Петербург в поэзии русской эмиграции (первая и вторая волна)

• Сборник
• СПб.: Академический проект, 2006
• Переплет, 848 с.
• ISBN 5-7731-0295-0
• 800 экз.

В русской словесности есть явления, которые зигзагами отечественной истории как будто специально созданы для ученых — любителей вышивать крестиком и гладью по телу литературы. Иные умельцы «ронять слова» никогда бы не удостоились не то чтобы исследования, а просто скользящего взгляда читателя. Но родная история вгоняла их порой в обстоятельства, которые неожиданно придавали чуть ли не всякому сказанному ими слову статус литературного (и общественного) явления. Так сформировалась в прежние века категория «вольная русская поэзия», в недавнее время — «литература самиздата»; так из того, что писалось и печаталось за рубежами России, сложилась, например, «поэзия русской эмиграции».

Из ста пятидесяти трех авторов, вошедших в рецензируемую антологию, вряд ли даже десятая часть достойна была бы квалифицированного разговора хотя бы об их относительных литературных достоинствах. Но отмеченная категорией «эмигрантская» да еще в тематической рамке «Петербург» эта поэзия приобретает мало-мальски познавательную функцию.

Предсказуемость и банальность мотивов, через которые являет себя петербургская тема в эмигрантской поэзии, зафиксирована в деловитой, лишенной даже тени апологетики, вступительной статье: бездомность и тоска по «утраченному раю», элегическая ностальгия, реализующаяся в воспоминаниях и сновидениях, — стандартный комплект поэтических (и биографических) эмоций в антологии получает убедительное подтверждение хотя бы самим объемом представленных текстов.

Правда, и в этой предсказуемости и банальности есть свои забавные «пригорки и ручейки», обстоятельно прослеженные в статье Р. Тименчика и В. Хазана: например, распространившаяся по стихотворчеству эмигрантов эпидемия реабилитации городового и вообще идеализация Петербурга, которую подметила вслед за К. Чуковским А. Ахматова: «Вы заметили, что с ними со всеми происходит в эмиграции? Пока Саша Черный жил в Петербурге, хуже города и на свете не было. Пошлость, мещанство, смрад. Он уехал. И оказалось, что Петербург — это рай. Нету ни Парижа, ни Средиземного моря — один Петербург прекрасен».

Идеализации — и мифологизации — подверглась в поэзии русской эмиграции вообще вся русская история, которая здесь, в тематических рамках антологии, оказывается персонифицированной в облике Петербурга: величественного, прекрасного, светлого и т. п. Это похоже на отношение к близким родственникам: их, порой, трудно переносить вблизи, в ежедневном общении, но так любишь на расстоянии!

Если чтение собственно антологии оказывается переливанием предсказуемого, то чтение всего остального (это, пожалуй, главное «содержание» книги) обнаруживает истинный кладезь: треть книги занимают биографические справки об авторах и библиографические и реальные комментарии. Это, в сущности, емкий биобиблиографический словарь представителей русской эмиграции, которые так или иначе, в меру таланта, реализовывали себя в литературном творчестве, но чьи судьбы часто оказывались значительнее и весомее их литературных опытов.

Из «небольших погрешностей» этой части книги отмечу две.

Н. В. Петерец, кажется, оказался в антологии только потому, что русский, — эмигрантом его счесть затруднительно, поскольку он родился в Риме, гимназию кончал в Харбине, то есть отродясь России не видал.

Странная дефиниция придана в комментариях Л. Собинову: «русский, впоследствии — советский певец». Получается, будто «впоследствии» Собинов сменил национальность.

В заключение стоит отметить внелитературную, социальную значимость собранных в антологии стихотворных произведений: они демонстрируют, какие трансформации претерпевает подчас оценка человеком своего прошлого при изменении его социального статуса или положения в пространстве, и насколько, порой, такая оценка оказывается связанной именно с этими изменениями, а не с самой реальностью.