Наивный Диккенс и кирпичи Мураками

Мир неуловимо меняется, и, несмотря на то, что в масштабах вечности мой возраст — сущая ерунда, мне уже давно кажется, что изменения эти происходят слишком быстро. Так и хочется поймать время за хвост — по-го-ди-и-и, я тебя еще не разглядела.

Если отвлечься от новых гаджетов, которые появились за последние пятнадцать лет, если не обращать внимания на изменившийся ассортимент в магазинах, если отодвинуть в сторону отрадный факт того, что существование, несомненно, обогатилось поездками за границу, если признать вторичным рост благосостояния, которое выражается в повышенной концентрации шмудаков (те, кто не читал эпохальную книжку «Митьки», попробуйте догадаться, что такое шмудаки), — если обо всем этом временно забыть, останутся две важные вещи, два круга: круг общения и круг чтения.

Круг чтения, да. Старые книги, они ведь никуда не делись. Стоят себе на полках. Многие люди при переезде активно чистят свою библиотеку, но пока что мало кому приходит в голову вынести на помойку классиков. И классики благополучно располагаются на новых стеллажах, разве что иногда переезжают во второй ряд, освободив почетное место новым знаменитостям — японцам, туркам и французам в красивых обложках, да еще и напечатанным хорошим шрифтом на белой бумаге. Вы помните, как выходили книги в восьмидесятые? Серая бумага, слепой шрифт.

Кто эти классики, которые раньше входили в стандартный круг чтения нескольких поколений? Кого читали и моя бабушка, и мама, и я, непременно? И кто совершенно выпадает из круга чтения современных подростков?

Ну, конечно, старая зарубежная литература, которую было принято осваивать в блаженный период между девятью и шестнадцатью годами. Русскую-то литературу дети худо-бедно в школе читали.

Все эти невозможные зануды, которые писали «медленные» романы, где действие развивается тягуче, постепенно, эти сентиментальные мужчины, которых я так люблю. Жюль Верн, Вальтер Скотт, Майн Рид, Фенимор Купер, Рафаэль Сабатини, Уилки Коллинз, Чарльз Диккенс, Уильям Теккерей и даже Голсурси. И эти восхитительные женщины, которые писали так по-мужски: Жорж Санд, сестры Бронте, Джейн Остин.

Неадаптированные Дефо и Свифт — ничуть не лучше. Ну, правда, даже после загадочных «кирпичей» Мураками, перегруженных психологическими деталями и символами, эти старички кажутся тяжеловатыми, им не хватает динамизма, к которому мы так привыкли в современной литературе и кино. Суставы скрипят.

Может, ну их тогда? При современном богатстве переводной литературы, может, самое время как раз сдать классиков в архив?

Пожалуй, у меня есть некоторые соображения, почему классиков надо все-таки оставить на полке, а некоторых даже вытащить в первый ряд.

Когда вы последний раз перечитывали Диккенса? Помнится, зимой я как-то неделю отходила от гриппа, и перечитывала «Домби и сына». Впервые с подросткового возраста. Пришлось, конечно, как в свое время «Войну и мир», читать про мир, перелистывая про войну, то есть, в данном случае опускать пространные отступления Диккенса от темы. Рядом на столике у меня лежали Анна Гавальда, Чак Паланик и Орхан Памук, а я упорно читала Диккенса, стараясь понять, что в нем такого. А такого в нем то, что Чарльз Диккенс был наивным и прекраснодушным, но не был инфантильным. И сразу видно: вот хорошие, вот не очень. Вот общество, вот грязный город, который несет страдания, вот унылый берег, который не приносит облегчения.

Может быть, в свое время Диккенс и был певцом социальных бедствий и пороков своего поколения. Но чем дальше, тем больше дистанция, так что мир Диккенса, Жюля Верна и Вальтера Скотта кажется сказочным, правильным, неизменным. В том мире трагедии все такие красивые, герои все такие четкие, мораль такая определенная. Вот Флоренс Домби, смотрите, девушки, вы должны стремиться к этому светлому образу. Лет в двенадцать я очень хотела быть похожей на нее или, по крайней мере, быть такой же хорошей, как Флоренс.

Интересно, хотят ли современные девочки быть похожими на Флоренс? Наверное, нет. У меня есть подозрение, что круг чтения изменился просто потому, что изменилась цель чтения. Для меня в детстве чтение было не развлечением, а образом жизни. Этакая компенсация недостающего общения, из книг я получала информацию, а главное — в книгах была реальность более существенная, чем вне книг. Сейчас у юных людей совершенно другой источник информации, другие способы применения фантазии, другие предметы обсуждения в компании. Я не буду рассказывать, где и как проводят время подростки. Я также далека от какой бы то ни было оценки происходящего. Мне важно лишь подчеркнуть, что художественная литература для них — развлечение второго плана. Соответственные и требования к литературе. Если они хотят повысить свою образованность, они читают философскую, политологическую и социологическую литературу. Если они хотят быть в курсе новинок, они, соответственно, выборочно читают новинки просто потому, что это нужно для социализации. Ну, и программа школьная им не дает особенно расслабиться. Бедняжки, они по полгода читают «Тихий Дон», перемежая его Максом Фраем и Александром Лукьяненко.

То время, которое человеку положено провести наедине с собой, они проводят с кем-то, либо в том месте, которое я не хочу называть, потому что уже надоело, либо смотрят легкое кино, либо, ну на ночь, хотя бы, потребляют легкое чтиво.

А милые моему сердцу старые европейцы плохо вписываются в эту схему. Скоро они станут раритетом, их также перестанут читать, как перестали для собственного интереса читать испанский плутовской роман, забыли о добродетельных героинях Ричардсона и об «Опытах» Монтеня.