Сумеречные зоны

• Аскольд Акишин, Миша Заславский. Мастер и Маргарита. — CПб.: Бумкнига, 2020. — 136 с.

Эту и другие упомянутые в наших публикациях книги можно приобрести с доставкой в независимых магазинах (ищите ближайший к вам на карте) или заказать на сайте издательства, поддержав тем самым переживающий сейчас трудный момент книжный бизнес. 

«Я люблю романтизм: там все темно и страшно и всякое третье слово бывает мрак или мрачный — это по моей части».
О. Сенковский «Большой выход у Сатаны»

Время сыграло с «Мастером и Маргаритой» злую шутку: так много школьников, едва ознакомившись дай бог с парой глав романа в перерывах между подготовкой к ЕГЭ, называют книгу о похождениях Сатаны по советской Москве «любимой». Мгновенно став современной классикой после издания в СССР, роман успел прочно закрепиться и в «стартер паке» русского интеллигента, и в школьной программе выпускных классов. Так что сейчас нарекать «Мастера и Маргариту» великой книгой даже как-то неловко: слишком уж легко этот силлогизм встраивается в ряд «Россия — наше отечество, смерть неизбежна».

И все же «Мастер и Маргарита» — действительно великий роман. Почти двенадцать лет работы позволили Булгакову создать уникальный текст, в котором темы соотношения реального и вымышленного, гностической сущности мира, природы авторства и свободы воли сосуществуют с едкой сатирой на повседневную жизнь раннесоветского общества, зависшего на границе между экономической вольницей нэпа и тяжелым сапогом сталинской диктатуры. И все это написано легким, остроумным стилем, который превращает роман с несколькими сюжетными линиями и скачками во времени в образцовый page-turner.

Кажется, в этом редком сочетании тематической сложности и стилистического изящества кроется секрет «проклятия» «Мастера и Маргариты»: как известно, роман очень трудно поддается адаптации и экранизации. Фильм Юрия Кары 1994 года хорошо уловил атмосферу булгаковского magnum opus, но пролежал на полке без малого двадцать лет, а сериал Владимира Бортко 2005 года критиковали за излишнюю увлеченность внешними эффектами в ущерб сути.

Но попытки осмыслить роман Булгакова продолжаются, и вот в издательстве «Бумкнига» выходит комикс-адаптация «Мастера и Маргариты», которую сценарист Миша Заславский и художник Аскольд Акишин завершили тогда же, когда шел монтаж фильма Кары, — в 1993 году. В нулевые последовала публикация на французском языке, и только теперь — на русском. Заверим сразу: двадцать семь лет ожидания ничуть комиксу не повредили.

Аскольд Акишин — один из столпов отечественного комикса, известный как оригинальными работами (Terra Incognita, «Лес», «Ахматова. 6 историй»), так и адаптациями («Преступление и наказание», «Омон Ра» и другие), а также в качестве иллюстратора — его работа, например, украшает обложку «Искусства легких касаний» Виктора Пелевина. При этом стиль Акишина не назовешь дружелюбным: его интересуют сюжеты о безумии, о вторжении фантастики в повседневную жизнь — поэтому рисунок либо черно-белый, либо выполнен в темной цветовой гамме. Краски в комиксах либо темные, либо вовсе отсутствуют. Героям Акишина свойственна яркая экспрессия, художник любит давать крупный план на выражения лиц, детали одежды и конструкции, играет со светом, то впуская, то выпуская героев из-под «виртуального» софита. Если эти приемы кажутся вам знакомыми, вы не ошиблись: в работах Акишина чувствуется сильное влияние немецкого экспрессионизма, причем не только стилистическое, но и тематическое. Ужас, саспенс, нуарные города под вечным дождем — тут художник чувствует себя как дома.

Так что неудивительно, в общем, что радостное подтрунивание Булгакова над реалиями Совдепии из адаптации как будто полностью исчезло. Шутки всё еще на месте («Никого не трогаю, примус починяю!»), но из уст демонической свиты Воланда они звучат гротескно, жутко. Как бы сходу задавая собственные правила игры, Акишин отправляет Бездомного с Берлиозом на Патриаршие не в «час небывало жаркого заката», а ночью: встреча с Воландом проходит под шум крыльев летучих мышей и шум холодного ветра. Коровьев и Азазелло на вид — не советские граждане, а исчадия ада во плоти с острыми зубами и страшными выражениями лиц. Сам князь мира сего не расстается с медальоном с выгравированной на нем пентаграммой. Более-менее человечным в этой компании кадавров выглядит только Бегемот.

Одиночество, хрупкость человека перед вечной тьмой и государственной машиной — ключевые темы для Акишина. Его герои перемещаются между выстроенными под острым углом панелями, преследуемые плотной, удушающей чернотой, словно пролившейся из чернильницы. Особенный акцент художник делает на мышцах и плоти: телесное здесь — место приложения физических и мистических сил, и вот с брызгами крови вырывают голову у конферансье в театре «Варьете», а мускулистая рука Бездомного летит навстречу физиономии санитара. Человек Акишина одинаково беспомощен перед властью духовной и государственной: за судом над Иешуа наблюдает появляющаяся в воздухе, точно Чеширский Кот, иконическая голова Сатаны, а за медосмотром Бездомного с портрета на стене наблюдает сам Сталин. Несмотря на смену места и времени, не покидает ощущение, что герои остаются фигурами в игре невидимых сил и постоянно пребывают в незримом паноптиконе. Иногда эти силы даже вторгаются в сюжет и произносят чужие реплики: в незаконном хранении валюты председателя жилтоварищества дома 302-бис Босого уличает сам Дзержинский, а Ленин и Сталин со знаменитого фото в Горках вещают слова разгромных рецензий на роман Мастера. То есть персонажи даже не могут быть уверены в том, произносят ли они собственные мысли или диктует им незримая машина производства смыслов — и не важно, государственная или адская. В этом, пожалуй, ключевое отличие адаптации от оригинала: в романе Булгакова человек может стать равным партнером власти и выдвигать свои условия, а потом покинуть стол переговоров с порочной системой. Здесь приходит в голову «Приглашение на казнь» Набокова, транслирующая тот же гностический оптимизм. Но в мире Акишина герой лишен таких привилегий: человек приговорен к блужданию в предписанной другими системе координат. Гностицизм Булгакова перевернут вверх тормашками — и агностический по сути пессимизм Акишина отрубает ему голову.

Хрупкими кажутся даже персонажи, наделенные властью — для Акишина, как и для Булгакова, они прежде всего люди, а не образы из официозной пропаганды (как и Воланд в оригинале, в общем, далек от привычного по религиозной догматике образа князя тьмы), но при этом не ставшие иконами. В блеске могущества Тиберия Августа, символом которого становится внезапно появляющийся на страницах комикса гипсовый бюст императора, прокуратор Иудеи Пилат — такая же марионетка высших сил, как и жители Москвы. Разве что его Ершалаим — место туманное, неясное, фигуры других героев и зданий затушеванны, они как бы расплываются в дымке не то священной тайны, не то воображения Мастера.

Даже лицо Иешуа мы не видим: оно скрыто от читателя так же, как возможность искупления — от Пилата.

Еще одним существенным отличием комикса от романа является сюжетная структура. Комикс разделен на три части: «Варьете», «Пилат» и «Бал», которые условно обозначают знакомые контуры «Мастера и Маргариты», но при этом содержат одно важное изменение: с историей Пилата мы начинаем знакомиться не с рассказа Воланда на Патриарших, а с откровений Мастера в психлечебнице. И изменение это куда более важно, чем кажется на первый взгляд: сюжетные линии Пилата и Мастера по-прежнему сосуществуют, но на сей раз реальность прокуратора Иудеи принадлежит не миру булгаковского романа в изложении Воланда, которое удивительно совпадает с видением Мастера, а целиком и полностью творческому гению писателя. С одной стороны, это освобождает ум Мастера: теперь он не находится в плену «Евангелия от Воланда» — раз все происходит в его голове, то и он сам волен казнить или простить Пилата. Но с другой стороны, такое деление лишает Мастера пророческого дара: теперь он — не духовный наследник Иешуа, проводник и уравнитель слова божьего и дьявольского, которому, по сути, дано завершить Новый Завет, но — обычный человек, пребывающий в плену бесконечной фантазии. Высшим силам он интересен исключительно как образец чистого неподконтрольного сознания, над которым удобно ставить эксперименты.

Нам не показывают посмертную жизнь Мастера и Маргариты, так что трудно сказать, исполнил ли Воланд свое известное обещание или нет. После освобождения Пилата наступает эпилог, в котором деятельность машины полицейского сыска разворачивается в полную мощь, и комичные персонажи, составлявшие жизнь романа, оказываются под арестом.

Комикс Акишина и Заславского не обещает освобождения, но при этом оказывается удивительно пророческим: незримое присутствие Сталина и не прошедшей декоммунизацию государственной машины еще о себе напомнит, и жалко, что оценить силу предвидения авторов мы можем лишь ретроспективно: в 1994 году услышать предупреждение было некому.

Зато, быть может, теперь оно поставит нас перед выбором: в какой из историй мы предпочтем оказаться — в той, где Воланд отправляет Мастера и Маргариту в неизвестность, или в той, где подчиняется воле королевы бала и дарует любовникам долгожданный покой? И вопрос этот — далеко не только о литературных предпочтениях.