрустнуло — тогда я схватил птицу другой рукой и рванул прочь вместе с собственной кожей.

Я и карапуз орали одновременно. Орали страшно и безумно. Я пихнул Леонида в сумку, закрыл молнию и скрючился напополам, прижав пульсирующий раненый палец к груди и боясь на него взглянуть.

Бабушка схватила ребенка на руки и быстрым шагом пошла прочь. От боли, обиды и злости я расплакался.

С обезображенной рукой наперевес и ненавистной сумкой я притащился домой. Поставил сумку на диван, прошел к подоконнику и настежь открыл одно окно, а затем другое. Потом подошел к сумке и расстегнул молнию. Леонид смотрел виновато и доброжелательно. Как в день первой встречи, когда сумел меня покорить.

— Вот, что, Леонид, — громко обратился я к нему. Пусть соседи слышат, — мне было все равно! — теперь мне очевидно ясно, что дружить со мной ты не хочешь, как и все остальные в этом мире. Поэтому не будем друг друга больше мучить. Ты можешь быть свободен, — с этими словами я вышел из комнаты, запер дверь и отправился в травму.

Когда я вернулся с гипсом на идиотской лонгетке, превратившей мою руку в игрушечный пистолет, Леонида в комнате уже не было. Я затворил окна, закинул сумку на шкаф и отправился на кухню — мыть блюдце и чашку, а заодно — налаживать отношения с экзальтированной Екатериной.

Палец быстро заживал, и скоро жизнь вернулась в привычное русло. Я скоро примирился с мыслью, что есть во вселенной люди, которым просто не суждено заполучить друзей, и я, наверное, был одним из них. Такой уж я себе достался.

Как-то раз в середине лета в мое окно кто-то тихонько постучался. Вначале даже не понял, что это, и решил, что на улице просто пошел дождь. Когда стук повторился несколько раз, я встал с дивана и подошел к окну. Там, в ночной тьме, на металлическом подоконнике, сидел и лукаво глядел на меня через стекло Леонид. Он значительно увеличился в размерах и был взъерошен — часть перьев на одном боку торчала и была выдрана. Я тут же открыл окно, впуская в комнату теплый, вкусный дух летней ночи.

— Ну, здравствуй, мой друг. Как ты? — произнес я и протянул к нему руку, палец на которой так и остался слегка кривым.

Ворон подошел к руке, подсунул голову под мою ладонь и произнес:

— Чурка!

Иллюстрация на обложке: Robin Robinson