Борис Акунин. Сокол и Ласточка

• М.: ОЛМА Медиа Групп, 2009.
• Переплет, 624 с.
• Тираж 200 000 экз.
• Купить электронную книгу на Литресе

Пиратский роман с элементами квеста, книга без всяких претензий, кроме претензии быть нескучной. Два вечера чистейшего удовольствия. Карибский остров сокровищ, женщина в мужском платье на корсарском корабле, сундуки с пиастрами, на лицо ужасные и добрые внутри дикари, 40-пушечный фрегат, алые паруса над головой, свежий ветер в лицо, бескрайний простор, позолоченная русалка на носу корабля, хэппи-энды и в современной, и в исторической сюжетной линии, — в общем, детская литература. И слава богу. Это, может быть, самый легкий, светлый и несерьезный роман Акунина, причем очень вовремя написанный: в интервью писатель замечает, что сейчас самое время уплыть от кризиса «подальше в моря и в глубь веков».

Плывут двое. Отчаянная амазонка Летиция фон Дорн весной 1702 года отправляется на поиски отца, томящегося в марокканском плену, но приплывает на Карибы и находит там пиратский клад. Весной 2009 года по ее следу проходит Ника Фандорин: магистр истории разыскивает своих предков, но так ничего и не узнаёт о Летиции, зато выполняет свое главное желание — «раскупорить закупоренное время» — и обнаруживает оставленные ею сокровища. «Приключения магистра» на этом, по всей видимости, закончены: вряд ли возможны истории, где героем окажется мультимиллионер сэр Николас Фандорин — на графа Монте-Кристо этот благородный недотепа как-то не тянет.

Стилистически роман очень хорош. Вообще самые удачные вещи Акунина — это те, где он пишет в тоне и в духе героя, пользуется сказом. Так сделаны вторая часть «Смерти Ахиллеса», кусочки «Пикового валета», «Коронация», «Любовник смерти» и др. Стилизованы под чужое слово и все исторические части «Приключений магистра». Однако в новом романе рассказчик превзошел все ожидания. Зовут его Андоку-Минхер-Каброн-Трюк-Клара-Капитан Флинт, ему 200 лет и он попугай. Не говорящий, но зато разумный и даже мыслящий. Этот удивительный пернатый читает на восьми языках, обучался у великого сенсея в Японии, путешествовал по всему миру, прекрасно понимает людей (а они его не очень), предвидит события и раскрывает преступления, — в общем, фандорин еще тот. Правда, рассказ от его лица создает странный эффект: слушать дзен-мудрости («По-настоящему ценно лишь преходящее») от попугая, пусть и достигшего просветления и бессмертия, — все-таки не то же самое, что от Эраста Петровича. Как и во всех своих последних сочинениях, Б. А. предельно упрощает и ярко раскрашивает текст для облегчения восприятия читателя.

Ну, тупеет читатель, деградирует, что делать-то?

Как что? Просвещать! Выдавать еще больше фактов и наставлений в занимательной форме.

Пиратские романы в силу своей принадлежности к приключенческой литературе обычно «бесплотны»: из них не узнаешь, где спали матросы, как справляли нужду, как проводили время на берегу в кабаках и борделях, не почувствуешь ни ароматов матросского кубрика, ни тошноты от морской болезни. Акунин же просто заваливает условный мир достоверными реалиями. Здесь не только все кливера, стаксели и «огоны выбленочных углов, приблезованные к ванту» на своих местах, но и выкладывается масса «низких» бытовых подробностей. Героиня отплывает на корсарском фрегате под видом корабельного хирурга и первым делом проводит медосмотр: выясняется, что половина команды больна сифилисом, а зубов у моряков — по десятку на троих. А вот содержимое сундука с медицинскими инструментами, в который автор заглянул лично: «Коловорот костесверлильный», «Пила ампутационная», «Тиски головные», «Щипцы пулевые», «Пеликан зубодерный», «Скребок гангренный», «Бритва нарывная» и т. п. Теперь читатель может попробовать представить себе Гулливера или доктора Ливси за работой.

Подробности нанизываются не только ради эффекта реальности. Акунин не перестает оставаться дидактом даже в самых легких своих текстах. Он никогда не забывает, что развлекая читателя, надо его и легонько поучить, ненавязчиво внушить веру в прогресс, и все детали на это работают. Адской жизни на корабле XVIII века противопоставлен быт обитателей современного трансатлантического суперлайнера, а читатель должен поблагодарить судьбу, что живет в такое цивилизованное время. Не забыты, разумеется, и либеральные ценности. Роман, в сущности, феминистский: речь идет о том, что женщина в любых условиях, даже в мужском царстве прошлого и на корсарском корабле, может побороться за свою свободу. Присутствует и литпросвет, правда в облегченном варианте, литературная викторина на этот раз подростковая. Щедро разбросанные в исторической части цитаты заставляют припомнить читанных в детстве Стивенсона, Сабатини, Буссенара, Грина, Жюля Верна, Дюма и т. п. Потом многих, конечно, потянет перечитать все это (и они, как набоковский Лужин, наверняка обнаружат, что им подсунули не то, что было в детстве, какое-то «неполное издание»). В общем, писатель потрудился на ниве модной нынче kidult-литературы, но при этом не забыл и об учительстве.

Дидактику Акунин обычно умело маскирует, и она не портит его книги. А недостатки романа обусловлены только одним — многописанием. «Фокус, повторенный дважды, вызывает зевоту», — замечает автор в том же интервью. Но если писать по три книги в год, то приемы неизбежно будут повторяться. Без самоповторов — скорее всего, неосознанных — не обошлось и на этот раз. Грин из «Статского советника» различал людей по цветам: «тревожный васильковый», «нежный персиковый» и т. д.; сам Грин был не зеленый, а «светло-серый, как дамасская сталь». Грей из «Сокола и Ласточки» различает людей как сорта вин: «честный английский эль» матросов, «хорошие винные сорта» офицеров и т. д. Или вот: злыдень Гарри Логан (напоминающий Джона Сильвера) — истово верующий католик, и потому хочет быть в расчете с Богом. У него 17 детей — по числу убитых им людей. Теперь вспомним: «идейка» Свидригайлова из романа «Ф. М.» состояла в том, что убив несколько хороших людей, надо убить столько же нехороших, чтобы «выйти в нуль» перед Богом.

И еще одно крайне любопытное наблюдение. Несколько месяцев назад широко обсуждался роман Анны Борисовой (псевдоним) под названием «Креативщик», причем все до единого критики чесали в затылках: вроде бы пахнет Акуниным, а уцепиться не за что — внешне совсем не похоже. Так вот, в «Креативщике» и «Соколе и Ласточке» почти буквально совпадает один эпизод. Сокровище хитрым образом запрятано в пещере, к которой надо пробираться через горы; главный злодей не может нести тяжесть, потому что у него не действует одна рука, и потому берет с собой молодого помощника — разумеется, с тем, чтобы потом его прикончить. Заподозрить  Б. Акунина в том, что он списал у А. Борисовой, мы не можем: искренне верим его заверениям, что он современной литературы не читает, чтобы не сбиться со своего стиля. Значит, А. Б. = Б. А.? Впрочем, возможно, это и совпадение. Иначе трудно объяснить другие удивительные сходства с современной литературой. Например, способ проникновения в чужую душу, который использует акунинский попугай, полностью совпадает с методами пелевинских вампиров из «Empire V»: одна капелька крови — и раскроется вся подноготная человека.

Самоповторы и заимствования — дело тонкое, осуждать за них писателя не стоит. А вот что у Акунина действительно не получается — так это любовь. В том же интервью автор утверждает, что написал «любовный роман, который притворяется приключенческим». Имеется в виду чувство юношеподобной Летиции фон Дорн к насквозь выдуманному лорду Руперту Грею, состоящему из античного профиля, каштановой шевелюры и гумилевских брабантских манжет. С любовными линиями в большинстве акунинских романов было не ахти: в сущности, они сводились к мотиву «женщина влюбляется в благородного супермена», причем сердце героя всегда отдано Большому Миру, а прекрасные дамы хватают его за крылья и тащат в гнездо. Тут все то же самое, но только герой-любовник оказывается безнадежно второстепенным персонажем, а сцена его отречения от прежней жизни и сватовства к Летиции прокручивается на скорости х32. В финале современной части упоминается недоступный кораблям райский остров, населенный потомками г-жи фон Дорн и капитана Грея.

Отличное издание «под старину», мастерские рисунки Игоря Сакурова, во всем максимально возможная близость к кинематографу. Что бы ни думали об Акунине критики, лучшей беллетристики у нас нет и не предвидится.

Купить книгу «Сокол и Ласточка» Бориса Акунина