Страна Небыляндия

• Андрей Филимонов. Головастик и святые. — М.: РИПОЛ классик, 2016. — 272 с.

Роман «Головастик и святые» стал одним из рекордсменов премии «Национальный бестселлер» этого года по количеству рецензий Большого жюри — чаще всего это значит, что перед нами произведение неординарное, возможно неоднозначное. Вполне закономерно книга вышла и в финал премии — наравне с романами таких известных авторов, как Андрей Рубанов и Анна Козлова, чьи новинки анонсировали чуть ли не словами «триумфальное возвращение». А о Филимонове почти никто не слышал до этого года. Шутка ли.

Объяснить успех этого текста можно: во-первых, роман совсем небольшой по объему. Во-вторых, на нем стоит маркировка «18+», свидетельствующая о возможном наличии сцен сексуального характера и обсценной лексики. В-третьих, это произведение смешное, причем, как можно понять из второго пункта, по-низовому, в духе бахтинского карнавала. В-четвертых, это очень тщательно созданный текст. Как рассказал автор в одном из немногих своих интервью, он переписывает каждую фразу по несколько раз, добиваясь ритмической и композиционной гармонии текста. Вот роман и вышел очень «плотным»: небольшим, но напряженным; каждая фраза — крепкая, неслучайная; а смыслов — копать и копать.

Начинается роман на Сибирском тракте в 7109 году (то есть 1601 году) с истории зауральских Ромула и Рема, основателей деревни Бездорожная братьев Некраса и Немила — да, то есть «некрасивого» и «немилого» — а какими вы ожидали увидеть сибирских демиургов, если даже их женщины из бесовского «речного народца» улетают рожать детей туда, где потеплее: в Египет, в «незимнюю страну». Так раскручивать можно каждый эпизод, обнаруживая отсылки к античности, говорящие имена, не удивляясь оксюморонам вроде того, что Бездорожная стоит на тракте. Есть у Филимонова и эпизоды, в которых текст вспоминает своих ближайших предшественников — например, пелевинского «Чапаева и пустоту».

Меня зовут Adam Maria. Можно просто Адам. Или просто Мария. Я так давно купаюсь в великом и могучем, что легко делаю русские шутки. Рецепт прост. Назовите женщину мужским именем (Лев Маргаритыч), а мужчину — женским, и все будут долго смеяться. Как тот молодой писатель в кооперативном туалете на Пушкинской площади в начале девяностых годов. Мы нюхали кокаин из одной мыльницы, он спросил, как меня зовут, я ответил: просто Мария. Писатель от хохота чуть не расквасил нос об умывальник.

Как деревня Бездорожная начала свое существование, так и продолжила. Живут в ней не люди, а ожившие герои то ли карикатур, то ли комиксов — рука тянется каждого из них нарисовать и по «облаку» приделать. Руководит деревней тот самый Головастик, имя которого стоит на обложке, живет он с женой Кочерыжкой. Первой ее в деревне пришел поприветствовать дед Герой, прихватив с собой самоедскую Камасутру, которую тут же и показал. То-то Головастик, придя домой, удивился, застав свою жену за разглядыванием срамных картинок в компании незнакомого мужика. А их соседи ссорятся из-за лысины мужа, которого прозвали Лениным, после чего жена Матрешка уходит от него к соседу Кончаловскому — он заслужил свое прозвище монтажом эротической картины. О том, что это за картина и почему ее понадобилось снимать, Филимонов, конечно, тоже хорошо придумал. А может, и не придумал: каждая зарисовка из жизни поселенцев Бездорожной одновременно фантастична и реальна, бессмысленна и по-философски основательна.

После всего, что описано в первой части романа от лица Головастика, нужно было показать, как выглядит деревня с позиции зрителя из мира внешнего. Им становится поляк Адам Мария, последние двадцать лет живущий в Москве. По просьбе священника-униата из Львова Романа Скороговорко они едут в Бездорожную, где Скороговорко должен «отыскать прах блаженных монашек, замученных НКВД».Только вот незадача: Бездорожной вроде как больше нет, ее ликвидировали из-за «секвестра бюджета». Или, выражаясь словами Головастика, «Бог дал, Бог взял».На самом деле, конечно, она до сих пор существует, поскольку приказ о переездежители деревни сумели обернуть в свою пользу.

На том собрании мой красноречивый супруг довел мужиков до белого каления. Я уж думала — капец, сейчас начнется. Как вдруг он выкладывает план. Они, опа, и на жопу! Чё это мы, спрашивают, мертвые души? Вовка в ответ: а кто? <...>Грубил прямо в лицо. А им это по кайфу. Они ведь почему бесились? Что никто не делает уважения. <...> Они в отместку решили Вовку опустить. А он пошел в контратаку. Как давай хамить — как настоящая власть. Деревня сразу уши развесила — отец родной! Я думаю, любая умная власть на том держится, хоть президента, хоть кого. Сначала наорешь, а потом разрешишь делать то, что люди и так без тебя сделают. И люди довольны, и власть при делах.

Насколько нестабильны у Бездорожной отношения с пространством, настолько же они нестабильны и со временем. Здесь как будто всегда одновременно и имперская Россия, и Гражданская война, и советский период, и Олимпиада-80, и 1990-е, и кризис 2014 года. Здесь Ленин рассуждает о Ельцине, здесь говорят про «третий Рим и второй Крым» и все мечтают стать Владимирами — и не понять, а вдруг крестителями.

Головастик смачно кроет жестокую судьбу, невидимого собеседника, далекое начальство, окружающий мир, Путина, Обаму, Римского папу и какого-то завгара. В тихом воздухе душевная песнь сибирского мужика звучит, как гимн страны Небыляндии, больше известной под именем Россия.

«Головастик и святые» каждой главой утверждает полушутливую истину, что Россия на самом деле живет при анархическом строе. Административная власть не имеет никакого отношения к реальности, а люди ловко обходят все выставленные сверху запреты. И продолжается это в случае, например, с деревней Бездорожная с XVII века, ни больше ни меньше. И пока — не рухнули, а пережили любой другой строй.

Но вот что интересно, «рай» (тот, который парадиз) во всех славянских наречиях звучит одинаково: рай. Административное тело России — от Калининграда до Владивостока — состоит из райцентров. Потому что Россия — это рай, где центр везде.