Саша Шевелева. Как та женщина

Саша Шевелева родилась в Одинцове, окончила факультет журналистики МГУ, курсы прозы Creative Writing School. Живет в Москве, занимается журналистикой и короткой прозой. В 2016 году ее рассказ «Абрикоса» вошел в сборник лучших рассказов, присланных на конкурс «Дама с собачкой», который проводила «Российская газета». 

 

Вчера мы с Леной смотрели какой-то сериал (не помню названия), и она меня спросила: «Леша, а в твоей жизни был такой момент, который тебя изменил?» Я тогда ответил, что не уверен, что взрослого человека так уж легко изменить. Но сегодня по дороге на работу вспомнил историю, которую услышал пару лет назад в Николо-Ленивце, куда мы приехали с друзьями на выходные.

Была уже ночь: теплая такая, пахучая и влажная, как середка яблочного пирога. Мы вымотались за день гуляний, разговоров по душам и были совершенно счастливы — или просто переполнены воздухом, солнцем и летним теплом. Вафля и Ксюша еще что-то готовили на веранде или укладывали детей, но вся компания уже переместилась к костру. Туда же откуда-то приволокли гладкие, вымытые дождем бревна, жестяные кружки, вискарь и гитару. Кира то и дело пытался затянуть что-то заунывное из Высоцкого, но Леня и Пряников быстренько отжали у него инструмент и уже орали — так, что долетало до соседней деревни — «And after all you’r my won-der-wa-а-а-а-а-а-аll». Дальше репертуар был предопределен: Creep, «Кирпичи», «Сплин». В общем, традиция.

— Леонид Андреич, ай молодца, дай поцелую! — Макс потянулся через костер, как только эти полоумные закончили мучить аккорды Oasis.

— Максим Саныч — ты моя красава! Радость моя толстощекая! — отозвался Леня и крепко обнял и поцеловал Макса.— Есть зажигалочка у кого-нибудь?

— Мы действительно идеально друг другу подходим. — Голос Полины стал слышен, как только гитара затихла, ее большое розовое лицо стало видно в отсвете сигареты. — Доходит до смешного: я вот не люблю коричневые M&M’s и всегда их оставляю в пакетике, а Леня ест. Кстати, хотите?

Может быть, из-за алкоголя или из-за того, что это были последние теплые дни лета, на меня нашла какая-то хандра: думал, что понедельник совсем скоро, а на работу идти ужасно не хотелось. Я уже был немного пьян, но веселье не увлекало в общий круг: я сидел поодаль и молча разглядывал друзей. Вот в красноватых отблесках костра опять гогочут Леня с Пряниковым. Виден прыгающий небритый рот Пряникова. Леня вертит расслабленными глазами, гребет воздух руками, будто набирает в кузнечные меха, помогая себе петь. Большой мягкий Пряников обнимает друга и одобрительно смеется.

Мы с Леней знакомы уже, наверное, лет двадцать: вместе учились еще в Екатеринбурге, оба мечтали снимать большое кино. Безотказный, жутко остроумный и по-деревенски сообразительный пацан из тех, кто может, если надо, и самогон гнать из древесной щепы и стричь волосы спичкой и мокрой тряпкой. Вырос в Ревде, где его все детство ******* за то, что ходил с акварельной бумагой на уроки рисования, «как *****». Десять лет назад переехал в Москву, чтобы поступить на высшие режиссерские курсы, но осел арт-директором в рекламном агентстве.

А вот, кстати, Кира очнулся и снова тащит гитару на себя. «Ну все, ничего не поделаешь: сейчас нам всем будет Высоцкий, пацаны», — улыбается Леня. Кира прижимает корпус к худой груди и начинает сперва ощупывать ее, гладить, знакомясь, — в общем, тихо запрягает. Но вот он приноровился, взобрался на куплет, сейчас наберет побольше в себя прохладного, ночного воздуха, поддаст сердечного жару и разорется во всю силу, как гудок тепловоза, полетит вниз:

«Если мяса с ножа  
Ты не ел ни куска,
Если pуки сложа
Наблюдал свысока,
И в боpьбу не вступил
С подлецом, с палачом,
Значит, в жизни ты был
Ни пpи чем, ни пpи чем».

Не переводя духа, как после первого глотка водки, Кира берется за второй. Такой он сейчас сосредоточенный: заостренный подбородок, крутой лоб, уши — всё в нем в этот момент поет. Честный, всегда одинокий, с тяжелым смирившимся взглядом. Я знаю, что он до сих пор пишет стихи, будто бы работает над какой-то большой формой, которую никто никогда не видел. Еще он монтажер в «Останкине» — отсматривает тонны криминальной хроники и съемок ДТП, несколько раз оттуда уходил, чтобы дописать свою книгу, но каждый раз возвращался. Говорит, только там его ценят.

— Кирочка, хватит, дорогой, смотри, девушки совсем заскучали, — Макс протянул из темноты к грифу большую красную руку. С ним, как и с Кирой, мы познакомились уже в Москве. Когда-то Макс был архитектором, но сейчас работает в каком-то строительном подряде. Кира замешкался — и гитара пропала во тьме. Кажется, расстроился. — Мужики, давайте выпьем, а? За дружбу! Девчонки, идите сюда! Давайте, чтобы почаще так вот встречаться: Ксюшечка, спасибо тебе! Гениальная же была идея! — Макс резко возник откуда-то с Вафлей и Ксюшей, вступил в свет костра и стал расплескивать бутылку по жестяным походным кружкам. — Ребят, ну за дружбу!

— За дружбу! Ура-а-а-а!

— Я тут все вспоминал, сколько мы с вами дружим, и никак не мог посчитать. — Высокий пучеглазый Пряников разместился рядом с Леней, который ворошил дрова в костре. — С 2002-го? Да? Как во ВГИК я приехал поступать?

— Ну да, скорее всего. Тогда — еще помнишь? — все знакомились на Колиной кухне на Профсоюзной. Каких людей Колян собирал! Ха-ха. Цвет нации.

— Да! Великая была кухня! Надо бы мемориальную доску там повесить!

— Только как-то никто надежд не оправдал. Своих собственных. На себя, — сказал откуда-то из темноты Кира, про которого уже все забыли.

— Мечтали, мечтали, да ничего не сделали.

Все обернулись на Киру.

— Кир, ну каких надежд? Ты вспомни, кем мы были-то? — Пряников повернулся и стал искать в темноте глаза Кирилла. — Да я, безотцовщина, даже мечтать не мог, что куплю когда-нибудь дом под Москвой. Я — сын уборщицы ДК в Новом Уренгое. Ты это хоть помнишь? У меня, как у тебя, никакой квартиры в Москве никогда не было и мамы в министерстве культуры!

— Эй, эй! Брейк-брейк-брейк! Ребят, выпьем, а, ребят! — Макс подхватил бутылку и начал обход, отвлекая внимание Пряникова, но тот не отвлекался.

— Сам, сам поступил во ВГИК. Да, может быть, я сейчас работаю не на самой творческой работе — просто торгую аппаратурой, но чего-то достиг. Да? Макс, чего он начинает тут? Лех, ну ты скажи ему, а?

— Пряник, да не расстраивайся, ты чего? Кир, ну что с тобой? Ну нормально же сидели, — Леня достал правой рукой Кирилла откуда-то из тьмы, всучил стакан и посадил рядом с собой, как игрушечного, а левой рукой обнял Пряникова. — Ребята, посмотрите какая ночь.

Похолодало. Самые большие поленья уже догорели, и костер притих. Вафля, Ксюша и Полина ушли в дом, а мы открыли еще бутылку. Действительно, была какая-то невероятная ночь, как в фантастических фильмах про космос. Сверкало небо.

— Пряников, прости, друг, прости, — Кирилл прижался лбом ко лбу друга, и оба затихли. На веранде вспыхнул большой фонарь в толстом баночном стекле. — Это я не про тебя. Это я про себя говорил. Прости меня. Это работа ******** на меня так действует, что ли. Не знаю.

Леня опять налил, выпили и закурили. Долго молчали.

— Недавно общался с балашихинскими ментами, — Кира прикурил от Лёниной сигареты и говорил совсем тихо. — Ну вот. Рассказывали. Выезжают на труп: женщина, 36 лет. Двое детей. Муж. Семья вроде благополучная. Погибла ни с того ни с сего, ночью, как-то глупо — на нее пустая книжная полка упала во сне. Мужа и детей дома не было: были на даче. А то, может быть, спасли. Ну так вот. Муж в морге говорил, что ее убила не полка, а ее ненаписанные книги, представляете? Что она всю жизнь хотела стать писателем, но не могла: работа, дети, семья. А когда этих ненаписанных книг набралось на целую полку, она и упала. Вроде как месть, что ли. За неосуществление.

Стало совсем тихо. Леня только похлопал его по плечу и стал тушить костер. Пряников поднялся, взял мусорные мешки и стал собирать в них пустые бутылки, банки из-под пива, пакетики от M&M’s. Начинало светать. Я присел ближе к Кириллу.

— Так вот, Лех, я же как та женщина. Все мы.
Мы еще посидели немного, и я ушел спать.

Когда проснулся, многие уже съездили на пруд и вернулись. Макс, Леня и Пряников уехали покупать у деревенских мясо. Кирилл жарил баклажаны на решетке. По всему дому носились дети.

После обеда стали разъезжаться: долго обнимались и обещали друг другу повторить. Макс приглашал на новоселье в свой только что достроенный дом, Полина и Леня шутили над Пряниковым — он испачкался углем и бегал с черными ладонями за детьми.

Я не заметил, когда и с кем уехал Кирилл: то ли с Вафлей на ее грязно-красном хюндае, то ли на случайной попутке. Но когда мы поняли, что он уехал, всем стало как будто бы легче. Мы сделали музыку громче и стали готовиться жарить шашлыки.

Иллюcтрация на обложке рассказа: Kirsten Sims