Весь мир – караван-сарай

• Франсис Пикабиа. Караван-сарай / Пер. с франц., вступ. ст., коммент. С. Дубина. — М.: Гилея, 2016. — 196 с.

Если для Шекспира весь мир был театром, то для Франсиса Пикабиа, французского авангардиста начала двадцатого века, весь мир — это караван-сарай (дворец на торговом пути, служивший домом отдыха). Роберт Деснос так писал о Пикабиа: «Он не занимается „живописью“ и не пишет „стихи“: он живет», а переводчик книги Сергей Дубин говорил, что французскому писателю идеально подходят слова, сказанные о Марселе Дюшане: «Самым замечательным его произведением было то, как он проводил свое время».

Роман «Караван-сарай» был написан в 1924 году, однако увидел свет (хоть и с некоторыми невосстановимыми лакунами) лишь в 1971-м, спустя много лет после смерти автора. Произведение представляет собой смесь нескольких пластов. С одной стороны, это что-то вроде светской хроники: на страницах романа постоянно обсуждается (как правило, в ироническом ключе) жизнь творческой богемы того времени. Иногда Пикабиа выводит людей под их собственными именами, иногда — нет, а время от времени, как настоящий любитель мистификаций, одновременно упоминает и настоящее, и вымышленное имя персонажа, будто бы речь идет о совсем разных деятелях искусства. Не затеряться во всем этом, впрочем, помогают комментарии Сергея Дубина.

С другой стороны, «Караван-сарай» — это роман в романе, но написан он был за год до выхода «Фальшивомонетчиков» Андре Жида, переоткрывших этот прием для литературы двадцатого века. На протяжении всей книги повествователя буквально преследует начинающий писатель Клод Ларенсе, зачитывающий отрывки из своего бездарного произведения, вкрапляя тем самым в «Караван-сарай» параллельный сюжет. Этот текст в тексте откровенно пародиен: он высмеивает устаревшие художественные принципы, от которых сам Пикабиа был очень далек.

Наконец, на страницах романа можно встретить высказывания главного героя, близкие к манифестарным. Пикабиа рассказывает о своих взглядах на творчестве и жизнь в целом (эти два понятия для автора, в общем-то, неразделимы).

Авария на дороге меня занимает куда больше оплеухи клоуна другому коверному! Розина уже была положительно возмущена:

— Но это просто безнравственно, вы точно из ума выжили.

— Да нет, поймите, авария замечательна тем, что она, как правило, неумышленна — ее невозможно предугадать. Цирк же или театр напоминают полотна Делакруа, Леонардо да Винчи или Магдалину Лемера.

— И что, по-вашему, есть такие произведения или картины, которые напоминают аварию?

— Быть может — мои, древнеегипетские, негритянские; в Мексике попадаются очень недурственные вещи; и просто замечательную роспись мне довелось видеть на старых вигвамах краснокожих! Но краснокожая живопись в исполнении ученика Школы изящных искусств — это чистый цирк! А вот негритянские статуи по красоте своей не уступают изяществу умирающих от рака женщин, которых я видел в музее Сальпетриер.

Упоминаемый здесь музей Сальпетриер — это музей патологической анатомии, и подобное предпочтение естественного, животного и в то же время случайного, патологического, что в жизни, что в искусстве, — наиболее показательный пример мировоззрения Пикабиа.